Утро встретило меня Олой, деловито тащащей за собой Любу. Девицы были нагружены тазиками пожрать — что более чем оправданно, уставили ложе… и я чуть не оросил вставших девиц полупережёванной пищей.
Дело в том, что Ола, подёргивая за руку краснеющую Любу, в деталях начала докладывать “как справлялись с охоткой”. Ну-у-у… забавно, как минимум, оценил я, дожрав (внутренне доржав) и дослушав. Реально забавно, но дел невпроворот.
— Стригор Стрижич, скажите… — замялась Люба.
— Говори, не мнись… просто говори, — хмыкнул я.
— А вы не против, что мы с Олой… любодействовали?! — как с обрыва прыгнула, сказав купеческая дочка.
— Так я ж сам Оле наказал, — напомнил я. — И, ладно, слушай: вы — мои. И мне угодно, чтоб вам хорошо было. Ола в охотке была, ты, как я припомню, тоже не против, — на что последовал смущённый кивок. — И что мне, самому надрываться? Отдохнуть надо, отъесться, — окинул я руками тазики из под “завтрака”. — В общем, что вам там в гимназии наплели — мне похер. Но друг с другом — можно, дозволяю, а если я не могу, а хочется — так и велю! — воздел перст я. — Всё, давайте, посуду приберите, а у меня дела.
Почистился новой охрененной щёткой, предварительно “пропотев” — реально, вещь! Ну и потопал барствовать и указания мудрые раздавать.
На самом деле, до одури хотелось в книги уткнуться — но нельзя, блин. Дела сами себя не сделают, а структура “феода” такова, что делать будут только указанное. Не по злобе или забастовке — а чисто социокультурный формат. Более того, за “своевольство”, в плане проявления инициативы, можно и огрести. Вот народ и ждёт, пока “благой Стрижич скажет”.
Недум, в принципе, часть обязанностей тянул, да и тянет, но он всё же дед уже. Не “въехал” в новые реалии пока, так что пока всё сам.
— Ми-и-ил! — огласил я двор поместья зовом. — Недум!
— Блага вам, господин Стрижич!
— Благого утра, Стригор Стрижич!
— И вам всякого и благого, — хмыкнул я. — Мил, будешь ты на бегуне разъезжать, за домами и рассадой приглядывать. Но у нас Пуща под боком, жаль бегуна… да и тебя, — хмыкнул я. — Так что дам тебе двух охранителей из слуг своих. Недум, пару мужиков покрепче со стрекалами сообрази. Чтоб с рассветом в Весёлки на бегуне приезжали, Мила везли сначала в Топляки, потом Стрибожье, ну и в Весёлки в конце.
— А после, Стригор Стрижич?
— В поместье после, что им в Весёлках делать. И так каждый день, пока дома не разрастутся и ограда не сформируется.
— Дык кого ж отобрать-то, — вслух задумался Недум.
— Ты ещё скажи, что два десятка человек в поместье света белого не взвидят, всё в трудах и заботах.
— Не скажу глупость такую, Стригор Стрижич. Однако и без дела не сидят…
— То, что дело им придумываешь — это ты, Недум, молодец. Но сейчас не придуманное, а важное дело. И где Гден? — прищурился я на деда.
Дед вид принял непричёмистый, а я поорал, подзатыльник стрекальщику для Недума выписал — ну не хрен моими указаниями ценными пренебрегать! — и призадумался, наблюдая за ускакивающим на бегуне Милом со слугами.
Всё или не всё? Ну, в смысле, могу я почитать спокойно или ещё хренью какой барской маяться надо? Уже совсем решил, что “всё”, но понял, что “кошу”. Вздохнул, посмотрел на Недума, рядом стоящего.
— Пойдём, старик, — выдал я.
— Как повелите, Стригор Стрижич. А зачем?
— Ты будешь мне и служанке сказки рассказывать, на вопросы отвечать. И её послушаешь, в гимназии училась.
