Мы нашли Монхиту на лестнице; она стояла, прислонившись к перилам и неподвижно глядя перед собой. Когда мы приблизились, она попятилась. Глаза ее были мокры от слез.
По ее растерянному личику мы угадали, что она успела встретить полковника, когда он выезжал из дома. Возможно, ее поразило презрительное слово из его уст, или только враждебный взгляд, либо жест, которым он указал ей: прочь с дороги, но она не могла понять поведения своего возлюбленного.
Донон подошел к ней и объявил, что она должна покинуть дом; он де уполномочен отвезти ее в более безопасное место. На следующую ночь приходится ожидать нового обстрела города.
Монхита едва ли слышала хоть слово из того, что он говорил.
- Что случилось? - воскликнула она, - Он был в таком гневе, я никогда его таким не видела... Куда он поскакал и когда вернется?
Донон ответил, что она может ему довериться и пойти с нами, так как ей оставаться в доме бессмысленно и опасно.
Монхита смотрела на него во все глаза, ничего не понимая.
Ее смятение вдруг перешло в гнев.
- Вы донесли господину полковнику, что встретили сына портного у моего отца! Вы или кто-то из ваших друзей! Вы скверно поступили, господин офицер, ведь полковник теперь думает обо мне самое худшее...
Мы с удивлением посмотрели на нее, так как понятия не имели ни о каком сыне портного. А она продолжала:
- Это правда, и господин полковник об этом знал: у меня уже был прежде любовник, но я не встречалась с ним уже более полугода... И это не моя вина, что вчера я встретила его в мастерской у отца. Он согласился изображать Иосифа Аримафейского за полтора реала, а на самом деле - чтобы меня увидеть...
И сегодня утром я подошла к окну - а он стоит перед домом и делает мне знаки, но я на них и внимания обращать не стала. И это - все, и ничего худшего не было. Проводите меня к господину полковнику. Я сумею его убедить, что не сделала ничего неправильного...
- Господин полковник - на форпостах, - возразил Донон. - И он весь вечер, ночь, а может - и завтрашний день проведет на позициях.
- Отведите меня к нему! - просила Монхита. - Скажите только, как к нему добраться, и Бог воздаст вам добром на тысячу лет!
Мы с Дононом встретились глазами, и обоим было стыдно, что мы должны, исполняя несправедливое поручение, лгать и вводить девушку в заблуждение. Но мы понимали, что иначе - нельзя, выбора у нас нет, полковник не должен иметь случая поговорить с Монхитой.
- Хорошо, - сказал Донон. - Пусть будет по вашему желанию! Но идти далеко, и это - вблизи от неприятеля!
- Куда угодно! - радостно вскричала Монхита. - Хоть на дно реки, если это нужно!
Но похоже было, что в ней тут же пробудилось недоверие к нам: она не забыла, как мы всего за день до этого приставали к ней со своими желаниями. Она долго испытующе глядела на нас, сперва на меня, потом на Донона, и, очевидно, боялась, как бы мы не отказались от своих намерений.
- Подождите меня здесь, - сказала она, подумав. - Я хочу подняться и забрать некоторые вещи. То, что мне надо на ночь. Я сейчас же вернусь.
Она действительно вернулась через полминуты с маленьким узелком. Я взял его у нее, хотя она немного поколебалась - доверить ли мне его нести.
Он был легкий, я почти не чувствовал веса. Но если бы я знал, что в нем - тот самый кинжал, завернутый в ночную рубашку, что я несу в руке гибель полка - последний сигнал!
* * *
Я уговорился с Дононом, что выведу Монхиту через наши линии к вражеским форпостам. Во всех больших отрядах герильясов были английские офицеры из штаба Веллингтона или Роулендхилла, служившие советниками повстанческих командиров по всем вопросам военного искусства. Под белым флагом парламентера я рассчитывал пройти и переговорить с англичанином и отдать Монхиту под его защиту как знатную горожанку, за которую просит лично комендант гарнизона.
Я решился переплыть реку в лодке, потому что этот путь - по опыту моих патрульных обходов по утрам - представлялся мне самым безопасным. Там у меня - на случай, если постовые герильясов не обратят внимания на белый флаг, - оставалась еще возможность быстро ускользнуть из-под огня, используя течение и прикрытие кустов, которыми зарос весь берег.
Вблизи городской стены, на том месте, где еще недавно всегда собирались женщины полоскать белье, мы сели в челнок. Я взялся за весла, а Монхита со своим узелком примостилась у меня за спиной.
