-- Ну-ка, соедините меня с финансовым управлением графства. Да, с казначеем.-- Он сидел, прижав трубку к мясистому уху и поглядывая на Макомбера.
Макомбер подошел к двери, снова выглянул на улицу: в окне его дома, через дорогу,-- жена. Сидит, облокотившись на подоконник, с полных ее рук срываются крупные капли пота... Он отвернулся.
Далекий, еле доносящийся голос шерифа -- разговаривает с казначеем графства. А вот голос казначея отлично слышен в трубке -- становится все громче, уже какой-то механический.
-- Все только и тратят деньги! -- визжал он в приступе гнева.-- Никто их не приносит, только все тратят! Буду счастлив, если к концу месяца наскребу себе на зарплату. А вам вдруг потребовалось девяносто долларов на увеселительную поездку в Лос-Анджелес, чтобы доставить оттуда ворюгу, который спер на девять долларов подержанных товаров! Да черт с ним! Повторяю -- черт с ним!
Макомбер поспешил засунуть руки в карманы, чтобы никто не заметил, как жилы у него вздулись от возмущения,-- этот казначей еще бросает трубки... С равнодушным видом он смотрел, как шериф осторожно положил трубку на место.
-- Вот, Макомбер.-- Шериф чувствовал на себе пристальный, обвиняющий взгляд подчиненного.-- Боюсь, Джоан Кроуфорд придется и в этом году обойтись в Голливуде без вас!
-- Наверняка на киностудиях объявят по этому случаю траур,-- съязвил второй заместитель.
-- Лично я в этом совершенно не заинтересован.-- Макомбер старался не терять самообладания.-- Боюсь только, кое-кто от души посмеется, узнав, что по приказу шерифа известный преступник отпущен на свободу, будучи уже задержанным.
Шериф резко вскочил со стула.
-- Ну и что ты предлагаешь? Что, по-твоему, я должен сделать? -- Он закипал негодованием.-- Может, самому напечатать девяносто долларов? Или поговорить с властями штата Нью-Мексико?
-- Это не мое дело,-- холодно возразил Макомбер.-- Просто мне казалось, не имеем мы права давать преступникам возможность посмеяться над правосудием здесь, в Нью-Мексико.
-- Ладно, согласен! -- заорал шериф.-- Ну, предприниму что-нибудь! Иди, действуй! Я должен перезвонить им не раньше шести. В твоем распоряжении три часа, чтобы восстановить справедливость, чтобы восторжествовало правосудие! Я умываю руки.-- И снова уселся, расстегнул три пуговицы на ширинке, положил ноги на крышку стола.-- Если тебе так дорога полицейская честь -- устраивай все сам, как хочешь.
Макомбер вышел из кабинета.
Снова миновал свой дом, направляясь к конторе окружного прокурора. Дородная его жена все еще видна в окне, на подоконнике, и с ее толстых рук все так же скатываются крупные капли пота... Равнодушными глазами она смотрела на мужа, когда он с отрешенным видом проходил мимо; он так же -- на нее. Супруги не обменялись ни единым словом, не подарили друг другу и тени улыбки. К чему все эти слова, улыбки? До чего надоели друг другу за последние двенадцать лет -- ни к каким речам не тянет, да еще в служебное время. С важным видом он прошагал мимо нее, чувствуя, как все больше накаляются от жары подошвы ботинок, как усталость охватывает его толстые ноги, поднимаясь до самого таза. В Голливуде совсем другое дело: там он шел бы не как толстый, грузный человек, с одышкой, а твердой, легкой походкой, прислушиваясь к привлекательному, зовущему постукиванию женских высоких каблучков -- их там на улицах не счесть... Немного он прошагал с закрытыми глазами, потом резко свернул на главную улицу Гэтлина, штат Нью-Мексико.
Приблизился к громадному зданию в греческом стиле, построенному для графства Гэтлин. В тихих мраморных холлах так прохладно даже в эту адскую жару, в разгар дня; он все оглядывался, чуть слышно повторяя:
-- Девяносто долларов! Девяносто вонючих долларов!
