Спать удалось лечь поздно вечером. За перегородкой еще не спали и горел свет. Люди разговаривали тихо, но все было слышно, хотя Иса и старался не слушать. Когда улеглись, наконец, все, погасили свет и он уснул, громко заплакала Гульнара. Дильбар стала ее успокаивать, дала напиться, но проснулась Лейла и дети за перегородкой. Всю ночь, стоило заплакать одному ребенку, схватывались остальные и просыпался весь кабинет начальника депо, и старшие раздраженно давали советы младшим, как успокоить детей.
Все-таки Иса хотел поспать немного, потому что впереди был трудный день и предстояла очередная поездка. А когда пришло время, он снова отправился в рейс.
Он работал так не один месяц, испытал сотни толчков, не знал, сколько их еще будет, но все пересилил, потому что он машинист Среднеазиатской и не уронит этого звания, потому что в Ташкент он возит лес и бетон, из которого уже заложили фундамент дома, где он получит квартиру.
Известно, что все стенные часы Ташкента остановились в одну и ту же минуту. На транспорте много разных механизмов, от которых зависит безопасность движения поездов. После каждого толчка их надо проверить.
Большую проверку ведет и служба пути. Рельсы, полотно, опоры мостов могут сместиться. После каждого толчка путейцы должны немедленно дать точный ответ: можно ли пропускать поезда? Несмотря на большое напряжение, было решено, что в Маргелан должен ехать лично начальник службы пути Александр Петрович Сивягин. Дело в том, что подошло время паводка и надо было надежно закрепить опоры двух мостов близ Маргелана. Один из них вел к тупиковой ветке, где находились крупный цементный завод, главный поставщик цемента для столицы Узбекистана, и угольные копи, а другой стоял на важнейшей для Ташкента линии.
На месте Александр Петрович убедился, что путевые и мостовые обходчики внимательно следят за уровнем воды в руслах рек, которые вскоре после паводка пересыхают, но сейчас представляют опасность. Воды пока мало, но если и поднимется она, как обычно, па метр, ничего страшного не случится. И все-таки, учитывая важность объектов, он дал указание дополнительно укрепить опоры.
Поужинать собрались, когда стемнело. Человек десять уселись в путевом бараке и начали есть, когда раздался далекий, будто нарастающий гул воды. Люди поняли, что такого на их веку еще не бывало.
Промчится вагон и точно рентгеном просветит рельсы, отметит ослабшие болты, укажет осадку балласта. Это лаборатория на колесах со сложной современной аппаратурой. Не напаслись еще таких вагонов на сотни и сотни тысяч километров железных дорог страны. Да и тележка-дефектоскоп, сооружение более чем скромное, пока обслуживает лишь главные магистрали. Многие тысячи километров путей остаются еще на полном попечении путевых обходчиков.
Кавый Хасанов — путевой обходчик. Каждый день или каждую ночь, заступив на дежурство, он отправляется в путь по шпалам.
Солнце Ферганы жестоко. К одиннадцати накаленный воздух звенел. Кавый Хасанов шел, время от времени вытирая пот, стараясь не смотреть на солнце, чтобы не потерять остроту зрения. Его внимание привлек извилистый волосок на рельсе. Не то тончайшая былинка, не то риска. Присел, поскреб ногтем. Достал из сумки вибрационный молоточек и стукнул. Молоточек не подпрыгнул. Кавый испугался. Если рельс целый, молоточек должен вибрировать. Ударил еще раз, и опять глухой стук. Значит, трещина, значит, возможна авария или катастрофа.
Выхватив из сумки факел-свечу, отогнул прижатые к ней четыре ножки, зажег ее и воткнул в землю. Неподалеку на специальной вилке поставил красный флажок. Свечу можно бы и не зажигать, она предназначена для ночи, но пусть на всякий случай горит и она. Она горит красным, режущим глаза пламенем, и никакой ветер не сможет ее задуть, и ливневый дождь не зальет, и песком не погасить.
