26 июля Пенотье был освобожден от привода в суд; было постановлено собрать более полные доказательства против Бельгиза и выдан ордер на взятие Мартена под стражу.
24 марта Лашоссе был колесован на Гревской площади.
Что же касается Экзили, главного источника зла, то он исчез, подобно тому как исчез Мефистофель, погубив Фауста, и о нем не было ни слуху ни духу.
В конце года Мартена освободили за отсутствием достаточных улик.
А маркиза де Бренвилье тем временем пребывала в Льеже и, хотя укрывалась в монастыре, ни в малейшей степени не отказывалась от радостей мирской жизни; весьма скоро утешившись после смерти Сент-Круа, которого, надо сказать, любила до такой степени, что готова была ради него покончить с собой[25], она нашла ему преемника — некоего Териа; к сожалению, нам не удалось разыскать о нем никаких других сведений, кроме фамилии, неоднократно упоминавшейся в ходе процесса.
Как мы увидели, вся тяжесть обвинений пала на нее одну; посему было решено извлечь ее из убежища, где она чувствовала себя в полной безопасности.
Миссия эта была трудная, а главное, деликатная. Один из самых ловких офицеров коннополицейской стражи Дегре взялся выполнить ее. В этом человеке лет тридцати шести — тридцати восьми от роду и приятной наружности ничего не выдавало его принадлежности к полиции; он с одинаковой непринужденностью носил любой костюм и в своих переодеваниях прошел все ступени социальной лестницы от бродяги до вельможи. То был самый подходящий человек для исполнения такой миссии, и ему доверили ее.
В сопровождении большого числа стражников он прибыл в Льеж и вручил городскому Совету шестидесяти королевское послание, в котором Людовик XIV[26] требовал выдачи преступницы, чтобы покарать ее. Проверив материалы процесса, которые Дегре озаботился привезти с собой, Совет дал согласие на выдачу маркизы.
Это уже было много, но еще недостаточно; маркиза, как мы сообщали, укрылась в монастыре, и Дегре не решался силой арестовать ее там по двум причинам: во-первых, если ее вовремя предупредят, она может спрятаться в одном из тайников, известных только настоятельнице; во-вторых, в столь набожном городе, как Льеж, подобные действия, вне всякого сомнения, будут восприняты как святотатство и могут даже вызвать народное возмущение, которое даст маркизе возможность ускользнуть от правосудия.
Дегре просмотрел свой гардероб и решил, что сутана аббата лучше всего отведет от него всякие подозрения; вскоре он стучался в ворота монастыря, представившись как соотечественник маркизы, который прибыл из Рима и просто не может, проезжая через Льеж, не засвидетельствовать свое почтение женщине, столь знаменитой благодаря своей красоте и несчастьям, которые обрушились на нее. Дегре вполне обладал манерами младшего сына из хорошего дома; он был вкрадчив, как придворный, предприимчив, как мушкетер, и уже при первом визите выказал столько ума, очарования и дерзости, что с куда большей легкостью, нежели надеялся, получил разрешение навестить маркизу вторично.
Дегре не заставил себя долго ждать и назавтра прибыл с новым визитом. Такая нетерпеливость была для маркизы только лестна, так что Дегре преуспел еще больше, чем накануне. Г-жа де Бренвилье, женщина умная и светская, больше года была уже лишена общения с людьми своего круга, и с Дегре она как бы вернулась к своим парижским привычкам. К сожалению, очаровательный аббат через несколько дней собирался в Льеж и потому был крайне настойчив; он попросил, нет, уже не разрешения нанести очередной визит, а свидания, и получил его.
Дегре был точен, маркиза с нетерпением ждала его, но, по неудачному стечению обстоятельств, надо думать, подстроенному Дегре, любовному свиданию несколько раз мешали, и притом как раз в тот момент, когда оно становилось особенно нежным и менее всего требовало присутствия свидетелей. Дегре был крайне недоволен тем, что им так докучают; кроме того, он опасался, как бы не скомпрометировать графиню да и самого себя: как-никак сутана, которую он носит, обязывает его к определенной осторожности. Он умолял маркизу дать ему свидание за городом, в месте прогулок: народу там немного, и можно не бояться, что их узнают или будут за ними следить; маркиза отказывалась, но ровно столько, сколько нужно, чтобы придать цену согласию, и свидание было назначено на тот же вечер.
Подошел вечер, оба ждали его с одинаковым нетерпением, но надеялись на разное; маркиза нашла Дегре в условленном месте, он предложил ей руку, а когда ее ладонь оказалась в его руке, подал знак, выскочили стражники, влюбленный сбросил маску и объявил, кто он на самом деле; маркиза оказалась арестованной.
Дегре оставил г-жу де Бренвилье под охраной стражников, а сам поспешил в монастырь. Только сейчас он предъявил ордер, выданный Советом шестидесяти, на основании которого приказал открыть келью маркизы. Там под кроватью он обнаружил шкатулку, вытащил, опечатал, после чего присоединился к стражникам и маркизе и отдал приказ отправляться в путь.
Увидев шкатулку в руках Дегре, маркиза, похоже, была сражена, но вскоре пришла в себя и потребовала отдать ей одну из находящихся там бумаг, которая содержала ее исповедь. Дегре отказал. Как только он отвернулся от нее, чтобы приказать кучеру гнать быстрей, она попыталась покончить с собой, проглотив булавку, однако стражник по имени Клод Ролла заметил это, и ему удалось вытащить булавку у нее изо рта. Дегре распорядился не спускать с маркизы глаз.
