Солдат, израненный в сраженьях,
В жестоких муках опочил
Вдали от матушки родимой, которую он так любил...
Не подозревая о том, что Дэнуц умирает "вдали от матушки родимой, которую он так любил...", госпожа Деляну была обеспокоена серьезным выражением его лица.
- Очень туго, Дэнуц?
- Да, туго... Нет. Не туго!
- Скажи маме, Дэнуц. Если туго, я перевяжу.
- Нет, мама. Так очень хорошо. Merci.
Повязка начиналась чуть выше колена и доходила до середины икры, казалось, что Дэнуц получил тяжелое ранение и достоин боевой награды.
"Il pressent quelque chose!.."*
______________
* Он о чем-то догадывается! (фр.)
Было время, когда госпожа Деляну разговаривала с мужем по-французски, особенно когда хотела, чтобы ее не поняли дети. Эта привычка - теперь, когда дети знали французский - сохранилась у нее, хотя и ушла глубоко внутрь, для выражения сокровенных мыслей.
- Тебе грустно, Дэнуц? - спросила она, поглаживая ему лоб.
- ...
Вопрос сделал свое дело, Дэнуц опечалился.
"Pauvre petit! Quel sourire navrant..."*
______________
* Бедняжка! Какая у него страдальческая улыбка (фр.).
Весь во власти поэтического тщеславия и лирической грусти, Дэнуц принимал как должное то, что его гладили по лбу, по щекам, - словно это были аплодисменты.
- Хочешь чего-нибудь вкусного? Ну! Попроси у мамы...
- Мама, а сегодня не нужно спать днем? - спросил Дэнуц. В его голосе оставалось все меньше и меньше уверенности.
- Ты устал, Дэнуц? Хочешь спать?
- Не-ет!
- Тогда зачем тебе ложиться! Разве тебе плохо здесь, с мамой?
- Хорошо.
- Давай, мама тебя причешет.
"Может я заболел", - с надеждой подумал Дэнуц, чувствуя себя у власти.
Гребень легко скользил по мягким и крутым завиткам, подчиняясь скорее печальному направлению мыслей госпожи Деляну, чем движению ее рук, которые преследовали практическую цель.
Любой человек сказал бы, что у Дэнуца вьющиеся каштановые волосы. Любой, но только не госпожа Деляну! Глаза чужих людей отличаются рассеянностью и достаточно равнодушны: ни дать ни взять, глаза паспортных чиновников!
"Каштановые и вьющиеся!" То есть такие же, как у сотен и тысяч людей!.. Бедные мальчики! Вот уж поистине надо быть женщиной, чтобы внушить людям, что у тебя красивые волосы!
Сердце госпожи Деляну болезненно сжалось при мысли о человеческом равнодушии. И материнские руки попытались хотя бы на миг уберечь от чужих глаз и ножниц роскошные кудри Дэнуца.
- Сядь, Дэнуц. Мама тебя хорошенько причешет.
Дэнуц сел на кушетку у изножья составленных вместе кроватей.
- Ляг поудобнее... Вот так. Знаешь, Дэнуц, когда ты был совсем маленький...
Он вытянулся на кушетке, положив голову на колени матери. Пыльные башмаки покоились на турецкой шали, и - вот удивительно! - никаких замечаний! Напротив, смеющиеся из-под опущенных ресниц глаза.
"Израненный в сраженьях..."
- Хочешь, мама расскажет сказку?
- Да-а!
- Что же тебе рассказать?
- ...
- Дэнуц, - вдруг опечалилась она, - у мамы уже нет для тебя сказок! Ты вырос, Дэнуц!.. Как летит время!
Госпожа Деляну вздохнула и, оставив гребень в волосах, погладила голову, для которой у нее уже не было сказок.
Глаза госпожи Деляну знали оттенки кудрей Дэнуца так же хорошо, как ноты шопеновского ноктюрна...
Каштановые кудри!.. Каштановые снаружи - да. Но сколько огоньков тлело внутри! Сколько ржавых ручейков! Какие изящные медные кольца сияли на кончиках прядей!
В конце каникул кудри у Дэнуца были совсем другие, чем в начале. В их чуть приглушенном блеске чувствовался скрытый жар, ощущалось приближение осени, - так на некоторых картинах Рембрандта в ярком луче света угадывался нимб Христа.
"И кудрявые!" Каждый завиток вился на свой лад. Утром, когда Дэнуц просыпался, - в тот момент, когда у всех людей волосы всклокочены и лежат в беспорядке, - его кудри напоминали куст тюльпанов, только что распустившихся в тихом саду сна.
Столько утренних часов! Столько пробуждений! В один миг череда ушедших лет превратилась в темно-золотую грядку круглых тюльпанов...
...И вот начнется гимназия... школьная жизнь... гимназическая форма... стриженые волосы... старость для одних, молодость для других... и мальчик с девичьими кудрями, лежащий на кушетке, никогда, никогда не вернется назад, в свое прошлое...