— Где Стризар Стрижич учиться изволит?
— Там, Недум.
И устроил я у себя до обеда “обзорный разбор полётов”. Вообще — очень нелишним оказалось, хоть и не книги. Недум вещал о быте пейзанском — вот казалось бы, Стригор всё жизнь тут прожил, а нихера не знал. Ну ладно, тонкости размещения навоза и “дряни” — органических отходов. А вот например та же “семейное устройство” — вещь немаловажная, познание которой ограничивалось покрытием “баб в охотке”.
И вот, кстати, довольно любопытный момент: в деревеньках моих процветал классический коммунизм, в самом что ни на есть прямом смысле. То есть, те же спиногрызы были… общими. Родство практически не учитывалось после отдачи эмбриона в “родильную избу” повивальной бабе — весьма уважаемой тётке, что и понятно. Несмотря на не слишком тяжёлую работу, должность была чертовски ответственная, в поместье была она на “ведьме”.
А вот дальше происходил любопытный момент: “своего” спиногрыза женщины, да и мужчины, “сердцем чуяли”, “запах родной” — ну тут понятно. А вот лактация женская была, судя по всему, завязана на специфический состав слюны младенца и с родством не связана. Потому большая часть детей была общинными. И воспитывались “устоявшимися парами”, мужем с женой, то есть. Ничем, к слову, к “браку” не понуждаемые, но зачастую проводящие вместе всю жизнь. Как я понял, именно “инстинкт” родительский отрубался на втором году жизни ребенка.
И были “многотрахи” и “многотрахицы”, были моногамцы и моногамицы. “Семя Стрижичей” в эту систему не входило, пребывая “над ним”, но, например, очень меня удивил факт, что некоторые замужние пейзанки, родившие Стрижича, отдавали ребёнка “подружкам”. Недум на этом моменте мялся, говорить не хотел, но негромкое волшебное сочетание слов “Стрекало и Гден” показало свою необоримую колдунскую силу и раскололо престарелого “партизанена”.
В принципе — понятно и, опять же, вполне терпимо, отметил я. Хотя, конечно, пейзан банально жалко — не в плане, что я их трахаю — в этом случае вопрос скорее, что обидятся, если не буду. Сколько в плане развития и потенциала. Подумал я, да и пришёл к неутешительным выводам: пейзанить моим людишкам, даже если я зад порву, ещё очень долго. И учить читать-писать я их… не буду.
Дело в том, что Болотный Лог — сложившийся и устоявшийся социальный конструкт. Пейзанам я могу предоставить лучшие условия жизни — это факт, этим я, собственно, и сейчас занимаюсь. Могу, как Стривед, трахать всех баб без роздыха (только порадуются) либо начать расширять генофонд (чем заниматься ТОЧНО буду в заботе о своём времени и ЛИЧНОЙ жизни: конвейерное осеменение к “личной” относилось от слова “никак”). Много что могу, но не переделать их из пейзан в “гордых кого-то там”. Это просто убьёт Лог и их, как это ни смешно.
Вариант “обеспечить всех колдунством” теоретически есть, но, блин, они сядут на шею и ни хрена не будут делать, факт. Что мне откровенно и нахрен не сдалось.
И выходит, что пейзанам я могу давать “удочку покруче”, а никак не “рыбы побольше”, это ещё один непреложный факт. После этого нужно, чтобы социум “устоялся”, и только тогда сформировать новый класс… ну положим “просвещённых пейзан”, причём делать это через детей. И дело это на десятки лет, если вообще стоит этим заниматься — я вот, признаться, не особо готов класть жизнь на формирование у пейзанства Лога “интеллигентского сознания”. Банально лень, своих дел хватает, да и если вести социальный эксперимент — то точно не в нашей фронтирной Жопе Мира. Это “благоприятные условия” нужны, гораздо больше ресурсов и время.