Свеча горела тревожным красным пламенем и будет гореть пятнадцать минут. Он побежал, отсчитывая шпалы и звенья, пока не насчитал тысячу метров, и здесь закрепил на рельсах три петарды на расстоянии двадцати метров друг от друга, две с правой стороны и одну с левой. И снова побежал, но в обратную сторону, мимо факела, и в километре от него поставил еще три петарды. Возвращался к аварийному месту уже не бегом, а быстрым шагом, потому что по такой жаре бежать больше не мог. Бежать ему мешали и осколки, что сидели в нем со времен войны, — три осколка в груди и один под лопаткой, их нельзя было извлечь, потому что они находились близко к сердцу и к легким. Но теперь вообще можно было не бежать: с какой бы стороны ни появился поезд, он налетит на петарды, они взорвутся с грохотом, эти хлопушки, и машинист будет знать, что это приказ немедленно остановиться.
Кавый дошел до аварийного места, достал свой рожок и начал подавать сигнал тревоги: длинный — три коротких, длинный — три коротких…
Такое напряжение у Хасанова за последние три года было один раз. Обычно же он шагает по шпалам и в безумную жару, и в дождь и светит фонариком, если идет ночью, осматривая свое хозяйство. Восемь километров в одну сторону и восемь — в обратную положено пройти за пять часов. А два часа остаются для работы на собственном участке.
В его инструментальной сумке в особом отделении лежит зеркальце. Хасанов получил его на складе вместе с петардами, молотком, сигнальными флажками. Это один из важнейших его инструментов, положенных по табелю.
Он шагает по шпалам, то и дело приседая у стыков, ловит зеркальцем солнечного зайчика и направляет в стык между рельсами. Только так можно увидеть, есть ли там трещина. Чтобы не прикладываться щекой к земле при осмотре нижней части головки рельса, он тоже пользуется зеркальцем.
Для всех людей тысячи километров пути совершенно одинаковы. Так и сказала ему старшая дочь, когда он принес домой Почетную грамоту. Наивная девочка, хотя уже перешла в десятый класс. «Те же шпалы и рельсы, и больше ничего…» Он всем на околотке рассказывал, как остроумно ответил своей старшей дочери. «У миллионов людей, — сказал он ей, — все одинаково: глаза, уши, рот, нос… У всех одно и то же, но нет двух одинаковых. Любой отличит одного человека от другого. Вот так же легко отличить участки обходчиков. Они совершенно разные».
Кавый Хасанов был счастливый человек. Его любили люди. Особенно любили Менгелсания, Рафида, Расима, Минианглян, Магдан, Мадхад и Флорида. Менгелсания — это его жена, остальные — его дети: три дочери и три сына. У него был дом из четырех комнат, обставленных резной мебелью. Строить дом ему помогали жена и старшие дети. Мебель делал с помощью младших. Они перетаскивали с места на место выстроганные планки, убирали стружки и понимали, какие важные задания получают от отца. Они гордились тем, что трудятся наравне с ним. Когда он говорил трехлетнему Мадхаду, что пора кончать работу и идти ужинать — «Мы с тобой честно заработали ужин», — малыш солидно отдувался, и на равных правах с отцом тщательно мыл руки, и ел степенно, с чувством собственного достоинства.
Семье Хасановых жилось легче, чем другим, потому что в доме было много рабочих рук. Ну что стоит помыть посуду или убрать в квартире, если за это берутся сразу пять человек? При таких выгодных условиях ребятам было легко учиться, так как у каждого оставалось много свободного времени. Кроме того, младшие в любую минуту могли получить консультацию старших. Естественно, троек ребята почти не приносили. И у матери была возможность пойти на работу, правда, на легкую, но все равно подспорье в доме.
В семье было много радостей, и тоже потому, что она большая. Скажем, одному делается обновка, а радуются все. Рано или поздно каждый получал обновку, и каждый раз — общая радость.
Да что там обновка!
