- А каво выбрать-то хошь? - спросил низкорослый кудрявый парень.
- Вон ту, - Иван показал на Марью, - посередке.
Парни переглянулись.
- Ишь куда хватил! - широкоплечий подошел к Ивану. - Эта девка не продается. Вразумел? Невеста она.
- Ты, что ль, жених-то?
- Жених в городе. А мы пока ее сторожим. Не трожь ее. Убью.
- Четверть - за мной, - сказал Иван и пошел к девкам.
Девки замолчали и, сдерживая смех, смотрели на подходящего к ним Ивана. Он им положительно нравился.
- ЗдорОво, бабоньки!
- ЗдорОво, дедонька!
- Бог в помощь. А где Он не поможет, там я постараюсь.
- "Постараешься"! - захихикала дородная баба. - Семечки, что ли, лузгать?
- Не только.
Марья, чуть склонив голову набок, не моргая, смотрела на Ивана. Впервые она увидела его на реке, издали, и поняла, что с ней что-то произошло что-то новое, непонятное, ноющее. По ночам Марья пыталась восстановить в памяти черты его лица, но ей это не удавалось. Теперь она с интересом рассматривала каждую мелочь, каждую морщинку на его загорелой коже.
Иван поймал взгляд Марьи. Она смутилась и суетливо перекинула косу изза спины на грудь.
- Выбирай, не унималась дородная баба. Скажем меня. Смотри, какая закваска! - она ударила себя по ляжкам. - Будешь кататься, как сыр в масле!
- Как червь в проруби, - усмехнулся Иван и сказал Марье: - Отойдем в сторонку. Мне надо сказать тебе пару слов. Наедине.
Девки как-то сразу стали серьезными. Парни издали наблюдали за этой сценой, недобро наблюдали.
Марья встала и пошла за Иваном. Как было не пойти? Как потом жить после этого? - жить и жалеть, что пропустила что-то нужное и желанное. Главное.
- Во дура! - сказала одна из девок, когда Марья отошла. - Че будет, девки! Че будет-то!
... Иван взял Марью за плечи. Она отпихнулась:
- Пусти!
- Ни за что! - Иван прижал Марью к березе. - Околдовала ты меня... Осинка... - он горячо дышал ей в лицо. - Стебелек молочный... Сок березовый...
- Я закричу.
- Не закричишь... - Иван целовал ее шею, щеки, губы, глаза, шею, щеки...
Крепкая, тяжелая ладонь легла на плечо Ивана и оторвала его от Марьи. Он почувствовал тупой металлический удар, и багровая звезда ослепила его. "Шестиконечная, - успел отметить Иван. - Церковная".
Когда в глазах просветлело, он понял, что лежит на земле. Над ним стоял широкоплечий, его ноздри раздувались, и желваки не находили места. В стороне, зажав себе рот кулачком, стояла Марья и наблюдала за происходящим.
- Вставай, - приказал широкоплечий.
Иван встал.
- Пошли.
Иван пошагал за широкоплечим. За ним пошли остальные парни. У реки широкоплечий остановился, развернулся к Ивану:
- Ну, возгря, я вижу, ты слов не вразумеешь! А я тебя предупреждал, и взмахнул рукой.
"Таким кулаком только березы косить!" - подумал Иван. Ему удалось увернуться от смертоносной пятерни. Сам не ожидая от себя такой подлости, он ударил широкоплечего ногой в пах. Это было не по правилам. Хлюпая губами, словно рыба, широкоплечий сел.
- Во мотыл! Дымье тронул, - сказал кто-то из парней. Они пошли на Ивана.
- А-а, уметы, не нравится?! - злорадствовал Иван. Недобрый азарт овладел им. Он пошел на парней...
- Здравствуй, баба Васс, - я открыл дверь в ее комнату. - Можно?
В комнате, кроме мусора, огромного сундука, стола и икон в углу, ничего не было. Окна были застеклены старой одеждой, а на полу не хватало одной половицы. Баба Васса сидела за столом перед початой литровой бутылью какойто жидкости.
- Входь... Выпей... - отозвалась она.
- Нет, спасибо. Я это уже пил.
- Ну как тебе наша Марья? - хитро взглянув, спросила старуха.
- Баба Васс, - начал я после паузы, - это твой самогон с наркотиками вызывает видения этой Марьи?
Баба Васса простуженно засмеялась:
- Нет, милок. В моей настойке наркотиков нет. Обыкновенный калган: самогон, тополиные почки да еще кой-че безобидное. Я только на нем и держусь - пьянством смерть пугаю. - Выдвинув из-под стола деревянный ящик, она снова предложила: - Сядь, выпей.
- Баба Васс, - выпив, спросил я, - кто эта Марья?
Старуха, помолчав, встала, вышла из комнаты и вернулась с пожелтевшим от времени листом бумаги. Вырван он был из какой-то старинной книги. Баба Васса развернула его передо мной...
В висках моих заколотило, дыхание сперло. На листе был изображен совершенно такой же портрет, как и нарисованный мною три года назад. Придя в себя, я развернул рядом свое творение.
- Одинаковые, - только и удалось выдавить.
Баба Васса лукаво улыбнулась:
- Значит, ты тоже влюбился в нашу Марью.