- А ты попробуй!
- Ты рассердишься!
- Было бы за что! - улыбнулась Ольгуца.
- Ах, так!
- Лучше попробуй!
Дэнуц приготовился стукнуть как следует сестру, метя ей в лицо. Но как только он поднял руку, Ольгуца подставила ему подножку. Дэнуц упал на руки, яростно колотя по земле кулаками.
- Это свинство!
Смеясь, Ольгуца наклонилась, чтобы помочь ему встать на ноги.
- Не трогай меня!
Отойдя на несколько шагов в сторону, Дэнуц в ярости поднял камень, запустил им в Ольгуцу и со всех ног бросился к крыльцу.
- Не попал! - крикнула ему вслед Ольгуца. - Трус! Плюшка!
Но Дэнуц уже не слышал ее. Он был в спальне у матери.
Хромая, Ольгуца направилась к дому. Камень угодил ей прямо в голень.
Моника уже легла. Ольгуца тихо разделась, стараясь не глядеть на больную ногу. Прежде чем потушить свечу, она долго смотрела на дверь в комнату брата.
- Моника, если ты мне друг, - брови у Ольгуцы сдвинулись, - не разговаривай больше с Плюшкой! Никогда! Слышишь, Моника? Я не хочу, чтобы ты разговаривала с Плюшкой.
Погашенная свеча едко дымилась. Ольгуца массировала себе ногу под одеялом.
Моника только притворялась, что спит: ресницы у нее вздрагивали. Не разговаривать с Дэнуцем?.. Вопреки обыкновению, она забыла помолиться, потому что в душе у нее радостно звучало и пело:
"Моника любит Дэнуца от всего сердца".
* * *
Стрижка ногтей и особенно кожицы всегда была мукой для Дэнуца; на сей раз - благословенной. Он позабыл, что каникулы кончились; что завтра, рано утром, когда сон так сладок, он уедет из родного дома на очень долгое время; что будет жить в пансионе; все это он позабыл. Все было абстрактно, конкретной была только месть Ольгуцы; ему казалось, что кто-то невидимый стоит у него за спиной и тотчас же исчезает, стоит только повернуть голову.
Девять ногтей были уже овальными и розовыми. Госпожа Деляну полировала камнем десятый ноготь. Дэнуц был бы счастлив, если бы их было сто. По мере того как розовел ноготь, Дэнуц все яснее видел, как меркнет его счастливая звезда.
И госпожа Деляну всячески старалась хоть немного оттянуть время. Она сама решила, что Дэнуц уедет утром в Яссы вместе с господином Деляну, а оттуда, вечером того же дня, в Бухарест.
- Ты потом будешь жалеть, Алис. Пусть пробудет дома еще день, а вечером ты привезешь мне его на станцию; жаль тратить последний день на визиты!
- Нет. Его долг - попрощаться с родными. Одним днем больше или меньше...
- Как хочешь! Ты заразилась от Григоре!
Теперь она жалела о своем решении. Если бы вечерний поезд, которым Дэнуц должен был ехать в Бухарест, не останавливался в Меделень, ей, пожалуй, было бы легче сказать ему, чтобы он выполнил свой долг перед родственниками ценой целого дня, проведенного дома. Но это было не так!
- Дэнуц... если хочешь, если очень хочешь, не уезжай завтра утром. Побудь целый день с мамой, а вечером мы поедем на станцию и там подождем папу. Хочешь, Дэнуц?
- Нет. Я поеду с папой, - решил Дэнуц.
- Как? Вы еще не легли? - удивился господин Деляну, входя в спальню. Вы знаете, что уже одиннадцать? Скоро вставать. Спать, спать!
Госпожа Деляну, держа в одной руке палец сына, в другой - полировальный камень, подняла глаза на мужа, открыла рот и ничего не сказала: "Таковы все мужчины!"
- Пойдем, Дэнуц. Нам еще не хочется спать.
Домашние туфли стояли на коврике перед кроватью; ночная рубашка лежала на кровати. Дэнуц искал домашние туфли под кроватью, ночную рубашку - в шкафу. Ольгуцы не было ни под кроватью, ни в шкафу. Оставалась только дверь в ее комнату.
- Мама, у меня никогда не было своего ключа! - пожаловался Дэнуц.
- Какого ключа, Дэнуц?
- Ключа от моей комнаты.
- А что ты собираешься с ним делать?
- Запереть дверь, мама... Почему ключ у Ольгуцы? Я старше ее.
- Почему же ты мне не сказал?
- Я позабыл.
- Какой ты еще ребенок, Дэнуц! - упрекнула сына госпожа Деляну. - Вот ключ, - шепнула она, закрывая дверь.
И, смеясь, протянула ему ключ. Дэнуц запер дверь на два поворота.
- Мама, а нам не пора ложиться спать? - спросил он, стремясь избавиться от ненужного ему теперь сторожа.
Вытянувшись на кровати, Дэнуц почувствовал рядом с собой что-то твердое, прикрытое одеялом. Он спрыгнул на пол: ему показалось, что кто-то шевелится. Он зажег свечу.
- Аа!
Вместо предполагаемой мыши он обнаружил куклу, одетую в подвенечное платье.
- Ага! Ты надо мной издеваешься, - погрозил он кулаком в сторону запертой двери. - Погоди, я тебе покажу! Смейся, смейся!
Уж он ей задаст! Положить ему в постель куклу! Кто он? Девчонка?.. Пусть дерется, если ей так хочется! Но не оскорбляет.
Из сафьянового чемодана Дэнуц вытащил пенал, из пенала ножичек с острыми лезвиями. Потом присел на край постели, держа куклу между коленями. Белокурые локоны, надушенные одеколоном, один за другим стали падать на рубашку Дэнуца.
Кукла изрядно подурнела. Ее кудри, завернутые в газету, исчезли в ярком пламени печки. А Дэнуц, укрытый одеялом до самого подбородка, лежа в теплой постели, улыбался пламени и двери, запертой на два поворота ключа.