Однажды Кавый Хасанов вернулся с работы позже обычного. У калитки его ждала сияющая Расима с табелем. Он увидел много пятерок и две четверки и молча обнял дочь. Он знал, что Расима перейдет в девятый класс, но все в семье ожидали худших оценок. Значит, ошиблись. Значит, не отстает она от своей сестры, его гордости Рафиды, которая уже готовится в медицинский институт.
Он стоял, прижимая к себе дочь, ее волосы щекотали его щеку, он пригладил их, а она вдруг расплакалась. Он не успокаивал дочь. Понимал: плачет оттого, что видит, какую радость принесла ему. И в этом было его счастье.
Чаще всего люди не сознают своего счастья, пока не потеряют его. Кавый Хасанов каждый день жил своим счастьем, ощущая его каждой клеточкой. Ему очень везло в жизни. Он должен был умереть на войне, потому что после таких ранений, какие получил, люди не выживают. Врачи спасли его. Это счастье. Счастье видеть глубокое уважение товарищей, ощущать их горячие рукопожатия, их любовь, завоеванную трудом, честностью, добрым характером. Ему всегда везло в жизни. Он прожил с женой девятнадцать лет, так и не узнав, как в ее устах звучит упрек, не слышал раздражения в ее голосе. Может быть, в этом она подражала ему, но он не доискивался причин. И было у них общее великое счастье — дети. Хорошие дети.
У него было много радостей и, может быть, самая большая — Флорида. Флориде полгода. Я видел ее уже после смерти отца. Удивительная девочка. Крепыш с рекламной картинки. Милая, лукавая, веселая. Самая веселая в доме.
…Горе надвигалось от солнца. Оно жгло огнем и растопило вековые льды. Озеро Яшин-Кул, что значит Молниеносное, оправдало свое название. Прорвав подтаявшие берега, ринулось оно с высоты трех тысяч метров в ущелье Исфайрам, и миллионы тонн воды восьмиметровым валом устремились на Андижанскую и Ферганскую области.
Вал видели многие. Сначала до людей доходил гул, точно такой, как издает перекатывающаяся щебенка, но усиленный в сотни раз. Гул нарастал с противоестественной быстротой, пока, как сказала мостовая обходчица Матрена Гаращенко, не наступил конец света. Вал был черный, с двухметровым бурлящим гребнем, а сверху — не то пыль, не то пар или дым до самых облаков, и вся эта бушующая стена неслась со скоростью пассажирского поезда, сшибая дома, мосты, тракторы. Вернее, она не сшибала, а накрывала, рушилась на них, и только по обломкам видно было, во что они превращались.
Деревья, крыши домов, рельсы вместе со шпалами выпрыгивали из пены, какая-то сила подбрасывала их, а лавина доставала, заглатывала, подгребала под себя, кромсала и, точно в страшной игре, снова швыряла в воздух, чтобы тут же захватить и еще мельче перемолоть гигантскими валунами. Вода ревела, скрежетала, выла. Центральный Комитет Компартии Узбекистана поднял в воздух самолеты и вертолеты. По тревоге в район бедствия устремились спасатели, пришли в движение тысячи людей, готовились помещения для пострадавших и больницы, вышли с запасных путей вспомогательные и санитарные поезда, был создан штаб с неограниченными правами.
Вал был еще далеко, еще не доходил его гул до линии Ахунбабаево — Акбарабад, но и здесь было тревожно. Дежурный по переезду Арип Камалов вместе с шестнадцатилетним сыном Садыком пошел к мосту. Уровень воды резко поднялся, слышался гул. Это был еще не главный вал, то неслась только его разведка.
Камалов знал, что по ту сторону моста находятся специальный дозор по борьбе с паводком и бригада путейцев вместе с начальником службы Синягиным. Они знают, что здесь происходит.
