- О том, что ты, грязная свинья, сейчас вылетишь отсюда! - басок, едва окрепший, принадлежал бритоголовому юнцу лет самое большее семнадцати. Четверо его инкубаторских близнецов стояли рядом.
- Дась? А с чего бы это? - ощерился Максимыч, разминая ладонью свой "безмен".
- А с того, скотина, что негоже такому быдлу, как ты, осквернять своим присутствием вагон, где едут русские люди.
- Эва, - опешил работяга, - а я, по-твоему, кто? Негр, что ли?
- Мне по хрену, кто ты, но ты сейчас встанешь и утопаешь отсюда. Иначе мы тебя вынесем. Ты понял?
- Вот теперь понял, - удовлетворенно кивнул Максимыч, поднимаясь во весь свой немалый рост. Матвей моментально смоделировал дальнейшее развитие ситуации, и мышкой проскочил к дальнему тамбуру. Тем временем у него за спиной началась страшная драка. Максимыч ревел, как медведь, которому не дали выспаться. Бритоголовые недоросли летали по всему вагону, и воинственный пыл их угасал пропорционально скорости и высоты полета. Тут, по счастью, случилась нужная станция, и Матвей вышел.
День трудно было назвать погожим, но дождя не было, и одно это уже было хорошо. До поселка, в котором Матвей приобрел коттедж, было рукой подать, и потому он не торопился, шел себе, покуривал. Никакой обещанной охраны при въезде не наблюдалось. Более того, даже ни намека на то, что она когда-либо здесь была. Ладно, идем дальше. Вот уж и дом видать... Тааак... А это что? Какого черта?! Чем ближе подходил Матвей к собственным владениям, тем сильнее портилось его настроение. Потому что дверь была открыта. Та самая "сверхнадежная огнеупорная взрывоустойчивая пуленепробиваемая дверь "Форт-Нокс" со швейцарским замком уникальной системы"... Ключи от которой, как помнил Матвей заверения продавца, были только у него. Когда до двери осталось менее сотни метров, он почувствовал, как колени становятся ватными, начинает сосать под ложечкой. И вообще, какая жалость, что в кармане нет пистолета. Только когда из двери выскочил не по погоде голозадый ребенок, Матвей немного расслабился, собрал волю в кулак и, решительно преодолев последние шаги, вошел в дом. В нос тут же ударил гнусный запах нищенства. Не нищеты, а именно нищенского опущенства. Коттедж окупировали бомжи. Которые вели себя как обезьяны в обсерватории. Вместо того, чтобы в кои-то веки пользоваться благами цивилизации, они и здесь продолжали вести свой дикий образ жизни. Увидев Матвея, они разом загалдели, излагая свои легенды. Не слишком отличающиеся от тех, коими потчуют пассажиров метро и электричек: все жаловались на безденежье, болезненность детей, голод, холод и скверное правительство. На сегодня Матвей был сыт нищими, бомжами и гегемонами по горло. Поэтому рассвирепел он мигом. С не свойственной, в общем-то, ему яростью обрушился он на захватчиков, молотя их чем попало, сам пропустил пару-другую чувствительных ударов, но, будучи в невменяемом состоянии берсерка, совершенно этого не заметил. Бомжи прониклись. Они сообразили, что еще пара минут сопротивления, и бить их перестанут. Их начнут убивать. Поэтому через четверть часа в коттедже от них не осталось ничего, кроме запаха. Убедившись в этом, Матвей сел на крыльце, положил рядом кусок трубы, особенно хорошо зарекомендовавший себя в баталии, и позволил себе перекур, глядя как бомжи понуро перекочевывают на дальний конец поселка. "Ждут, пока уеду, скоты. Ну да ничего, в следующий раз насовсем приеду. И Олега позову. У него пистолет есть. Вот это, я понимаю, аргумент". Следующие полчаса он провел следующим образом: планомерно обходил оба этажа и прикидывал, где и как разместит свою скромную мебель. Получалось слишком много свободного пространства, но Матвея это ничуть не расстроило, скорее, наоборот. Адреналиновая буря улеглась, тело после драки начинало болеть, но душа пела. "Как продам квартиру, куплю московский телефонный номер, и тогда будет полный класс!" - строил планы он, и в самый разгар строительства самых нисладчайших планов обустройства в дом вошли пятеро типичных персонажей анекдотов и криминальных хроник.
- Здорово, братан. - хрипло произнес один из них.
- Ззздрассьте...
- Ты, что ль, Заполянский?
- Я...
- Значит, братишка, пироги такие: контора, у которой ты эту халабуду купил, денег должна. Много денег. И эту хибару, как и три соседние, в уплату долга подписали еще в мае месяце. А потом тебе продали, крысы. Понятно?
- Вполне.