А вот Люба выдавала информацию по “городским порядкам”, зачастую, в книгах не отражённую. И по “Центральным землям”, насколько она могла судить по рассказам, конечно: была она в них лишь в детстве, мало понимала и помнила.
И выходило, что я прав: Империя неспешно централизуется, предоставив охранные функции землям родовичей. Которых в центральном регионе, старших родов, в смысле, толком и не появляется.
Далее, сказать, что государство “сословное”… ну, наверное, можно, хотя это не вполне так: на центральных землях все простые люди — по факту, “собственность” имперской фамилии. Больше половины населения Империи, кстати, судя по книгам.
И вот среди “своих игрушек” имперцы и наводят “классовое и сословное” деление. В писаных законах родов же сословия всего два: родовичи и людишки.
Далее, большая часть младших родов — так или иначе интегрированы в Империю. Как за знания, так и за “богатство”. Кстати я, как и, очевидно, все Стрижичи — дворяне. Поскольку не безраздельно владеем “землицей”, как нормальные рода, а получаем их по “ярлыку”. Вообще — момент спорный. Если служака младшего рода в центральных землях и вправду “милостью императорской” имеет деревеньки, а то и городки, то Лог… ну смешно, по большому счёту. Начиная от весьма оспоримого права Империи выдавать земли, которые она, по сути, не контролирует, заканчивая тем, что участок земли, перекрывающий выход из Пущи, никому нахрен не нужен, скорее наоборот.
И выходит такая картина: Империя старшие рода не контролирует как государство. Они “равные”, но. Под прикрытием родов Империя создаёт и потихоньку расширяет централизованное государство. Даже помогая родовым — дружиной “среднеродских” магов, ресурсами и людьми. Постепенно уничтожая сам смысл родовых земель, проводя прецедент “реализации законов Имперского рода” на территории рода чужого, вплоть до перевода старшего рода в дворяне, как Хорсычей.
И с архипелагами выходит всё не так однозначно: Империя “захватить” их, скорее всего, не потянет. Но вот отбиться, с вырезанием нахрен нападающих — без проблем. Но не делает, потому что нахрен надо. Бережёт ресурсы, людей, тогда как воюют родовые. А Империя “помогает” этим “равным”, постепенно делая их “должными”, а потом и “подчинёнными”.
Понимают ли родовые, что их ставят раком? Ну часть, безусловно, “да”. Но против Империи ни один род не вытянет, ни два, ни три — нужно, чтоб все или большая часть возмутилась “попранием свобод”, попёрли дружно на имперских, обессилев победили… и были порабощены и разграблены набигающими с Архипелагов.
Так что, похоже, смирились. А Империя “не давит”, права и свободы родовичей прямо не ущемляет: ну смысл доводить до бунта и взаимной гибели? И так всё имперским станет, если не сейчас, то через несколько сотен лет.
И выходит, что Империя — ни хрена не “феодальное средневековье”. А Возрождение, с находящейся в процессе централизацией власти. Ну и, безусловно, со своими, “цивилизационно-биологическими” свистелками и перделками. Например, фантазия о “равенстве людей” тут не работает даже теоретически — “равный” родовой охреначит “равноправного” эфирной манифестацией. Естественно, возникновение оружия на физике если бы не уравняло “совсем”, то сделало более равным, факт. Вот только имперский род, как я уже отмечал — не идиоты. И “уравнителей” не дают, только “слегка равнители”, выводящие простых человеков с уровня “добывающих пищу пейзан” на уровень “ещё где сгодятся”. Ну и властвовать и доминировать над в чём-то понимающими послаще, чем над безропотным быдлом. Последнее чисто теоретически так выходит.
Это у нас политота. Ни хорошая, ни плохая — такая, как есть. Для социума Империя благо, для родовых… если не зло, то угнетатель. Сложилось так, по объективным причинам: центральные земли материка, с аж шестью Голодными Пущами, оказались для Империи прекрасной стартовой платформой — подозреваю, зверьё оттуда вылавливается и используется в пуле биотехнологий “изготовлено Империей”. При этом, внешняя агрессия приходится на прочие рода, ну а набрав популяцию — Империя начала ползучую социально-торговую экспансию.
