Так что вернулся я домой, и начали мы с покупками девчонок разбираться. И, как и ожидалось, большая часть была, в общем-то, нахрен не нужной фигнёй. Всякие там чесалки спины, не как моя охерительная щётка, а со свистелками и перделками, нафиг не нужными. Типа там “эмоциональных картинок”, вроде временных татуировок, которые на кой-то хрен отображают психоэмоциональное состояние ещё и визуализацией.
Я бы понял, если бы у беловодцев найсморк бывал, тогда, в редких случаях, такому сопливцу или соплюхе нужно, по причине затруднённой феромонной коммуникации. Так не было такой фигни, как класса…
Впрочем, девчонкам распускающиеся или там схлопывающие лепестки картинки, да ещё колёр меняющие — понравились. Но моя изысканность на это взирала с каменной мордой, внутренне твердя, как мантру: “гусары, молчать!”
И вот такой невнятной фигни куча. Летучий светильник — светлячок, летающий за владельцев по дому. С учётом особенностей как зрения, так и домов — нахрен не нужный, правда, симпатичный такой огонёк, я сам признавал.
Несколько кулинарных артефактов, в смысле готовочных. Не “универсальных варил”, а с кучей опций, типа например, размягчения или уплотнения приготавливаемого, на симбиотическом управлении. Тут я сам признал — вещь. Кусман говядины, девчонками мне преподнесённый, выходил вкусным, сочным, мягким, не разваливался. Офигенный пожрать выходил, прямо скажем.
Дорогущее “зеркало”. Вот эта фигулина мне искренне была интересна, а девчонки от восторга пищали. Потому что шесть “глаз на ниточках” и полуметровый экран на живом пигменте, с органической подсветкой.
Вообще, хотелось убиться челодланью — биомонитор, высочайшей отзывчивости, используется как “продвинутое зеркало” особо мажористыми товарищами.
А с другой стороны — а куда его, монитор ентот? Единственные именно “компы” — Управители, к ним дополнительную периферию прикручивать — только портить, в плане безопасности. Может, есть, конечно, вычислители, но мне не встречались. И выходит, что имеющуюся технологию используют, как могут.
А мне надо подумать, как бы в Логе эту фигулину приспособить: сигнал “от глаз” — явно совершенно необязательный атрибут. И, если повозиться-подумать, можно всяких подчинённых в лицо посылать, на хер там, или трудиться, по обстоятельством. Удобная штука может выйти, “Большой Стрижич следит за тобой”, хех.
Ну и биотехнологии, само собой. Вообще, невзирая на моё свойственное высокоорганизованному разуму нытьё, выходила довольно перспективная у меня, именно прикладная, дорожка биомага.
Итак, есть как ветер, так и энтропия со льдом, в качестве базового источника эфира. Есть конвертор эфира на глаголице. И куча данных от Возвысителя, по биологии, даже с кругами. Которые нихера в Беловодье не работают — то есть, я улучшал нервную систему Архивом не “кругами”, а тупо копируя “состояние” ещё Гемина, ну и с помощью воздействия Архива потихоньку перестраивал функционал себя.
Но есть куча кругов футарка. Нужных, не нужных — похрен. Первое, я теоретически могу скомпилировать “что делать” кругов Возвысителя с “как делать” кругов футарка.
Правда — очень теоретически. Мне бы, для начала, выкинуть из нескольких толковых боевых кругов криомагии и магии тьмы “нейтральную нашлёпку”, и чтоб работало — уже хорошо будет.
В общем, разгребрели мы с девчонками к вечеру накупленное барахло. Именно интересным выходил “приворотник”. Вибронож — я так и не понял, для чего изначально использующийся, девчонки докладывали, что универсальный инструмент. Небезынтересный биоэфирный конструкт, с небольшим и острым монокристаллом, который вдобавок вибрировал со страшной скоростью, хоть и небольшой амплитудой.
Велесычевское творение, с довольно изящным взаимодействием эфирной тварюшки-рукояти и монокристалла, прямо зачарованного (а, подозреваю — и выращенного) магией камня.
Решения небезынтересные, можно использовать и в своей магии, и в кладенце, например. Правда, в перспективе, пока не возьмусь.
И, наконец, довольно интересный самозащитник для людишек. Прототип впечатливших меня молниевых посохов стражей Академии. Жезл на два кулака, шарашит на метр молнией, которая скрючит на пару минут даже неготового родовича. Минут десять набирает заряд, эфирное наполнение — минимальное, создаёт ионизированный канал для разряда. А сам разряд — чистое биоэлектричество. По сути, в кожухе раковины и таился орган, енто электричество и генерирующий. Девочки, помимо образца мне, кстати, взяли по штуке себе: “по совету охранителей”.