Перед дверью с табличкой "Окружной прокурор" остановился, постоял несколько секунд, чувствуя, как нарастает возбуждение -- и тут же спадает, словно морская волна. Открывая дверь, почувствовал, что круглая ручка повлажнела от его потной ладони. Вошел в вестибюль небрежно, стараясь выглядеть как человек, выполняющий вовсе не личное, а важное государственное дело.
Дверь в кабинет прокурора чуть приоткрыта: через щель он увидел его жену -- стоит перед ним вся в слезах, а он ее уговаривает:
-- Ради Бога, Кэрол, неужели ты такая бессердечная? Разве я создаю впечатление человека, набитого деньгами? Ну, отвечай: похож я на толстосума?
-- Мне ведь ничего особенного не нужно,-- упрямо канючила она.-- Речь о коротеньких каникулах -- всего три недели, не больше. Я уже не в силах выносить эту жару -- здесь горячее, чем в преисподней! Проведу здесь еще неделю -- так просто лягу и умру. Ты этого хочешь? Чтобы я легла и умерла? Принуждаешь меня жить в этом аду, так, выходит, мне и умирать здесь? -- И вновь дала волю слезам, потряхивая красивыми белокурыми кудрями.
-- Ладно, успокойся,-- смилостивился окружной прокурор.-- О'кей, Кэрол. Давай, действуй! Иди домой, собирай вещи. Только прекрати реветь -- ради всех святых, прекрати!
Она бросилась к мужу, чмокнула в щеку и выбежала из кабинета, пронесясь мимо Макомбера. Прокурор опередил ее, открыв перед ней двери в вестибюле. Она вновь поцеловала его в щеку, каблучки застучали по мраморному холлу... Закрыв дверь, прокурор устало прислонился к ней спиной.
-- В Висконсин ей нужно,-- объяснил он Макомберу.-- У нее там знакомые. Ну, там большие озера, прохлада... А вам что угодно?
Макомбер все объяснил ему -- о Брисбейне и Лос-Анджелесе, о растраченных фондах шерифа и о том, как отнесся к ним казначей графства. Окружной прокурор, присев на скамью у стены, слушал его с низко опущенной головой.
-- Ну а от меня что требуется? -- поинтересовался он, когда Макомбер закончил.
-- Этот Брисбейн -- опасный преступник: он должен провести ближайших пятнадцать лет за решеткой, никакого сомнения,-- если только мы его доставим сюда. И известный преступник. В конце концов, нельзя же экономить каких-то девяносто долларов на правосудии. Если вы что-то скажете от своего имени, заявите протест...
Окружной прокурор все еще сидел на скамье не поднимая головы, руки безвольно сложены на коленях.
-- Послушайте, все здесь только и мечтают, как бы потратить деньги, уехать куда угодно, куда глаза глядят, только не оставаться в этом ужасном Гэтлине, штат Нью-Мексико. Знаете ли вы, сколько стоит, например, отправить мою жену в Висконсин на три недели? Триста долларов! Можете себе представить?
-- Но здесь совсем другое дело,-- мягко и спокойно, веско, как ему казалось, возразил Макомбер.-- Это касается вашей репутации -- стопроцентное осуждение.
-- Что вы имеете против моей репутации? -- поднялся окружной прокурор.-- Она у меня безупречна. Я уже добился осуждения по этому делу. Чего же вы еще от меня хотите? Чтобы я до конца своей жизни отправлял преступников в тюрьмы за пустяковую кражу стоимостью девять долларов?
-- Вам стоит лишь сказать два слова казначею...-- Макомбер поплелся за ним, когда тот устремился от него прочь, к своему кабинету.
-- Если казначей графства умеет экономить средства, то я готов прямо заявить: "Вот такой человек нам и нужен!" Кто-то же должен экономить, а не тратить попусту деньги. Еще и другим заниматься, не только следить за порядком на железнодорожном транспорте...
-- Это серьезный прецедент -- осужденный человек.-- Макомбер невольно повысил голос.
-- Послушайте, оставьте меня в покое! -- резко бросил окружной прокурор.-- Я ужасно устал! -- И скрылся в кабинете, плотно прикрыв за собой двери.
-- Сукин ты сын, негодяй! -- зашипел Макомбер чуть слышно, обращаясь к двери "под дуб"; заскрежетал зубами и выскочил в мраморный холл.