Видимо, Стрижичи прочухали картину ещё несколько сотен лет назад, она их не вдохновила, но прочих родовичей не убедили. А Имперский род реально силён, и в одно рыло Стрижичи не справлялись либо ослабли бы неприемлемо. И свалили, не желая терять власть, на острова.
Для людей в целом, кстати, Империя — безусловное благо. Не будь её — простые люди пейзанили бы кверху жопой, даже не задумываясь об образовании или уровне жизни. Пожрать есть и жив — и слава “длинный список богов-родоначальников”.
И в какой социум это вылилась на текущем этапе? Ну, судя по всему, как раз в этакую условную Францию времен Ришелье. Без агрессивной экспансии на родовых непосредственно, а только опосредованно. Без гендерной сегрегации “в общем”, но с её оттенками, а, главное — жесткое влезание государства если не в рода, то в личную жизнь простых людей. Та же моногамия и именно “семья” не как репродуктивный союз, а именно “ячейка общества”. Империи это нужно и выгодно, отсюда и запреты на гомосятину — не хер хернёй маятся, Империи нужно больше человеков!
Всё это прямо, безусловно, не озвучивалось: вещали Недум и Люба, слушали друг друга, отвечали на мои вопросы. Немало поднимала мне настроение до доброй улыбки Ола — сидела в сторонке, глазами на говорящих лупала, ушками вращала — ну реальная милота. Но слушала и запоминала, хотя, видно, понимала не всё.
Ну и как резюме можно сказать, что и “хер с этой политикой”, хотя интересно, конечно. До Болотного Лога все енти занятные пертурбации, с учётом неторопливости, доберутся не за одну сотню лет. Но продукция нужна, как и денежка и люди: например, теоретически, набрав сносную и продуктивно добывающую ингредиенты в Пуще популяцию, можно создать “добывающее производство” ДО “здрасти” имперских чиновников.
И когда Империя придёт на порог, то есть вероятность “прогнуться” (а это придётся, факт) не раком с раздвинутыми булками, а в несколько более удобоваримой позе. Причём, именно для “всего анклава”, а не для барственно-магической верхушки.
Хотя, конечно, геморно и лень. Но, время есть, реально не одна сотня лет. Так что на обучение его хватит.
В общем, получив информацию от Недума и Любы (и друг с другом они ей обменялись, тоже фактор), пообедал, разогнал всех нахрен (фигурально выражаясь — Люба с Олой пристроились с листом книги в уголке комнаты), я приступил к разгульному чтению.
Читал всё подряд: анализом информации имеет смысл заниматься после накопления должной базы. Ну и наблюдал за проращиванием заказанных Управителю столов, а девчонкам — ещё и сидений. Пусть нормально учатся, хотя как щаз, скрестив ножки на полу — даже чисто эстетически чертовски приятно выглядят, без “гормону”. Впрочем, рассмотреть я их и так со всех ракурсов могу, да и не только рассмотреть. А переводить закупленные листы бумаги удобнее за столом — на шкурах пола им явно неудобно.
После ужина Ола залезла под шкуру ко мне — и опять заворочалась, шибая феромоном. Блин, похоже, лейсбийские ласки не прекращают гормональный бум, а выравнивают его. И психология, блин… В общем, отправил девицу к Любе повторно, заодно убедившись, что “без меня” они не обойдутся. А сам стал, раз уж сложилось, просеивать эту “охотку” Архивом, как женскую, так и мужскую.