Всё правильно сделали, похвалил довольный я довольных девчонок.
А остальное — не сказать, чтобы хлам. Есть удобные приблудины, есть красивые, но принципов интересных не использовали.
После чего научно-исследовательский я принялся нацеплять на нас с девчонками приворотник. Потому что интересно. У Любы “любимыми частями” оказались уже озвученные грудь и уши, на пол невзирая. У Олы — промежность с наполняющими её органами и… глаза.
А я оказался самым извращ… правильным. Акцента мне приворотник на какой-то особо аппетитной части не делал. То ли мне всё нравится, всё мило — что и неплохо. То ли раскляченное между телом и эфиром сознание хреново поддаётся даже таким манипуляциям. И это хорошо, если так.
А со следующего дня начался активный отдых. Правда, с утра заскочили вытащенные мной Ладычи, несколько тонкостей и моментов поведали.
Так-то я близнецов я в Академии видел, но у нас не вполне те отношения, чтоб в чужой личине хлопать по спинам или там задницам с радостным гоготом: “Сюрприз! А я — Стригор!”
— По поводу же Стратимов, Стригор Стрижич, вы интересовались, — на что я важно покивал.
Было дело, ну и птаху певчую в виде магнитофона завести — дело меняугодное. Поют прикольно, глаз радуют, в общем. Так что удастся добыть — пусть будет. Предаваться отдыху, гедонизму, извращениям и прочим приятным и полезным вещам, типа работы, под музыку веселее.
— Кроме Оперного Театра, Стратимы сии нигде не встречаются, продавать никто не продаёт, — начал докладывать парень.
— Но владельцем Оперного Театра является Горемысл из Имперского Рода, — дополнила девица.
— И более ничего точно сообщить не можем, не ведаем ни мы, ни знакомые наши. Однако ж, есть слухи, что стратимы на торжествах в Императорском Дворце слух услаждают. Так ли это, или выдумка — сказать не можем, сами не вхожи.
— Понятно, — задумчиво кивнул я. — Тем не менее, признательность моя вам, за ответ, Ладычи, — положил я пару пластинок к гонорару. — Блага вам, до встречи.
— И вам блага, до встречи, Стригор Стрижич, — распрощались близнецы, денежку прибрав.
А я призадумался — Индрику я поохотиться обещал, но в Пущу мы с ним не попадём: до ближайшей пара сотен километров, полосы засечные и карантинные, гарнизоны… И вот при всём моём оптимизме в то, что шалого Стрижича с “у меня зверюга поохотиться желает!” не скрутят, а пропустят в Пущу и платочком вслед помашут — не верится ни разу.
А вот в окрестностях Стольного Града был лесок, я бы даже сказал — заказник. По крайней мере, Ладычи мне именно в таком разрезе насообщали. Ничего пущного и лютого — лоси-косули, беры, лисы-волки. Ну, несколько изменённые, хотя я скорее сказал бы — мутировавшие, но поохотиться можно. В плане, я цветочек не шибко вонючий вынюхаю и в сени какого-нибудь баобаба буду валяться. А Индрик бера или ещё что-нибудь мирное и доброе, беззащитное, схарчит, поохотившись предварительно.
Но девчонок я на это мероприятие не потяну: и им не особо интересно, да и опасность пусть небольшая, но будет, так что нафиг.
Так что, для начала, решил я повторить наше посещение йоперных, и не только, театров. И был обломан, правда, скорее приятно:
— Стригор Стрижич, — застеснялась Ола. — Театры — хорошо очень, как вы пожелаете…
— Но? Говори, не мнись, — заинтересовался я.
— А вы в парке прогуляться не хотите? Там интересно и красиво очень. Если пожелаете…
— Пожелаю, — улыбнулся я. — Пойдём в парк, девы.
И попёрлись мы в енту парку. Вообще — приятное место, не соврала Ола. Всякие там птахи поют, цветочки благоухают. В озёрах гуси какие-то плавают — я аж удивился, но потом понял, что в прикрытом от всяческого лютого зверья парке вполне могут и хомячки водиться. Причём без Эфириона в заднице и адамантовых клыков.
