- Не буду, не буду. Только лишний раз душу растревожут. Ты, главное, не задумывайся, что все теперь кувырком. А если уж дадут, так год какой-нибудь - для отвода глаз. Не семь же лет! А кому год дают, смотришь - они через полгода выходют, Хорошо там поработают, их раньше выпускают. А может, и года не дадут. Милиционер вошел в камеру и больше уже не выходил.
- Время, время...
- Пошла.- Мать встала с нар, повернулась спиной к милиционеру, мелко перекрестила сына и одними губами прошептала:
- Спаси тебя Христос.
И вышла из камеры... И шла по коридору, и опять ничего не видела от слез. Жалко сына Витьку, ох, жалко. Когда они хворают, дети, тоже очень их жалко, но тут какая-то особая жалость - когда вот так, тут просишь людей, чтоб помогли, а они отворачиваются, в глаза не смотрят. И временами жутко становится... Но мать - действовала, Мыслями она была уже в деревне, прикидывала, кого ей надо успеть охватить до отъезда, какие бумаги взять. И та неистребимая вера, что добрые люди помогут ей, вела ее и вела, мать нигде не мешкала, не останавливалась, чтоб наплакаться вволю, тоже прийти в отчаяние,- это гибель, она знала. Она - действовала.
Часу в третьем пополудни мать выехала опять из деревни - в краевые организации. "Господи, помоги, батюшка,- твердила она в уме беспрерывно.- Не допусти сына до худых мыслей, образумь его. Он маленько заполошный - как бы не сделал чего над собой".
Поздно вечером она села в поезд и поехала.
"Ничего, добрые люди помогут".
Она верила, помогут.