Весьма сложный и поливариантный механизм, завязанный как на психологию, так и физиологию, оценил я по итогам. Для возникновения “охотки”, нужен ряд взаимозаменяемых факторов: здоровье, сытость, фертильная яйцеклетка у женщин (последняя наличествует постоянно, кроме трёх дней месячных) и потенциально готовый к соитию партнёр. А вот дальше — море разливанное вариантов. От психологической нужды до феромонного обмена. Вплоть до того, что две разнополые особи человека не “в охотке”, но в одном помещении. И вот, положим, парень глядит на девчонку и думает “ябвдул, но не сейчас, а когда захочется”. И всё, отвлёкся. При этом, организм отреагировал выделением запаховых маркеров, довольно незначительно. И девчонка, которая вообще о трахен-трахен не думала, вдыхает. Причём даже не осознаёт — просто организм отмечает “самца, который б вдул”, проверяет состояние, ну и даёт феромонный ответ “ну-у-у… в принципе можно”. Сама же девчонка об этом даже не думает, но вдруг чувствует, что и не против, смотрит на парня и начинает феромонить. Тот вдыхает, и через десять минут — взаимный и с удовольствием трахен-трахен.
Ну это так, сферически и в вакууме. В теории механизм регулируется волевым усилием, хотя чтобы его полностью контролировать и подавлять — нужна стальная воля. Ну и нужда в “подавлении”, что, по большому счёту, редкость. Те же мои служанки: Люба просто не имеет опыта подавления “охотки”, спасибо лекарству. А Ола желания и нужды — ей хочется, но проще потерпеть, пока Стригор Стрижич “в силу войдёт”, чем над собой издеваться и принуждать.
На этом тело уснуло, а я продолжил изыскания в эфире — что логично, даймон в сне не нуждался, но что удивительно — спать при желании мог. Чисто “по желанию”.
И вот, приносят мне значит, с утра, девицы очередные тазики пожрать. Потребляю, они заходят, прибирают посуду, а я вдыхаю и понимаю, что последствия конвейерного осеменения меня отпустили. Ага, обрадовалась моя похотливость, частично заткнув, а частично консолидировавшись с любознательностью. Ух, как я сейчас девчонок приятно и небезынтересно отжарю! И пару… нет, даже на три часа на чтение забью…
— Песе-е-ец! Стригор Стрижич, песе-е-е-ец! — донеслось со двора.
Ну, блин, точно писец. Всем и каждому, в особо жестокой форме, расстроился я, да и стал вспоминать.
Песец — это рептилия с птичьими элементами, промежуточное звено между ящером каким и зверем. Знакомая не только Стригору, но и персонально мне тварюшка: это эти скоты голубоглазые тело Гемина схарчили. Я вот на них тогда не дёргался особо, что оправдано, а вот дёргаться не мне — стоило, что оправдано также.
Четырёхногая песцовина, без шерсти, но с весьма прочной и эластичной шкурой. Задние копыта несколько длиннее передних — прыгают, скоты. Далеко и метко, хотя двигаются всё же не прыжками. Буркалы на выдвижных ниточках, притом имеют глазницы и даже щитки на них, при опасности. Голубые такие, с раскидистыми ресницами — последние, не будучи волосами, подозреваю, исполняют функцию электролокации, как головные иглы.
И самая прелесть этих песцов — пасть. Треугольное вытянутое рыло с россыпью зазубренных крючковатых зубьев внутрях. И расходящаяся на три треугольника “челюсть без челюсти”. Основу “челюстей” составляли на диво прочные, но относительно гибкие хрящи, ну и чертовски сильный мышечный каркас.
И разверзает эту гибкую трёхлепестковую пасть песец, прыгает ей, развёрзнутой, на свой пожрать и начинает убегать. А куски мяса пожратя выдираются смыкающейся пастью, оставляя глубокие рваные раны. Не говоря о том, что пасть эта пакость не чистит, так что “подранному песцом” человеку ещё и срезать часть раны стоит.
А изюминкой этих трёхчелюстных голубоглазиков является то, что они, сцуко, стайные паразиты. Всегда кратные трём, в основном — шестёрками, редко — девятками, ну а про дюжину и пятнадцать только Стривед байки рассказывал.