Покормили гусьё, специально обученный мальчишка нас сухарями за денежку малую снабдил. Походили, на скоморохов полюбовались — кстати, довольно любопытное зрелище, если на всякие падения на жопу внимания не обращать. В качестве реквизита эти ребятушки использовали лианистое психовосприимчивое растение, точнее, как я уже целенаправленно приэфирился — скорее лишайник, но не слоистый, а клеточно взаимопроникающий, с целевыми областями. Такая, интересная тварюшка, не несущая ни боевого, ни практического значения, чистый эстетизм. Но “кукла”, как называлась эта растения, позволяла устраивать кукольные представления, как с партнёром полноразмерным скомороху, так и кучей мелких фигурок, при нужде.
Ну и кулачные бои — не без интереса понаблюдал. Бокс, как он есть, причём строение ног беловодцев очень к этому виду мордобоя подходило. И я понял, каким методом Ладыч хотел мне лещей, люлей и прочее добро и благо наносить. И вот как-то хлёсткие удары, перекосоёживающие мордасы набекрень, меня не прельстили. И правильно я от Ладыча бегал — не люблю по мордасам получать, я щедрый и добрый, предпочитаю давать, да.
Кстати, даже несколько родовичей на бережку речки-ручейка самозобвенно предавались мордобою. Правда, друг с другом — эфирное усиление и укрепление делало простых людей куклами для битья.
На следующий день смотались в Йоперную театру, поуслаждали слух, но “приватность” я не заказывал. Хотя, возможно, зря: девчонки на пение отреагировали ощутимой охоткой. Впрочем, до дома дотерпели, так что и не страшно.
А вот служка йоперный мои притязания обломал. Нетушки, фигушки, простите господин Стрижич, хотите пташку сексом оттрахать или оттраханным птицами быть, вы или спутницы ваши — в театре, в процессе представления, за живые денежки. А продаваться — не продаются, ни за какие деньги.
И тут жадины, постановил я, ну и по дороге домой стал прикидывать налёт на йоперный театр, с целью праведного раскулачивания… и сам же, со смешком, себя остановил. Не настолько мне ента Стратима сдалась, будем честны. Так, не помешает, ну а нет — так нет.
На следующий день направились в театру имперскую, где на этот раз давали представление о весёлых похождениях типа вроде Фауста. В роли сотоны на побегушках и искусителя в одном флаконе выступал некий “Дух Пущи”.
После ряда весёлых и поучительных приключений наш Фауст, выглядящий как груда плоти, весело помахивающий грудой щупал, подкатил к некой родовишне, своей зазнобе. Зазноба от прелестного зрелища и неожиданности брякнулась оземь. Страдающий Фауст нашёл какого-то витязя, нихера не делающего в ожидании своего подвига, и предложил себя в качестве последнего. Витязь радостно Фауста и подвигнул до смерти. Занавес, все рыдают.
Вот ведь фигня какая, бегло оценил я печальный финал. Девка явно от неожиданности притворилась мёртвой и несъедобной. Ну или вообще — приготовилась к коитусу, до невозможности возбуждённая фаустовыми тентаклями. Потому как обморочных реакций, насколько я изучил, у беловодцев не особо наблюдается. Могут быть, конечно, но уж очень сильное нужно нервное потрясение, при этом и здоровье не очень — иначе хрен в обморок упадёшь. А уж помереть от вида чего бы то ни было — вообще антинаучная фантастика.
Хотя архетипичная театра… ну, в принципе, если это криворукое переложение какой-то совсем древней пьесы, как бы не того самого Фауста — то возможно. Но перекладывали дебилы, левые на обе руки. Не верю, в общем, поставил я вердикт, задрал нос и прихватил под руки похлюпывающих носом девчонок. Проняло их сие творение, впрочем, их дело.
И вот, выходим мы из ложи, ведём девчонок, как вдруг какой-то… прости правила вежества, прохвост, тычет в наши персоны перстом хамским. И в компании таких же быдл, разного полу и роду, стоит. И изрыгает, значит, хавалом своим неприличным, сентенции в стиле “в теятру в биодоспехе — хуже, чем в телогрейке”, “с рабынями в теятре — оскорбление всему неуважаемому сообществу”, ну и “панаехало тут всяких, Столенград не резиновый”, само собой.
Причём ладно бы сию пургу нёс какой-нибудь карапуз там, ну или юнец. Нет, дядька в годах, лет под сорок. С мордой наглой и надутой, но у него всё хамское было, факт.
Младший родович, тьма с огнём, видимо, Чернобожичи с Хорсычами перекрёстно опылились. Не знаю таких смесков, да и знать не хочу.