— Скорей! — крикнул он сыну, и они побежали назад к своему дому. Вода настигала их. Камалов отставал от сына, потому что после ранения на войне он прихрамывал. Вода сшибла его и понесла, и Садык не видел этого. Воды было немного, но она неслась быстро, и Камалов никак не мог во что-нибудь упереться. Его перекатывало вместе с камнями. Потом ему удалось все-таки за что-то зацепиться, но по руке ударил камень, и его опять понесло.
Течение усилилось и стало легче, потому что прибавилось воды. Он больше не пытался остановиться, а только старался не захлебнуться и чтобы его не так сильно било. Он подгребал руками, чтобы не снесло на середину потока и в конце концов его выбросило на камни в километре от того места, где сшибло. Подняться Камалов не мог, так как был сильно избит, но понимал, что оставаться на месте нельзя — снесет. Он пополз, стараясь меньше тревожить раненную на войне ногу.
Садык не оставил бы отца одного, но он помнил, что без помощи оставалась мать. Вместе с ней были его сестры и братья: тринадцатилетняя Кария, Машрап, Абдумутали и двухлетняя Майрамхан. Издали он увидел, что они вышли из дому и стоят возле суры — широкой тахты из досок, врытой в землю. Он бежал уже по воде и изо всех сил кричал: «Убегайте, убегайте, вода!» Мать быстро поставила на суры двух младших, и Садык бросился к ним, но в это время вода сбила Карию и Машрана, стоявших на земле. Садык рванулся спасать их, но и его сшибло, он успел схватить только десятилетнего Машрапа. Теперь их всех несло под мост. Впереди билась Кария, потом ее, должно быть, ударило чем-то, и она исчезла под водой. Садык больше ее не видел. Труп девочки нашли на следующий день. А сам он вместе с Машрапом выбрался из водоворота, они переплыли через железную дорогу и выкарабкались на высокий берег.
В тот момент, когда их сбило возле дома, мать тоже не удержалась. Ее затянуло под суры. Она уцепилась за настил, через который еще не перехлестывала вода, и одной рукой старалась дотянуться до детей. Двухлетняя Майрамхан и пятилетний Абдумутали держались друг за друга. Возможно, страх лишил их голоса. Вода ударила в днище суры, ее стало опрокидывать, и мать в каком-то диком прыжке рванулась к детям, схватила обоих. Их понесло.
Не понять и не объяснить, откуда брались силы у женщины. Она удерживала за спиной детей и плыла без рук, то отталкиваясь ногами от дна, то падая па колени, чтобы дети не захлебнулись. Ее несло и крутило, а она отчаянно боролась и все дальше уходила к берегу.
Берег был близко. Позади на нее неслась шпала. Черная, пропитанная креозотом тяжелая шпала. Женщину несло в каком-то боковом потоке, и в этом же потоке крутило шпалу, которая неудержимо приближалась.
Она не знала, несет на себе трупы детей или они еще живы, но если они живы, шпала обязательно убьет их. Она сорвала детей со спины и, вцепившись в них, выбросила вперед руки. Шпала ударила ее по спине, и женщина потеряла сознание. Ее вынесло на берег. Она была жива. А детей понесло дальше, их, захлебнувшихся, нашли за несколько километров от второго моста, где дежурил Кавый Хасанов.
Вместе с Хасановым был путевой обходчик Калимд-жан Турсуналиев. Онп служили на одном околотке, их участки находились рядом. Работа была у них одинаковая, и они пользовались одинаковым уважением. Калим-джан был на пятнадцать лет младше своего товарища, ему исполнилось недавно тридцать два, и у него было трое детей. Он не знал столярного дела, как Кавый, но был садовником, и весь его двор увит виноградом, увешан изумительными по красоте огромными гроздьями. А рядом — персики, внизу — помидоры, огурцы. Разные у них были увлечения и одна великая радость — дети.
Кавый и Калимджап шли к мосту. Два часа назад приехал на дрезине старший дорожный мастер, просил усилить бдительность: в горах ливень, интенсивное таяние, уровень воды будет повышаться. Путевые рабочие еще утром надежно укрепили устои моста.