Не очень страшные: биодоспех твари не прогрызали, как и Индрикову шкуру, не хватало прочности у хрящеватой челюсти. А вот пейзанам и коровам пиздец — эти паразиты жрали, пока жрётся, раздувались шарами, но продолжали жрать. И что самое херовое — пока что-то шевелится — атаковали именно шевелящееся, поубивав это. А потом жрали добычу, если не прибить и не отнять — не один день.
То есть, если бы не выделенные мной доспехи — писец был бы не просто полным, а писец-писец. Пастухам, стаду, да и немалой части пейзан. Ни хера стрекала против шестёрки, а то и девятки песцов не помогут. И немалые потери подведомственного пейзанства огорчали моё домовитое сердце.
Но доспех песцам не поддастся, пастухи будут бегать и рыпаться, да и самострелы… ни хера не помогут толком, признал я. Но отвлекут. То есть песцы сейчас в футбол пастухами играют, скорее всего даже стадо не особо портят (вот как ни неприятно, а целостность стада критичнее Топлякам в целом, чем жизнь пастуха-другого).
Хм, смеси, отравы-кислоты, заметалась мысль и получила по думалке: не стоит метаться, как птиц безголовый. Сначала — изучение, потом — компиляция и анализ. И потом за практику. Те же “яды-кислоты” — против кого? Песцов, может, и возьмёт. А псоглавцу только закуска будет, не говоря уже о Лихе.
Нет, пока действую в рамках намеченного: изучаю наличную базу, думаю, а только потом что-то делать буду, а то нихера толком не выйдет.
Пока думал мудрости эти, притопал в мою обитель взъерошенный Недум. Песцы, шестёрка, напали, как я и думал.
— Недум, ты вот о чём подумай, — хмыкнул я невольному каламбуру. — Я вот разъезжаю, как бы мне симурга приспособить, чтоб мог я послание передавать? А то только получать выходит. И не пошлёшь вас, бездельников, к лешему, — посетовал я.
— И не пошлёшь, бездельники как есть, Стригор Стрижич, — покивал Недум. — Так соображу, отчего не сообразить: в корм симургам сок василька добавить, через пару седмиц молоденький и народится. Вам его с собой возить, да молоком с каплею крови поить. Тогда вас за дом принимать и будет.
— Если так — пои васильками. А я — пошёл, — метнулся я по лестнице, немало напоминая себе одного небезызвестного волка.
Вскочил на Индрика и поскакал к Топлякам. Блин, а там опять бабы… мысленно взвыл я. Скажем “нет” конвейерным потрахушкам, окончательно решил я. Это, блин, не смешно ни разу, и не хочу. Точнее хочу, но у меня служанок и так полон дом, блин! Соберу завтра старост и построю график приемлемый, а то пиздец, как он есть, выходит.
Под эти размышления до Топляков я и доскакал. Мил, кстати, паразит такой, отсиживался в деревеньке, а не ухаживал за домами жопой к небу!
— Мил, щучий сын! Почему делом не занят?!
— Так песец, Стригор Стрижич, не гневайтесь.
— Я сам тебе писец устрою, морда ленивая! Где песцы?! Не зрю! Пшол трудится, блин! — задал я педагогическим пинком вектор саботажнику, да и уставился на старосту.
— Блага тебе, Стригор Стрижич, заступник наш! — заславословил староста, поддержанный “задним вокалом” прочего топлячьего пейзанства.
— По делу, — отрезал я. — Где?
— На четвертьсолонь, благодетель, пара вёрст, — уж Михутка и Фароб с ворогом милостью твоей…
— Угу, — угукнул я, выдвигаясь в указанном направлении.
По дороге обнаружил тройку воронов, питающихся говядиной. Последняя, очевидно, разбежалась, но Лог — не коровье ранчо, так что харчуны на говядину нашлись.
Прибил паразитов на ходу каденцом — моим пейзанам говядина полезнее. Ну и доскакал до мизансцены “противостояние нихера не могущих сделать песцам пейзан с нихера не могущими сделать пейзанам песцами”.
Последнее, кстати, было явным преувеличением: метрах в двадцати валялся в мёртвый труп в съёживающихся биодоспехах. Видимо, сломали насмерть, вздохнул я, отмечая двух живых, но заметно поломанных пейзан.
Песцы на новую цель, в наших с Индриком мордах, отреагировали ахреневанием. Несомненно — в атаке, очень, видно, тварей раззадорили неубиваемые пейзане.
Тройка паразитов буквально с места рванула на нас в прыжке. Одного кладенец если не располовинил, то ощутимо надрубил и сбил, скулящего, на землю. Второго поймал пастью Индрик, довольно отмыслеэмоционировавший: “Еда сама в пасть лезет! Хорошая еда, однако!”
А третьего я решил магически-исследовательски задушегубить. Тварь плюмкнула челюстями по “лифчику” доспеха (произвольно меняющие форму и даже количество полости в нагрудной части, по сути — карманы), попробовала их пожевать, безуспешно и начала глазки свои подлючие закатывать, падать оземь, сучить лапками и всячески помирать.
А я получил ценный опыт — воздух вполне мне подвластен и в лёгких, причём эфирной твари. И для того, чтоб вражину удушегубить — совершенно не нужен вакуум какой. Довольно игры со структурированием — основы воздушного лезвия, создание эфирно-кристаллической “газовой решётки”.
То есть, лезвие — это примерно десятая часть молекул воздуха в области “эфирного проявления”, которые структурированы в лезвие. Я делаю стопроцентные лезвия в шесть молекул — ну это вопрос отдельный.
Так вот, структурировав в лёгких твари ТОЛЬКО кислород, я лишил её его самого. Притом, извне поступали такие крохи, что даже не смешно, и на альвеолы попадали такие слёзы, что они есть, что их нет — без разницы.
А смысл опыта был в том, что песец — тварь магическая. И надо было натурно понять, будет ли внутри егойных лёгких достаточно эфира для сопротивления. Оказалось — не было, так что порыпался песец и помер.
Поглядел я на выталкиваемый биодоспехом из “лифчика” обломанный клык, заодно понял, как твари пейзан так поломали сильно: прокусывать-то не прокусывали, но цепляли и дёргали.
А оставшаяся троица, то ли постарше, то ли по жизни умнее, рванула к пуще. Ну а я с гиканьем и улюлюканьем за ними: помимо того, что надо популяцию уменьшать, за ряд требухи и челюсти песцов мануфактура давала весьма приличные денежки, как я выяснил.
Правда, Индрик, проглот, треть преследуемого финансового благополучия сожрал, акула капитализма, блин. Ну да ладно, ему можно, решил не гневаться я и зарубил парочку песцов кладенцом. Им же зацепил туши и поволок за недоумённо оборачивающим голову скакуном.
Дошёл до поломанных пейзан: шевелились, стонали и вообще не особо боеспособны. Даже в ноги бухнутся толком не могли.
— Лежать, — прервал я славословия. — Я в Топляки, приведу людишек. Песцов моих не жрать! — уточнил я на всякий.
— Как не жрать, господин Стрижич? — офигел один пейзанин, да и второй очи выпучил.
— Никак не жрать! Ни ртом, ни чем вы там ещё жрать удумаете — чтоб не жрали! — понятно объяснил я, двигая в Топляки.
Они денежек стоят, а в Ростоке можно всякого полезного накупить.
На подъезде к деревне увидел я удаляющегося бегуна, ну и ускорил Индрика, Мила перехватив.
— Не гневайтесь, Стригор Стрижич, все обиходил…
— И молодец, — отметил я. — Стрибожские дома денёк без обихода не помрут?
— Не должны, так-то раз в три дня надо, но вы повелели…
— Правильно я повелел, присмотр не лишний. Но сегодня — не нужен. За мной езжай. И Щек, Дум, — обратился я к “телохранителям” — вы зверьё разделывать умеете?