И тут и так печальные девчонки глаза потупили… чем в моё праведное сердце вселили праведный гнев и вообще.
— Глаза подняли, девы, — с ангельской улыбкой пропел я, приостанавливаясь.
До хулителя было метров дюжина, как раз моя задумка на забывчивого Ладомысла пригодится, прикинул я.
— Стригор Стрижич…
— Глаза поднять, смотреть гордо! Вы — часть меня, не сметь перед плесенью худородной глаза опускать!
Быдлан ухами своими хамскими речи мои услышал, буркалы хамские выпучил, челюсть хамскую отклячил. Ну вот и молодец, быдла, мысленно похвалил быдлу я, ну харкнул в рожу. А ветром чуток помог плевку.
Может, немного слишком много, отметил я брякнувшегося хама. Но тоже ничего вышло. И с девицами, подёргивающими краями губ (ну реально — знатно шмякнулся, хех), гордо последовали из театры.
В слушателях быдлы какое-то гудение происходило, не слишком стрижечелюбивое. Но под плевок праведный подставляться добровольцев больше не нашлось.
Ну а я неторопливо с девчонками шёл, подождал, когда нам Индрика и бегуна подгонят — всё же, понятно, что вероятность конфликта высока. А я — это сам я, а не шпана плевательная, или верблюд какой.
Ну и дождался. Спешит, спотыкается, мордас бордовый от здоровой критики его трындежа оттёр. И лапу свою хамскую ко мне протянул, тут же взвизгнув и затрясся ей — нехрен мою блааародную персону немытыми руками лапать. И мытыми тоже опасно лапать, факт.
Ну а убедившись, что хамская ласта при хаме осталась (ну не зверь же я, так, слегонца по ней лезвием воздуха полоснуло), хам раззявил пасть:
— Вы, невежда и неуч…
— Нахер к лешему сходите. Есть дело — говорите по делу. А нет — могу и подальше послать. Или ещё раз в вашу несимпатичную рожу плюнуть.
— Требую в компенсацию бесчестного оскорбления этих двух рабы… у-у-уй!
Ну реально — выбесил, отметил я, разглядывая пробивший под ребро хаму кулак. Вроде дряни хамской не налипло, но непременно почищусь.
— Вы по делу говорите, плесень худородная, — обратился я к приходящему в себя. — А то я и прибью ненароком, в ходе нашей беседы.
И тут дядька основательно так проблевался сидром, я еле отскочить успел. Так он косой, блин. А я-то думаю, что за дурак, обычно такие до столь почтенного возраста не доживают.
Нет, безусловно, не извиняет это хамскую морду — как-то мне похрен, хамит он по пьяни, или там из души противных порывов.
Но хоть объясняет — с хрена ли, а то даже удивился.
Проблевался, значит, этот противный тип, буркалы в сетке сосудов красных на меня уставил и прокаркал:
— Приму в качестве извинений только рабынь! В противном случае — поединок! До смерти! Зав…
— Вот же вы тупой, — посетовал я. — Свои намерения обозначили — так помолчите. Остальное не вашей худородной, пьяной и вонючей роже решать. Завтра, на рассвете, близ капища всех богов. Стригор Стрижич, Владыка Болотного Лога, — с этими словами я вскочил на Индрика.
— Рарсил Рарожич, старший дьяк Поместного Приказа! — уже в спину послышалось от хама.
— Буду знать, кому уд оторву, — кивнул я через плечо.
Отъехали мы от театральной площади, а я раздумывал. Ну, в принципе, с учётом заведённых в всяких столицах порядочках… Ну скажем так, за доспех на меня могут наехать — и получить в грызло наглое, пусть спасибо скажут, если рукой. Доспех — право родовича. Имперцы доступ на свои земли беспрепятственно дают, кроме особых мест, специально огороженных, с надписью “судыть низзя”.
То есть, что у кого-то принято — это его половые трудности. Пока Имперский Род — именно Род, никаких претензий насчёт обвеса, кроме “а мне так не нравится” предъявить не может.
А со служанками — так я правильно Оле с Любой сказал — личные слуги родовича как часть его воспринимаются, по всем правилам. В гости к кому-нибудь брать с собой слуг или нет — вопрос разговора с хозяином. На службу — вопрос места для них и прочее. А вот что в кабак, что на улицу, что в театру — дело сугубо и трегубо родовича.