Появились обе мостовые обходчицы Матрена Гаращенко и Агриппина Апенкина. Вода прибывала с угрожающей быстротой, и все четверо заторопились к путевой будке, чтобы позвонить на станцию.
Они услышали гул воды, похожий на грохот горного обвала. Их догнал поезд, который шел со скоростью семьдесят километров, хотя на этом участке разрешалось держать не более сорока. Но машинист Константин Сабанин поступить иначе не мог, так как за ним неслась водяная лавина со скоростью шестьдесят километров. Машинист размахивал руками, кричал, чтобы люди убегали. Помощник машиниста Юрий Гаврилов, издали заметив четырех безумцев, соскочил на нижнюю ступеньку, уцепился одной рукой за поручень, а второй показывал на возвышенность, отчаянно крича: «Назад, назад, вода!..»
Он пронесся рядом с ними, они услышали его, но и без слов было все ясно: оставалась единственная возможность спастись, если побежать на близлежащее возвышение. Спастись было легко, и Турсуналиев закричал на женщин, чтобы они быстрее бежали. А сам он вместе с Хасановым бросился в сторону путевой будки, откуда спасения не было. Они понимали, что погибнут, по, должно быть, поступить иначе не могли, потому что вскоре с соседней станции, где ничего еще не знали, должен был выйти рабочий поезд, в котором обычно едут сотни железнодорожников и строителей. Поскольку все это происходило в субботу, значит, в поезде будут и многие жены рабочих с детьми, они ездят к родным и знакомым на выходной день.
Должно быть, другого выхода для себя они не видели, потому что их только двое, а в поезде — сотни, в том числе дети. Конечно, к будке с телефоном мог бы побежать один, а второй мог уйти в сторону, но, наверное, никто из них не хотел оставить другого. А скорее всего, решили бежать вдвоем, потому что с одним в такой момент всякое может случиться.
Однако было обстоятельство, из которого можно сделать вывод, что ни о чем они не советовались и ничего не решали, обстоятельство, которое заставило их, не раздумывая, идти на смерть.
Когда поезд только промчался — в нем было всего три вагона — все четверо обходчиков еще стояли рядом. Хасанов, взглянув на воду, закричал вдруг протяжно и страшно, как не может кричать мужчина. И этот крик, раздирающий душу, смешался с гулом воды. Схватившись за голову, обходчик побежал. Турсуналиев кинулся за ним, и оба скрылись в путевой будке. Что увидел Хасанов, сказать теперь невозможно, но вполне вероятно, учитывая время, расстояние, скорость движения воды, которая уже несла свои первые жертвы: именно в это время здесь несло детей Арипа Камалова.
Для Хасанова это было непереносимо, и это, видимо, явилось последним толчком к тому, чтобы отдать свою жизнь за спасение сотен жизней. Кавый Хасанов и Калимджан Турсуналиев в мирное время повторили подвиг Матросова.
Через день после гибели героев их тела доставили на станцию Кувасай, в их дома. Хоронили без почестей, без траурного марша. В общем большом бедствии не успели тогда еще разобраться, кто оказался героем. А потом разобрались.
— Мы преклоняемся перед их героизмом, их моральной силой и гордимся ими, — сказал первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана тов. Рашидов. — Мы представили их к высшей награде и не оставим их семьи. Товарищи Хасанов и Турсуналиев останутся среди нас, как борцы, их подвиг всегда будет помогать нашему народу строить жизнь…
Я был в семьях погибших. Видел цветущие виноградники Калимджана Турсуналиева и чудесный дом Ка-выя Хасанова. Мне рассказали: в самый тяжелый момент перед похоронами в комнату зашла соседка с Флоридой. Девочка, улыбаясь, подпрыгивала, что-то ловила руками. Кто-то прошептал: «Уходите скорее». «Нет, — вмешался стоявший рядом. — Подойдите ближе к матери, пусть посмотрит на свою дочь».