- Молодец. Расклад такой: Мы сейчас дом забираем - хорошо, что шмотки еще не перевез. Возражения есть? - Матвей прикинул, чем обернутся для него возможные возражения, и отрицательно помотал головой. - Тоже правильно. Вот тебе, господин Заполянский, сто честных баксов за моральный ущерб. Деньги с конторы можешь требовать начиная с прямо вот сейчас. Если хочешь - поможем. За половину суммы.
- Спасибо, сам разберусь.
- Хозяин-барин. - "браток" посмотрел на него с некоторым уважением. Ну, что? Переговоры закончены?
- Вполне. Желаю удачи. - Матвей направился к двери.
- Бывай. А крысятников этих не жалей, не стоят они того.
Матвей кивнул и удалился.
"Что ж, сто долларов - тоже деньги. Особенно, при нынешнем курсе. философски думал Матвей, шагая к станции. - Зато как бомжи вечером обломаются!" От последней мысли он даже повеселел, так что на платформу взошел, насвистывая что-то из текущих хитов. Согласно расписанию, ближайшая электричка ожидалась через двадцать пять минут. "Ну и ладно, подождем". - и Матвей, присев на лавочку, достал опять книжку. Минут через десять сзади что-то зашуршало. Он начал медленно оборачиваться на этот звук, но что-то с силой ударило его по голове и настала тьма.
В голове звонили колокола и гулко бил кузнечный молот. С огромным трудом он смог открыть глаза. Вокруг был лишь разноцветный туман, из которого время от времени вылетали звуки. Звуки тоже били по голове. Было невыносимо больно. Не меньше четверти часа потребовалось Матвею, чтобы заставить глаза видеть то, что есть, а не то, что им хочется видеть. После этого он уже смог вспомнить, где он находится, что произошло за этот так обычно начавшийся октябрьский день, и почему так болит голова. Так. Все ли цело? Голова не разбита, только шишка вздулась. Бесценный Кржижановский упал в лужу. Обидно. Бумажник с сотней долларов исчез. Понятно. Документы на месте, рюкзачок, сигареты - тоже. В заднем кармане штанов уцелела десятирублевка. Если не считать потери баксов и приобретения шишки на затылке, а также некоторой гибкости, образовавшейся во всем теле, то ничего, жить можно. Электричка, конечно, уже ушла. Когда следующая? Так... Нет, плясать мы не будем. Мы медленно встанем и, не торопясь, подойдем к расписанию. Ага. Через пять минут. Отличненько. Теперь так же медленно обратно... Готово.
Электричка, едва успев пересечь границу города - кольцевую дорогу, неприятным голосом машиниста сообщила, что поезд дальше не пойдет по той причине, что путь перекрыт красными демонстрантами и бастующими рабочими. Не пожалев в адрес и тех, и других экспрессивной лексики, Матвей вынужден был выйти и отправиться на поиски автобуса, способного довезти его до метро. В голове еще гудело, но в целом состояние улучшалось. Пропустив один автобус, в который набилось раза в четыре больше людей, чем он способен вместить, Матвей понял, что хоть здесь не прогадал: следом пришел еще один, и так как основная масса пассажиров уехала в давке на прошлом, он смог сесть и снова уткнуться в свою мокрую книжку. Конечно, радовался он рано: через три остановки в салон вошли контролеры. Внешне они являли собой золотую середину между теми блюстителями чистоты русской расы, что утром пытались вывести работягу Максимыча из электрички, и теми персонажами, что ненавязчиво выселили Матвея из его коттеджа. Денег Матвей имел ровнехонько на штраф. После всех треволнений дня расставаться с червонцем было ох как жалко. Поэтому Матвей соврал контролерам. Он им сказал, что не располагает ни билетом, ни талоном, ни деньгами, чтобы заплатить.
- Тогда сейчас выходишь. - довольно равнодушно процедил сквозь зубы контролер и пошел собирать дань дальше, смерив напоследок Матвея таким взглядом, словно он был из той братии, которую утром дубьем выселял из своего тогда еще дома. Этот взгляд Матвею очень не понравился. Он его обидел. " Кретинское время, жалкая страна. - думал он, проходя к выходу на задней площадке. - Человеку предоставляется минимальный выбор: унизь - или будешь унижен, укради - или будешь обворован, убей - или убьют тебя. Так какого же черта?!" Он достал из кармана десятку, тщательно расправил замятые уголки, и, держа ее перед собой, как пропуск в рай, решительно направился по проходу навстречу контролерам, на ходу декламируя только что родившийся экспромт, почти в стиле Маяковского:
- Граждане контролеры!
Внимания прошу!
Убедитесь:
Мне
Ничуть не жалко!
Вот он я.
И вот я подношу
Десяточку.
На бедность.
Автобусному парку.