В общем, да — эксцентрично, факт. Но Рарычу я этому натурально оторву уд, под корень, раз уж обещал. И буду в своём праве, ну и прав, такой вот каламбур, хмыкнул я.
— А что будет, Стригор Стрижич? — неспокойно спросила Люба, по дороге домой.
— Что-что. Уд оторву, под корень, этому прохвосту, как и обещал, — задумчиво протянул я.
— Ты не беспокойся, Любушка, — погладила Ола подружку по плечу. — Стригор Стрижич того господина одним плевком поверг, — на чём прыснула, да и Люба улыбнулась. — А уд он отрастит, наверное, — задумалась она.
— Срочно прекращать не о том уде думать! — возмутилась моя барственность. — Думать о том уде, что надо, велю так!
Ну смех смехом, а за час до рассвета меня разбудил скребёж в двери. Хоть девчонок не разбудил, скребун злостный, блин! И вообще — повезло, что и так, и так поднимался. И вообще — кому тут не спится в ночь глухую, высунул я недовольную морду лица за порог.
И скребун оказался из категории первых несплюнов. Может в чём-то и третий, хрен знает, не проверял.
— Блага вам, Стригор Стрижич, — выдал парень лет под двадцать, с сулиманом.
— Блага, — сделал я ручкой, благо парень родовичем не был. — Надо чего в рань такую? — полюбопытствовал я, поиграв в гляделки со звёздами и орбитальной базой.
— Прощения просим, Стригор Стрижич, наказ был непременно передать вам послание до поединка, чтоб ознакомиться успели.
— Опричный Приказ? — прикинул я всех, кто мог прислать мне цидулю костяную.
— Точно так, Стригор Стрижич.
— Ну… молодец. Наверное. Местами, — пребывал в сомнениях я. — В общем, считай — передал, — подытожил я и скрылся в недрах флигелька.
А то вроде этот паренёк — не особо третий, но — а ну нафиг на улицах в ночи торчать. Там точно этих третьих орды несимпатичные, а мне их хоронить толком негде.
Пластинка же отдавала уже знакомым эфиром (очень знакомым — всё же наш с Тенетницей “танец” вышел как предельно интимным, хоть и без эротики, так и очень познавательным) и содержала такую информацию:
Блага тебе, Стригор Стрижич!
Имперский Род выказывает тебе просьбу, сохранить, по возможности, жизнь старшего дьяка Поместного Приказа, Рарсила Рарожича, в силу нужности его в деле службы Империи. Просьба сия за неисполнение её своё последствий не повлечёт, за исполнение же буду искренне благодарна.
Г.И.О.П. Тенетница.
П.П. На месте поединка будет ждать дьяк Опричного Приказа Горыня, коли свидетель поединка тебе понадобится.
Нууу… в принципе — и так прохвоста хамского убивать не собирался. Ну “искреннее спасибо” порадовало, да, хмыкнул я. Ладно, в целом — понятно. “Не будет ли любезен многоуважаемый джинн не убивать пьяного придурка смертью?” — примерно так.
А вот что интересно — второе сообщение от Тенетницы, на костяной пластине, официальный со страшной силой документ — но написан в чисто “разговорной” манере. То есть, это — вообще на “ты”, как мы и общаемся лично. Занятно, но, скорее всего, объяснимо потоком документооборота и положением дамочки — она реально не заморачивается, “вижу и пишу”, скажем так. Ну — меня не оскорбляет, а оскорблённых и обиженных Паучиха и сама схарчит, если разобраться.
Ну а “свидетель”… И контроль, и помощь, факт. Всё же Тенетница, похоже, воспринимает мою симпатичную персону как ценный актив, что и разумно и… да не напрягает, а нормально. Владыки стихии реально на обочине в пьяном виде не валяются. А реверансы, не слишком значимые — естественное “принюхивание”. То есть то, что я прямо сказал: “Знания — работа”, это одно. Но “тёплые отношения” — вещь ой как нелишняя. Ну и в рамках вполне терпимого некую подмогу оказывают. Приму, решил я. Должен нихрена не буду, потому что это — именно реверанс-поклон, не более.
Вышел я, значит, из флигелька, за четверть часа до рассвета, девчонки спали, что и к лучшему. Взгромоздился на Индрика и направился к уже известному мне месту “близ капища всех богов” — отнорок-рощица, где столенградские родовичи изволили выпускать друг другу кишки, прожаривать мозги и совершать прочие дедушке Дарвину угодные деяния друг с другом.
Горизонт самым соответствующим времени образом розовел. А вот неподалёку от рощи, верхом на горбатом щучьем сыне, пребывал имперец лет тридцати. В “столичном” одёжном коде — без биодоспеха, но с троицей пырял на “подвязке”.
— Дьяк Опричного Приказа Горыня, — слегка поклонился он. — Свидетель вашему поединку потребен, Стригор Стрижич?
— Я, — вежливо кивнул я в ответ, представившись. — Думаю — не помешает. Благодарю, — на что Горыня просто кивнул и замер.
Эфиром невежливо в мою сторону не фонил, природами всяческими любовался — хороший человек, поставил диагноз я. Пока своими гадкими деяниями не докажет обратного.
А уже с подъёмом солнца приковыляла троица из хамского прохвоста на щучище и пары каких-то там несимпатичных типов.
— Проследуем! — хамски выдал Рарожыч, правда, глазёнками подлючими забегал.
Ну как же, вызывал какое-то быдло жопомирное, а у этого быдлы в свидетелях — аж цельный имперец.
— На хер проследуйте, — вежливо пожелал я. — Товарищи наши обсудят поединок, я подожду, а вы на хер можете сходить, — развернул я пожелание.
Рарожич начал надуваться, я уж рассчитывал, что прям на месте и лопнет, до поединка не дотянув. Но справился, сдулся, зашушукался со своими подлыми помогальщиками.
— Какие у вас требования, Стригор Стрижич? — вполголоса поинтересовался Горыня, передвигая щучища ближе ко мне.
— Никаких ограничений на методы ведения поединка, — также вполголоса ответствовал я. — Как вызванный имею право. Плоть и чародейство. Ну а что до смерти — сам этот прохвост вызов кидал.
— Понятно, но смерть этого… кхм, прохвоста…
— Помню, Горыня, помню. Постараюсь не убить, — честно ответил я. — Но покалечу точно — тут уж…
— Вы и убить вправе, Стригор Стрижич, — понятливо кивнул имперец. — Пойду, договорю.
Договорился со свидетелями Рарожича, выдвинулись к бережку ручейка. А Горыня что-то хмурился, подал ко мне щучища и совсем тихо произнёс.
— Странное что-то, Стригор Стрижич. Будьте осторожны.
— Благодарю, — задумался я.
То есть, понятно, что почуял пучеглаз какую-то непонятку, с боем связанную, но не точно — непосредственно “навалимся толпой и вырежем нахрен” вражины не думали.
А что могут… да ничего, по большому счёту, прикинул я. Разве что реально толпой на одного. Но, во-первых, не факт, что справятся. А, во-вторых, Горыня присмотрит. Ну а что подпевалы имперского чина немалых званий попрут охреневать в атаке на имперца… Антинаучная фантастика, заключил я, начиная, на всякий, эманировать эфиром.
Подъехали на бережок, спешились. Рарожич, с мордой противной и хамской, в биодоспех был запакован, кладенцом не пренебрёг.
Ну и по команде вскинул руку, показав жерло какого-то странного самострела, короткого и толстого, из доспеха показавшегося. Я начал резко смещаться, но прифигел немного — ни такого типа “ношения оружия”, ни такой “модели” какой-то… композитной…
В общем, зря я изучать начал. Хотя, с другой стороны, и если бы не изучал — нихрена бы не изменилось, к подобной атаке я был не вполне готов.
Потому что стреляло Рарожича разразилось облаком прозрачных осколков, сияющих тёмно-багровым пламенем энтропийной плазмы.
Дробовик, как он есть, поморщился я от пробития осколком плеча. Это я молодец и шустрый, что сместился: большая часть “картечи” ушла в место, откуда я начинал поединок, почти весь остаток поглотили пластины воздуха. А вот один, блин, прошёл доспех, как бумажный, оставив обугленный шрам. Энтропия и огонь, мдя. Но, с другой стороны, эфир потерял, так что в левом плече у меня не слишком большая хрусталяшка. Неприятно, но даже не больно почти.
Ладно, пойду прохвоста мучить и калечить, рванул я к Рарожичу, явно грустному от результата выстрела. Правда, не слишком, на попадание довольно зыркнул. Но тебе это не поможет, отметил я.
И начал наносить режущие удары кладенцом, сдвигаясь вокруг Рарожича. Тот хамски ловко отражал, пытаясь своё стреляло запустить, но тут я не стал рисковать и начал, не прекращая взмахи кладенца, гвоздить по самострелу-картечнице. Перерубил, но продолжил долбить, так что через четверть минуты…
Блин, я глазам не поверил — это, блин, родович! — дядька выпустил кладнец и с визгом вцепился в надрубленную руку!
А вот моя лапа… гадство, отметил я, просто перекрывая нахрен участок кровообращения. Позже разберёмся.
Да и сбил визжащего, как гимназистка, дядьку на землю, подцепив за ногу кладенцом. И стал подтягивать к себе. Дядька визжал, но попытался использовать круги. Правда, они у него “срывались”, совсем терпеть не приучен долгими чиновничьими тяготами.
Подтащил я его к своей победоносной персоне, влепил несколько пинков — не хрен колдовать, когда моя справедливая персона карать изволит! Ну и начал “пересиливать” эфирное насыщение доспеха прохвоста.
Последнее — занятие не самое простое, но когда начинка доспеха самозабвенно страдает — осуществимое. А через ещё четверть минуты доспех на вражине съёжился, открывая пах. Я концом кладенца примерился, вонзил пыряло, да и оторвал хаму уд. Под корень, как обещал.
Визг стал просто ультразвуковым, а я оторванное кинул на тушу, вполголоса бросив:
— Дома пришьёшь, — после чего отошёл от пробесхвоста и озвучил. — Убивать, кладенец благородный о хама поганя, нахожу излишним. Мой поединок окончен, — отошёл я в сторонку.
Противные очевидцы кинулись к жертве моей праведности, а я, раздвинув доспех на плече, принялся плоскостями воздуха извлекать снаряд. И яд, блин… хотя сам говорил, без ограничений. Хотя неприятно, блин. Гемотоксин, довольно действенный. Но область локализована, будем чистить. Ну а десяток-другой грамм плоти потерял — ерунда.
— Что у вас, Стригор Стрижич? — приблизился спешившийся Горыня. — Поздравляю победой.
— Да отрава неприятная, — цикнул зубом я. — Ерунда, почищу. За поздравление благодарю.
— Отрава, говорите? — нахмурился дядька.
— Да, руду мертвит. Но вы же сами о моих условиях слышали и договаривались, мол, бой без ограничений, — отмахнулся я.
— Так-то так, Стригор Стрижич, да не вполне. Яд против тварей — одно, а против родовичей…
— Зато я ему уд оторвал, — заключил я.
— И всё ж, коль не возражаете, поскольку я свидетель ваш, дайте добро на претензию в Поместный Приказ вашем именем.
— Сами смотрите, Горыня, — наконец, вычистил яд и большую часть свернувшейся крови, ну и запустил Архивом “щадящую” ускоренную регенерацию, тогда как доспех сомкнулся, сводя края разреза. — Мне этим заниматься… да лень, если уж совсем честно, — совсем честно признался я. — И без того дел тьма.
— Займусь, Стригор Стрижич.
— И благодарность моя вам, Горыня.
— Пустое, несложно сие.
На том и распрощались. А девчонки, засони такие, ещё и не проснулись. Впрочем, дело их, обычно, видно, призывный бурк моего пуза поднимает… или переволновались и отсыпаются, тоже вариант.
Но проснулись, порадовались моей победе над прохвостом. И читали, в салочки играли, да и не только. В общем, время провели приятно и весело.
А на следующий день я Самого Красивого Индрика сводил на охоту. Целую гривну с нас за доступ в заказник содрал жадный егерь! Но ладно, не жалко.
Нашёл я цветочек поароматнее, развалился под дубом, принялся напевать с некоторой ностальгией:
Приятно вспомнить в час заката…
Приятно вспомнить в час заката
Любовь, забытую когда-то.
Полезно вспомнить в час рассвета
Слова забытого поэта:
Щедра к нам, грешникам, земля.
А небеса полны угрозы.
И что-то там еще тра-ля-ля-ля…
Перед грозой так пахнут розы.
Мы знаем все, ведь мы не дети,
Опасно жить на белом свете.
Но как не жить на свете белом,
Коль любишь жизнь душой и телом.
Щедра к вам, грешникам, земля.
А небеса полны угрозы.
Кого-то там еще тра-ля-ля-ля…
Перед грозой так пахнут розы!
Хорошая песенка, факт. А Индрик, пока я распугивал окрестную живность прекрасными звуками своего вокала, отловил какого-то лютого лося, чуть ли не с него размером. Треть сожрал по дороге, а две трети припёр мне.
— Пожри хозяин, не завывай так грустно! — отмыслеэмоционировал акул.
— Я очень весело завываю! — возмутилась моя музыкальность.