Из города, со стороны рыночной площади, до нас доносились выстрелы. Это был скверный признак. С повстанцами начался настоящий бой, и, конечно, одолеть их было нелегко, ведь полковник зря не велел бы открыть огонь... Донон пожал мне руку на прощание. Я видел по его лицу, что его одолевают сомнения и боязнь, что мы больше не увидимся, так как мое предприятие было опасным и за его исход нельзя было поручиться.
Сырой ветер бил мне в лицо, я медленно и по возможности бесшумно работал веслами, вдыхая свежий запах воды. По реке плыли хлопья снега и мелкие льдинки, борт лодки временами почти касался растущего в воде тростника. Иногда я даже опускал голову, чтобы не удариться о ветвь дерева: эти голые сучья далеко протягивались над водой. Вдали поблескивающая полоса реки уже совсем сливалась в сумерках с прибрежным кустарником в сплошную темно-серую ночную тень.
Там, где река делает первый поворот, меня окликнул наш постовой. Я отозвался. Старший лейтенант фон Фробен подошел, узнал меня и удивленно спросил, с какой целью я затеял поездку к противнику. Я сообщил ему, сколько считал полезным.
И я узнал, что наши линии заняты очень слабо, большую часть солдат отвели в город, так как мятеж опасно развернулся и полковник оттеснен повстанцами в центр города.
- Если только герильясы этой ночью нас не атакуют, - озабоченно добавил фон Фробен и тревожно поглядел в сторону вражеских позиций.
Монхита ничего не поняла из нашего разговора, но при упоминании о полковнике вопросительно взглянула на меня.
Я греб дальше.
- Мы скоро доберемся? - спросила Монхита.
- Скоро.
А она забеспокоилась.
- Впереди я вижу костры - это серренос? - спросила она. Серренос - так называли горожане герильясов; это слово означает "горцы". - Куда же вы меня везете?
Я посчитал, что пора сказать ей правду.
- Я привез вас сюда, чтобы отдать под защиту вражеского командира.
Она слегка вскричала и в ужасе уставилась на меня.
- А господин полковник?!
- Вы с ним больше не увидитесь!
Она вскочила, и лодка закачалась, рискуя перевернуться.
- Так вы меня обманули?! - испуганно закричала она, и я ощутил ее дыхание на затылке.
- Я должен был это сделать, и вам с этим придется смириться.
- Отвезите меня обратно, или я буду звать на помощь!
- Можете звать на помощь, теперь это бесполезно. Наши постовые не пропустят вас обратно в город!
Она в отчаянии продолжала умолять, грозить и жаловаться, но я остался твердым. В моей голове, помню, крепко засела мысль, что вместе с Монхитой я увожу из города несчастье нашего полка. Ради нее были поданы первый и второй сигналы, предписанные маркизом де Болибаром. Она была повинна в том, что мы повздорили с Гюнтером, в том, что теперь он - мертвый или умирающий - лежал в комнате Эглофштейна. И если она вновь увидит полковника, то может выплыть наша подлинная тайна на погибель ему и всем нам.
Она перестала умолять, поняв, что это напрасно. Я слышал, как она тихонько молилась. Всхлипывая, она страстно шептала вперемежку латинские и испанские слова.
Потом умолкла, и я слышал только тихие вздохи и слабые стоны.
Тем временем я догреб до второго поворота. По обоим берегам плыли огромные сторожевые костры герильясов, обливая всю ширину реки огненными отблесками. Тени людей скользили на берегу - туда и сюда. Затем меня окликнули по-испански, раздался предупредительный выстрел, и пуля вспахала воду недалеко от лодки.
Я бросил весла, поднял в левой руке зажженный перед этим факел, а в правой - большой белый платок. Лодку снесло влево, и она уперлась в берег. Со всех сторон сбегались герильясы с фонарями, факелами, с ружьями наготове и саблями наголо. Их было, наверное, не меньше сотни, и среди них я распознал по алому плащу английского офицера и даже узнал форму - он был из нортумберлендских стрелков.
Я вскочил на ноги, размахивая моим импровизированным белым флагом, направился к английскому офицеру и доложил ему, стоя под дюжиной винтовок, нацеленных на меня, по какому поводу я прибыл во вражеский стан.
Он молча выслушал меня, подошел к Монхите, помог ей вылезти из челнока на берег. Я хотел последовать за ними дальше, но чья-то тяжелая рука стиснула мое плечо. Я обернулся - и узнал известного нам по описаниям полковника Дубильную Бочку...