Подношение с благодарностью приняли. Но на остановке они схватили Матвея за шиворот и выволокли из автобуса. Повалили и били. Ногами. Долго и с удовольствием.
Домой он доковылял чуть не к полуночи. Остатки дня съели незапланированный визит в отделение милиции и последовавшая за ним принудительная прогулка в медвытрезвитель. Там не без труда Матвей сумел убедить персонал, что он трезв, как стекло, и его отпустили. Впрочем, как раз с трезвостью Матвей собирался покончить в самое ближайшее время. Вымывшись и переодевшись, он пошел в магазин. Ко входу в магазин уже перекочевала азиатская стая, промышлявшая утром возле входа в метро. К нему тут же подскочили два пацаненка, лет по восемь каждый, с протянутыми руками и попытались преградить дорогу. Матвей оттолкнул их. Тогда они вцепились в его куртку и заголосили:
- Ты что, не понял?! Денги давай! Давай денги!
- Денги давай, русский! Давай денги!
- Ах, деньги?! - паскудно ухмыльнулся Матвей, ударяя одного из них по ушам. - Деньги, говоришь?! - второй получил поддых и, после того как согнулся, по шее. В довершение Матвей наделил обоих пинками под зад. - Да пошли вы на х.. !!!
В магазине он вложил почти весь остаток своих средств в водку, и, придя домой, забылся алкогольным бредом на два дня.
День третий едва не стал последним днем в его жизни. Сильно болело сердце. Все тело пронизало слабость, к тому же, оно вспомнило решительно все побои, доставшиеся ему в последние дни. Хотелось есть, но организм категорически отвергал любую пищу. Весь день Матвей просидел в кресле, укутанный пледом, читая книгу. Его била крупная дрожь. Лишь к вечеру он накопил достаточно сил, чтобы доползти до ванной, умыться, добраться до кровати. Долго лежал он без сна, тоскливо прислушиваясь к сбивчивому ритму сердца и готовясь умереть в любой момент.
Наутро он чувствовал себя гораздо лучше. Позавтракав, облачился в лучший костюм и поехал устраиваться на работу по объявлению, которое сорвал в подъезде. Там некто, с виду - родной брат большинства людей, встреченных Матвеем за последние несколько дней, - долго и обстоятельно расспрашивал Матвея о каких-то пустяках, типа какие отметки он имел в школе по физике, биологии и русскому языку. Затем некто подался вперед, так сильно уперевшись локтями в стол, что тот заскрипел, и, улыбаясь, спросил:
- А вам известно, молодой человек, что у вас лицо дебила?
- Да? Что же, может быть. Только на вашей физиономии тоже не слишком высокий ай-кью выписан. - и Матвей ушел, не солоно хлебавши. Где-то внутри опять стал ощущаться полный раздрай, как будто что-то там крошилось и рассыпалось.
Вернувшись домой, он полдня пил чай и смотрел телевизор, затем навел порядок в квартире. К вечеру решение созрело. Порывшись в шкафу, извлек оттуда старую, полинявшую одежду. Нашел растоптанные ботинки, один из которых вот-вот грозился запросить каши. Написал транспарант, гласивший, что он, Матвей, с позавчерашнего дня - круглый сирота, мама и папа погибли в автокатастрофе, бабушка лежит в больнице с пятым инсультом, а на руках двухгодовалая сестренка. Утром следующего дня он поехал на наиболее отдаленную ветку метро и вышел на промысел.
- Уважаемые пассажиры! - вполне правдоподобно завывал Матвей. - Вы извините меня, пожалуйста, что обращаюсь к вам, но попал в безвыходную ситуацию... Родителей похоронить не на что, бабушку и сестренку кормить тоже не на что. На работу не берут - кризис, говорят. Помогите, пожалуйста, чем можете, и да не оставит вас Бог!
Он терпеливо обходил вагон за вагоном, и так до вечера. "Заработок" составил едва двадцать рублей. На следующий день он отважился повторить этот подвиг. Тридцать пять рублей сорок одна копейка в мелкой разменной монете были ему наградой за это. Надо было что-то изменить в технологии Матвеева нищенства. И потому, купив на заработанное банку тушенки и чекушку водки, Матвей поспешил домой и засел за творчество. Спать он лег под утро, вполне довольный получившимся результатом.
С утра он приехал на Белорусский вокзал, сел в первую отходящую электричку. Расчехлил старую гитару, снятую ночью с антресолей. Инструмент вполне вписывался в нищенский колорит: треснутая дека, гриф давно повело винтом, двух струн не хватало, остальные не настраивались. Аккомпанируя себе на этом чудовище, он медленно пошел по вагонам, исполняя куплеты, над созданием которых он трудился всю ночь:
Братья-сестры пассажиры!
Обращаюсь слезно к вам: