Обид, но не известно вам, какой
Смертельный яд для всех истоков жизни,
Для связей человечьих, для добра
В установленьях скрыт венецианских!
Я с этими людьми дружил, любил их,
И тем же мне они платили; вместе
Служили мы и бились; мы делили
Восторг и горе, слезы и улыбки;
Нас кровь роднила и скрепляли браки;
С годами наши почести росли.
Когда ж по их - не моему - желанью
У них я князем стал, тогда прощай
Воспоминанья общие и мысли,
Прощай все узы нашей дружбы давней,
Столь сладкие для деятелей старых.
Чей след - в анналах, чьи деянья стали
Сокровищем остатка дней, и старцы
При встречах видят блеск полустолетья
На братском лбу; и тени стольких близких,
Теперь почивших, возле них кружат,
Нашептывая о прошедших днях,
И мертвыми не кажутся, покуда
Хоть двое из лихой, беспечной, храброй
Семьи, с одной душой, хранят еще
Вздох об ушедших и язык, чтоб славить
Завещанные мрамору дела...
О, горе мне! На что решился я?
Мой дож! Вы так взволнованы! Но время ль
Теперь об этом размышлять?
Дож
Терпенье!
Не отступаю я. Но проследим
Постыдные пороки нашей власти.
Лишь стал я дожем, - их же волей стал,
Прощай, былое! Для всего я умер,
Вернее - для меня они. Где дружба?
Где нежность? Где очаг? - Все сметено...
Я отчужден: моя пятнает близость;
Я не любим: такого нет закона;
Я ущемлен: политика Сената;
Я высмеян: патрицианский долг;
Я попран: это право государства;
Я беззащитен: так верней, спокойней;
Вот так я стал у подданных рабом,
Вот так я стал врагом друзей! Шпионы
Мне стали стражей, ризы - властью, пышность
Свободой, инквизиторы - друзьями,
Тюремщики - советом, жизнью - ад!
Остался мне один родник покоя