— Умеем, Стригор Стрижич, как не уметь, — закланялись стрекальщики.
— Вот и ладно, — умеренно порадовался я, ведя бегуна за собой.
На месте перетащили поломанных в бегуна, туда же доспех, самострел и стрекало мёртвого. Направил я Мила в Топляки, с наказом вернуться тотчас, как поломанных сгрузит, да и напустил телохранителей на песцов.
В принципе — и сам мог, благо кладенец есть, и Стригор разделывал не раз. Но лень и вообще, а эти и так ездят, нихрена не делают. Ну а с разделкой — какой-то хренью, но всё же заняты.
Подумал я, а нужны ли мне тощие и в рабстве пейзане — и решил что нахер. Они и так не слишком тучные, а статус их, в общем-то, и так не особо от рабского отличен.
Тем временем, Щек и Дум песцов разделали, а я, завернув челюсти в снятые шкуры, стал их в индриковы сумы утрамбовывать. Тут дело вот в чём: полостные карманы, хоть и требовали чистки время от времени, но были, не без помощи эфира, антибактериальны напрочь. И не портилось там ничего и не гнило. Для трофеев с животин — самое то, подозреваю, специально сделанное.
Тут подвалил староста Топляков с народом, заславословил всячески.
— Помолчи, Трисил, — хмыкнул я. — Давай по делу. Коров людишек послал собрать?
— Как есть послал, Сригор Стрижич, — закивал староста.
— Годно. Пастухам поломанным, может, Макось потребна? Знатная ведьма.
— Дык, Стригор Стрижич, и наша Поливна — ведьма не из последних, поставит мужиков на ноги.
— Ну смотри, проверю. Ладно, задержался я…
— Стригор Стрижич, не гневайся! Девы семени… — замолчал староста обозревая дулю у носа.
— Через три седмицы, Трисил, дождутся. Не до дев мне ныне, дел невпроворот. И прибудь с рассветом в поместье. Других старост тоже позову, будем порядок в осеменении этом наводить, — сам себе пробормотал я. — Всё, поехал я. Чтоб на рассвете был!
И ускакал нахрен. Тоже, паразиты такие — девы там, лона алчут. А у меня трофеи и общее улучшение быта подведомственного пейзанства. И моей барственной персоны…
На этом я несколько приуныл — мне, блин, опять пару дней не читать, но что делать… Зато… а почему бы и нет?
В общем, добрался до поместья, наказал сумки индриковы не трогать, разослал симургов старостам.
И служанок своих решил… ну не знаю, порадовать наверное.
— В город хотите съездить? — огорошил я Олу и Любу вопросом.
— Э-э-э… — подвисла Люба, тогда как Ола глазами засияла, закивала радостно. — А зачем, Стригор Стрижич? Надоел… Ой! — последнее девица изрекла в ответ на шлепок по попке с пожмякиванием.
— Глупости не неси, Люба. В город на день по делам. Ола и не выбиралась из поместья никуда, почитай, всю жизнь. А ты и развеешься, да и поможешь рухлядь отобрать, про которую врала завлекательно. И… леший, девки, спать идите, — хмыкнул я, глядя на темноту. — На рассвете выедем.
— А с вами можно, Стригор Стрижич? — спросила Ола.
— И мне? — потупилась Люба.
— Можно, но любиться не будем сегодня — времени нет, — отрезал я.
Правда, когда два горячих тела юркнули под шкуры я чуть не передумал. Но, внутренний голос выдал: “пррревозмогай!” — с несколько иным оттенком, нежели раньше. Ну на самом деле, успею.
Девчонки поворочались, по мне ладошками поелозили, но всё же уснули. А я, совершив подвиг аскезы и воздержания (ну реально, самого начала бесить “ведомость”), удовлетворённо уснул. Правда, в несколько ином смысле, нежели хотело тело, зато в том, в котором желалось мне.