Я узнал его мгновенно. Он стоял, опираясь на толстую трость, его мощные ноги были обмотаны тряпками. За его красным кожаным поясом торчали нож, пистолет, патронные мешочки и кисет - как оказалось потом - с чесноком и ломтиками хлеба. На шее у него висела связочка сухарей, словно четки, нанизанные на шнурок.
- Сейчас вы прежде всего мой пленник! - прорычал он. - А дальше посмотрим!
- Я пришел как парламентер! - запротестовал я. Полковник Сарачо засмеялся с явным удовольствием.
- Тухлая рыба, - сказал он. - Пусть это черти дуют один другому в уши. Отдайте саблю!
Я еще помедлил, прикинув расстояние до лодки. Но прежде чем я успел принять решение, английский офицер повернулся ко мне и нетерпеливо проговорил:
- Ваш командир посылает нам странные подарки. Девушка покончила с собой. Она уже мертва, насколько я понимаю...
- Мертва? - вскричал я и бросился к лодке, но Сарачо Дубильная Бочка отшвырнул меня, сбив с ног, затем нагнулся над Монхитой и осветил ее лицо фонарем.
- Точно, капитан. Мертва... - каркнул он. - Что нам теперь с ней делать? Вы что, французский щенок, привезли ее нам для отпевания?
Я молчал, совсем растерявшись, а он вдруг издал странный, видимо удивленный возглас, похожий на гневное ворчание большой кошки.
И сразу выпрямился, долго, испытующе глядя на меня. И совсем другим, почти потрясенным голосом выговорил:
- Так это - оно?! Новые ножны для моего кинжала? Сигнал! Отлично. Вы наш! Внимание!
Он выхватил из-за пояса пистолет. Я вообразил - против меня - и успел еще схватиться за саблю. Но он выстрелил в воздух и тут же дал пронзительный свисток. Я узнал сигнал герильясов. Это значило: тревога, общая, с передачей всему войску.
Толстая темная фигура полковника Сарачо закрывала от меня лежащую на земле Монхиту. Но вдруг я увидел кинжал маркиза де Болибара с рукояткой, изображающей Мадонну на коленях перед телом Христа... Третий сигнал!
Я зашатался, теряя землю под ногами. Люди, факелы, деревья вокруг меня медленно поплыли, кружась, колеблясь... глаза мои видели - или помнили? только этот дьявольский нож, этот сигнал, а с его клинка еще падали последние капли крови Монхиты...
Из оцепенения меня вывел резкий голос - чужой голос, громкий и гневный, полный нетерпения:
- Третий знак! И ты сам подал его!
Ясно, это была моя мысль, но она говорила со мной, словно это был один из врагов. Но она была моя - она звучала по-немецки, а ни англичанин, ни Сарачо не говорили бы так, они пользовались в отношениях с нами французским языком...
- Доложите тому, кто дал вам задание... - услышал я словно бы издали голос полковника герильясов, очнулся от затмения и увидел, что меня поддерживают оба - Дубильная Бочка и английский капитан. - Доложите, что мы через четверть часа - во имя всех ангелов и святых! - начинаем атаку! Ах, Бог мой, да вы это или не вы? На сей раз я не верю своему впечатлению, господин маркиз!
Дубильная Бочка отступил на шаг, высветил мое лицо фонарем и начал смеяться.
- Сдается мне, я видел господина раньше! Но тогда на вас были сафьяновые сапожки и шелковые панталоны с чулочками! Как ваше мнение, капитан О'Каллаген?
Английский офицер весело улыбался.
- Я очень рад! Несмотря на переодевание, вас нынче узнают, господин маркиз! Как я уже однажды имел честь вас заверить. Ваше лицо - из тех, какие не забудешь до смертного часа!
- Господин маркиз великолепно выполнил свое дело! - с признательностью проворчал полковник Дубильная Бочка. - Раз в городе - восстание, то нам будет легко. Через четверть часа - штурм!
И мне, лейтенанту Йохбергу, гренадеру полка "Нассау", при этих словах почудилось самое страшное: будто я действительно стал испанским маркизом де Болибаром, и я чувствовал в этот миг гордость триумфа; ведь это я подал сигнал, и дело теперь было завершено...
Потом наваждение исчезло, я снова стал собою - в отчаянии, тоске и ужасе я должен был бежать, прорваться в город, поднять тревогу, предупредить...
Одним прыжком я очутился в лодке.
- Куда вы, господин маркиз? - удивился английский офицер. - Останьтесь с нами, ведь ваша задача выполнена...
- Еще нет! - крикнул я, и челнок понесся вниз по течению.