У фарфорового фонтанчика поймал ртом холодную струйку воды. Во рту у него пересохло, песок скрипел на зубах, и пахнет этот песок как-то странно -- прогорклый запах...
Из офиса прокурора он вышел на прижигающий подметки асфальт, едва волоча ноги. А тут еще живот давит на пояс брюк, неловко, неудобно и чуть не тошнит, как вспомнишь обед, приготовленный женой. В Голливуде совсем другое дело: сиди себе в ресторане, где едят знаменитости и звезды, даже не глядя на цены в меню; заказывают легкие французские блюда; приносят их официанты под серебряными крышками, а вина -- в охлажденных бутылках, в ведерках со льдом. И всего-то нужно каких-то девяносто паршивых долларов! Весь в поту, стараясь держаться под дающими тень полотняными маркизами1 витрин, он напрягал мозг, соображая, что можно предпринять в такой ситуации.
"Черт бы все это побрал! Черт бы побрал!" -- ругался он про себя -- ни одной светлой мысли в голову, как назло, не приходило.
Можно ли себе представить -- всю оставшуюся жизнь провести здесь, в Гэтлине, штат Нью-Мексико, не иметь никакой возможности выбраться отсюда даже на короткое время, схватить глоток свежего, прохладного воздуха, испытать пусть кратковременную радость... От непосильных размышлений заломило в затылке. Вдруг его осенило: большими шагами он выбрался из спасительной тени и поднялся на крыльцо, ведущее в помещение местной гэтлинской газеты "Геральд".
Редактор сидел за большим письменным столом, покрытым толстым слоем пыли, и устало черкал толстым синим карандашом по длинному белому листу испещренного пометками свежего оттиска. Он рассеянно выслушал Макомбера, время от времени орудуя своим инструментом.
-- Мы могли бы рассказать об электорате Гэтлина,-- быстро говорил Макомбер, наклонившись над редакторским столом.-- Посмотрите, какие люди служат простому народу. Не обойдите вниманием собственников, объясните, какой защиты и помощи они вправе ожидать от шерифа графства, от окружного прокурора, казначея графства, то есть от тех, кого они-то и избрали на эти посты. Наверняка интересно будет вашим читателям. Например: почему преступники, совершившие правонарушения в нашем графстве, свободно разгуливают по улицам города и плюют на всех стражей и защитников закона? На вашем месте я написал бы убойную статью -- что-то вроде редакционной. За девяносто вшивых долларов. Стоит лишь появиться вот такому нелицеприятному общественному мнению в вашей газете -- и уже завтра шериф наверняка отправит своего человека за преступником в Лос-Анджелес.
-- Так.-- Бегающий редакторский синий карандаш провел три размашистые черты поперек листа.-- Почему бы вам, Макомбер, не заняться своими прямыми обязанностями -- третьего помощника шерифа?
-- Не забывайте -- вы газета партийная! -- угрожающе наступал Макомбер.-- В этом все дело. Вы, демократы, промолчите в тряпочку, если, скажем, городской политик-демократ станет разъезжать по главной улице в роскошном лимузине. Дело в том, что вся ваша организация пронизана коррупцией.
-- Совершенно верно,-- согласился редактор,-- вы попали прямо в точку! -- И вновь стал водить синим карандашом по листу.
-- Ах во-от оно что-о! -- протянул Макомбер, поворачиваясь к двери.-Ну и ради Бога!
-- Вся беда ваша,-- назидательно произнес редактор,-- заключается в том, что вы постоянно недоедаете. Вам нужно обеспечить хорошее питание.-- И нацелил острие карандаша на какую-то фразу.
Третий помощник шерифа ретировался, с грохотом захлопнув за собой дверь, и со скучным видом побрел по улице, не обращая уже прежнего внимания на удушающую жару. Миновав свой дом, он направился прямо в офис. Жена все еще у окна, тщетно высматривает хоть кого-нибудь на улице, где почти никогда никого не бывает, разве что по субботам.
Макомбер уставился на нее с другой стороны улицы, испытывая резь в глазах.
-- И это все, что тебе остается? -- зло выпалил он.-- Целый день сидеть у окна?