- Ну а чего, - отозвался Вовочка, - возьму, конечно... На кого писать?
- И мяса побольше! - хищно произнес Гарькин.
Я стоял, слушал и размышлял: "Пить или не пить?.."
Неплохо было бы, конечно, обмыть добычу, но с другой стороны - завтра в санчасть... А кроме того, сегодня я обещал бортрадисту Шурику Федорову съездить с ним на так называемую "стрелку", где тот должен был выяснить какую-то проблему с долгом... Для чего я ему был нужен, он вчера объяснил мне по телефону. Он сказал: "Постоишь в сторонке". "И в принципе..." - добавил он.
Я молчал, потому что его предложение мне не нравилось.
- Ну что ты волнуешься, ара? - сказал он с грузинским акцентом.
- Я не волнуюсь, - ответил я, пытаясь придумать причину для отказа.
- И правильно. Там "крыша" моя будет... А ты в стороночке постоишь, в форме...
- Это, наверное, надолго, - отнекивался я, - и в другом конце города...
- Ну и что? - настаивал Шурик. - Мы же на колесах, дарагой. Или времени жалко для брата?
Я молчал, понимая, что мне не отвертеться.
- За время я заплачу, сто долларов. Пойдет? Просто посидишь у меня в машине, и - сто долларов... Как с куста, ара... Ну, согласен? Мужчина ты или не мужчина?
Сначала он предлагал мне постоять в сторонке. Теперь уже - посидеть у него в машине. "Что будет дальше?" - ждал я.
- Ну, мужчина ты?..
При нашем хроническом безденежье сто долларов были приличной суммой, и этот довод весьма легко переломил мои твердые принципы, касавшиеся возможных способов получения случайных денег.
- Вот и ладушки, - успокоился Шурик. Его грузинский акцент исчез. - Ты завтра на разборе будешь?
- Буду, - ответил я.
- Тогда я туда и подъеду, часам к двум. На тачке.
Он сказал на прощание: "Будь здоров!" и добавил: "Надо отвечать: сам не сдохни". И, довольный этой шуткой, повесил трубку.
Шурик считал себя великим комбинатором и постоянно пытался приобщить меня к своим коммерческим операциям, как бы забывая о моих предыдущих отказах.
- И, в принципе, там ничего сложного нет: ищешь, ара, магазины, заключаешь договора и - все: с каждого кило три цента - твои...
В свободное от полетов время он торговал рыбой. Точнее - был посредником: пристраивал в магазины и другие торговые точки мелкий рыбный опт.
Родом Шурик был из Тбилиси и, хотя ничего грузинского в нем не было, выставлял себя грузином и старался говорить с акцентом, считая это особым шиком, и через каждые два слова добавлял "тваю маму" или "шени дэдас", поднимая указательный палец вверх и презрительно выпячивая большую, как у верблюда, нижнюю губу. Иногда об акценте он забывал.
Коммерцией он занимался давно: еще в доперестроечное время приторговывал поддельной косметикой и плащами из кожзаменителя, поставляемыми ему "прямо из Тбилиси". Чтобы смягчить "падение" при возможном провале, он вступил в партию и так вжился в роль коммуниста, что у него быстро покраснела вся физиономия и особенно - толстый висячий нос. Может, конечно, это было от водки, потому что пил Шурик много.
В бортрадисты его привела теща, работавшая главным бухгалтером аэропорта. Мы с ним пришли в отряд в одно время, вместе сдавали зачеты на допуск к полетам и вместе вводились в строй. Радистом он никогда не был: где-то "на стороне" выучил азбуку Морзе и через пень-колоду мог принимать знаков сорок в минуту. Но при наличии всемогущей тещи этого было достаточно. "Там научится", - решило начальство.
- А вон и Вовочка, - радостно воскликнул кто-то из наших, увидев идущего из столовой шаркающей походкой - чтобы не поскользнуться - Свердлова.
- Идите в зал разборов, - посоветовал нам Витя Судаков, - только эту штуку, - кивнул он на "передок", - положите на пень, я пока рубить буду...
Мы быстро согласились с его предложением, положили "передок" на плаху и двинулись к залу разборов. Дверь туда все еще была открыта, но внутри никого не было: Квазимодо, наверное, опять был у директора.
Вовочка вошел, как всегда, первый и, подойдя к столу, за которым только что сидел Квазимодо, поставил на него свою необъятную сумку. Сделал он это легко, так что если бы никто не знал, сколько всего там лежит, можно было бы подумать, что она пуста.
- Ну, чем нас сегодня кормят? - спросил Ильин.
- Суп гороховый и котлеты, - ответил Вовочка и вынул из сумки три стакана. Потом достал две сложенные одна на другую тарелки и положил на донышко верхней тарелки шесть кусков хлеба.
Ильин забрал хлеб и перевернул верхнюю тарелку: под ней лежали шесть больших круглых котлет. Верхняя котлета была сплющена.
Пить Вовочка отказался и как-то незаметно ушел, а Ильин, выпив, задумчиво проговорил:
- Чувствую я, Хуркову одному придется весь рейс откручивать. За Мышкиным тоже - только смотри...
- Его проблемы: сам выбирал, - ответил Гарькин, имея в виду Вовочку.
- Да пусть Вовочка слетает, что тебе, - сказал кто-то, - он же вообще сидит без налета...
- А никто и не говорит... Ради бога... - пожал плечами Гарькин. - Я лично без претензий - отпускные в кармане.
- Повезло тебе, что заказчики рейс проплатили: так бы - остался без отпускных.
- Я потому и нажрался, что - ну, никак! - этого не ожидал.
Мы выпили водку и доели котлеты.
- Вилки забрать не забудь, - сказал Ильин Лехе, - там еще есть - в трибуне... Или под трибуной...
Мы вышли на улицу. Перед пнем с лежавшим на нем остатком "передка" трудился Витя, шлепая и шлепая топором по оттаявшему мясу.
После выпитой водки промозглая погода уже не казалась такой беспросветной, и я подумал: "Как мало нам, оказывается, надо: знать, что теперь в семье будет запас мяса на месяц и что появился рейс с неясной перспективой получения за него каких-нибудь премиальных... А может, потому мы и живем - как живем, что нам, оказывается, так мало надо? Наверное, нашим общим предком был какой-нибудь древний Шура Балаганов..."
Мы закурили и не спеша пошли к плахе. Шли молча, и мне показалось, что не я один сейчас подумал о Балаганове...
От автобусной остановки быстрым шагом по направлению к нам шел Шурик Федоров. Увидев меня, он махнул рукой, и я остановился.
- Гамарджоба, - поздоровался он.
- Здоруво! - ответил я. - А гдэ твой машина?
- Сломался, - сказал Шурик. - Ты уже свободен?
- Витя мясо дорубит...