— Всё равно, пожри и не завывай.
— И тут критики, даже в лесу от вас не спрячешься, — посетовал я. — И сам своего лося жри. Не буду петь, блин.
— Вот и хорошо, вот и сожру, — довольно заключил акул.
А через пару дней я припёрся в Паучатник, на тему того, что мне Тенетница припасла в плане задания. Дама сидела в своём паучатнике, буркнула мне:
— Блага, Стигор. Ты вовремя.
— Как звала, так и явился, — пожал плечами я. — Что за дело-то?
— Тебе привычное. В Пущу надо сходить. Точнее, провести пару моих родичей и пару Ладычей.
— Хм, — задумался я. — Глубоко? И в какую?
— Алтырную, — потыкала Тенетница в живой гобелен-карту на стене. — Тарпаном за полдня доберётесь. А глубоко… в сердце, конечно, — пожала она плечами.
— Нет, — отрезал я, а на вопросительно поднятую бровь уточнил. — Я, один, — потыкал я себя в грудь, — год пробовал пробиться до сердца. Еле выжил.
— Интересно. А докуда доходил, не покажешь? — потыкала она в гобелен.
Ну я решил, что скрывать данный момент не стоит, потыкал на карте — наша, “Болотная” Голодная Пуща на гобелене была отмечена, как и весь материк.
— Изрядно, но Стригор… не делай этого более. Сам помрёшь — обидно, но ладно. А вот всем, и родовичам и людишкам, худо сделаешь. И своим, из Лога! В общем, слушай.
И выдала Тенетница мне такой расклад, без подробностей, но вполне во мне известное укладывающееся. Итак, Пуща — квазиорганизм. Всех органов Тенетница не назвала, но вторжение в определённый “защитный периметр”, для начала, вызывает ответную реакцию “стражей”, которые этот периметр и не покидают. Обычно.
Если нанести этим стражам урон, Пуща начинает наращивать сопротивление. А если их перебить слишком много… Ну в общем НЕХ неубиваемый станет “стандартом” с прочей жутью глубокой Пущи. И в гости, к примеру, в тот же Лог зачастит. А в глубокой Пуще совсем жуть запредельная копошиться начнёт. Вроде бы временное явление, реакция на “прорыв”, но за временность эту выкашивает на сотню километров от пущи всё: людей, зверей, подчас и растения.
Но и это не самое поганое. Если Воздушный Владыка, в моей роже, продолжит пробиваться, причём успешно, сквозь уже “совсем жутей”, Пуща ответит. Или ещё не встречающимися, “законсервированными” тварями. Или сама создаст наиболее действенное, в ответ на прорыв. Тут Тенетница честно сказала, что не знает, а эксперименты экспериментить психов нет.
Поскольку НЕХ “нового образца” появится во всех Пущах материка. И ОЧЕНЬ повезёт, если в глубокой Пуще.
То есть, не рукосуи боярские в геномомешалку палочкой потыкали, озадаченно почесал затылок я. А к сердцу Пущи те же Владыки всего рвались, лихость являя. Дохли, скорее всего, но остальным подкидывали свиноту эпических размеров.
И, кстати, тоже может быть одним из причин отсутствия программы “наштампуем Владык”, отметил я.
— Да я и так, в общем-то, лезть перестал. Там в пыль надо деревья, землю и воздух перетирать, — озвучил я. — Только скажи, Тенетница — а как мы, по-твоему, должны “в сердце Пущи попасть”?
— Лихычи, Стригор. Пуща мирной будет, почти… Ну сам увидишь и поговоришь, время будет. Там часть тварей, — поморщилась Тенетница, — не поддаются. Мало таких, к счастью, но есть. Воздушный Владыка совладает, да и, надеюсь — без потерь, а то каждый год родовичей теряем.
В общем — Пуще меня скармливать не собирались, на что указала и парочка имперцев лет пятидесяти, такие, в возрасте уже, по-моему — супруги, хотя леший… нет, поминать этого товарища перед походом в Гиблую Пущу — не стоит, хоть и не суеверный я.
В общем, были в пуще не раз. Зачем нам тудыть — Tенетница отрезала “сам увидишь”, но я, похоже, догадался. А на месте увидим.
И отбывать нам нынешней ночью, порадовала Тенетница, отпустив взмахом руки.
А я с Твёрдом и Тихой направился в какую-то жральню, где спутников стал теребить, на тему, а что за твари “не поддаются”. Потому как жить, с чего-то, очень захотелось.