Остановились поужинать; за ужином прислуживал стражник Антуан Барбье, следя, чтобы на столе не было ни ножа, ни вилки и никаких других предметов, с помощью которых маркиза могла бы покончить с собой или нанести себе рану. Г-жа де Бренвилье поднесла к устам бокал, делая вид, будто собирается пить, и откусила кусок стекла; стражник вовремя это заметил и заставил ее выплюнуть стекло на тарелку. Тогда она объявила ему, что если он согласится ее спасти, то получит от нее целое состояние; он поинтересовался, что для этого нужно сделать; она ответила: убить Дегре, но он отказался, добавив, что во всем, кроме этого, он к ее услугам. Маркиза попросила перо и бумагу и написала письмо следующего содержания:
«Дорогой Териа, я попалась в лапы Дегре, и он везет меня из Льежа в Париж. Поспешите вызволить меня».
Антуан Барбье взял письмо, пообещав отправить его адресату, но вместо этого отдал Дегре.
На другой день, решив, что письмо звучит не слишком настойчиво, маркиза написала второе, в котором сообщала Териа, что конвой состоит всего из восьми человек, что несколько решительных людей легко обратят стражников в бегство и что она рассчитывает на его помощь.
В конце концов, встревоженная тем, что нет никакого ответа на ее послания, она отправила третье. В нем она заклинала Териа спасением его души, если у него недостает сил напасть на конвой и вызволить ее, убить хотя бы пару из четверки лошадей и, воспользовавшись переполохом, какой в результате этого возникнет, завладеть шкатулкой и сжечь ее; в противном случае, утверждала маркиза, она погибла.
Хотя Териа не получил ни одного из трех писем, так как Антуан Барбье тотчас же передавал их Дегре, он по собственной инициативе отправился в Маастрихт, через который должны были везти маркизу. Там он попытался подкупить стражников, предложив им десять тысяч ливров, но те оказались неподкупны.
В Рокруа маркизу встречал г-н советник Паллюо, которого парламент направил, чтобы допросить арестованную, когда она меньше всего этого ожидает и посему не успеет обдумать и подготовить ответы. Дегре доложил ему обо всех происшествиях и обратил его особое внимание на шкатулку, предмет таких тревог и настоятельнейших письменных советов. Г-н де Паллюо вскрыл ее и среди прочего обнаружил рукопись, озаглавленную «Моя исповедь»[27].
Эта исповедь является странным подтверждением потребности преступников засвидетельствовать свои преступления перед людьми или Господним милосердием. Как нам уже известно, Сент-Круа тоже написал исповедь, которая была сожжена, а теперь вот и маркиза совершила тот же неосмотрительный шаг. Исповедь эта, состоящая из семи пунктов и начинающаяся словами «Каюсь перед Богом и перед вами, отец», являла собой полное признание в совершенных ею преступлениях.
В первом пункте она признается, что была поджигательницей.
Во втором, что утратила девственность в семь лет.
В третьем — в отравлении своего отца.
В четвертом — в отравлении двух братьев.
В пятом, что пыталась отравить свою сестру, монахиню ордена кармелиток.
Два последних пункта посвящены описанию невероятных и чудовищных прелюбодеяний. В этой женщине было одновременно нечто и от Локусты, и от Мессалины[28]; даже в древности мы не находим ничего подобного.
Г-н де Паллюо, ознакомившись с этим важным свидетельством, тотчас же приступил к допросу. Мы приводим его здесь, не изменив ни слова, и с радостью будем заменять наш рассказ официальным документом всякий раз, когда представится такая возможность.
«Спрошенная, почему она бежала в Льеж.
Ответила, что покинула Францию по причине плохих отношений с невесткой.
Спрошенная, знает ли она, что за бумаги находятся в шкатулке.
Ответила, что в шкатулке много бумаг, касающихся ее семьи, и среди них исповедь, которую она хотела сделать, но писала она эту исповедь, будучи в отчаянии и расстройстве, не понимала, что пишет и делает, поскольку впала в помрачение ума, оказавшись в чужой стране без поддержки родственников и вынужденная занимать жалкие экю.
Спрошенная относительно первого пункта своей исповеди, в каком доме она устроила пожар.
Ответила, что не делала этого, а когда писала об этом, у нее было помрачение ума.
Спрошенная относительно остальных шести пунктов своей исповеди.
Ответила, что не знает, что там написано, и ничего про то не помнит.
Спрошенная, отравила ли она своего отца и братьев.
Ответила, что ничего про это не знает.
Спрошенная, не Лашоссе ли отравил ее братьев.
Ответила, что ничего про это не знает.
Спрошенная, нет ли у нее сведений, что ее сестре осталось недолго жить по причине того, что та была отравлена.
Ответила, что предвидит такую возможность, потому как сестра подвержена тем же недугам, что и братья; что у нее выпало из памяти, когда она написала исповедь; признала, что уехала из Франции по совету родственников.
Спрошенная, почему родственники ей дали такой совет.
Ответила, что в связи с делом ее братьев; признала, что виделась с Сент-Круа после его освобождения из Бастилии.
Спрошенная, не подговаривал ли ее Сент-Круа избавиться от отца.
Ответила, что не помнит такого, не помнит также, давал ли ей Сент-Круа порошки и иные снадобья и говорил ли, что знает средство разбогатеть.
По представлении ей восьми писем и требовании сказать, ею ли они написаны.