Я не записала название. Не то чтобы я могла это забыть. Мы сделали заказ, а потом папа расспросил меня о моём друге-писателе. Я сказала ему, что это для парня моей бывшей соседки по комнате. Я не стала вдаваться в подробности. Он подумал, что это здорово, что у меня такие трудолюбивые знакомые.
Наша лодка с суши и сашими прибыла быстро, и мы быстро её проглотили. На десерт у нас было мороженое с зелёным чаем и маленький стаканчик игристого саке. Пока папа расплачивался, я извинилась и пошла в туалет. Я поискала типографию "Форест Принт" и обнаружила, что она расположена у реки Детройт, напротив Белл-Айл. Я сделала снимок экрана их главной страницы, затем отправила им электронное письмо, спрашивая, есть ли у них запись о книге под названием "Дерево Ведьм", которую они напечатали в 1938 году.
За год до Второй мировой войны. Мой желудок скрутило. Чатва умерла примерно в то же время. Неужели книга её племянницы убила её? Может быть, фейри пытались заставить её прочитать книгу, а она отказалась?
Поражённая этой новой теорией, я вышла из туалета.
Папа ждал меня перед дверью с моим пальто.
— Я уже начал беспокоиться.
— В каком году умерла Чатва, папа? — спросила я, надеясь, что он скажет 1936 или 37 год.
Он положил руку мне на плечо.
— Чатва? — он наморщил лоб. — Хм. Я думаю, это был 1938 год.
— Ты уверен?
— Почти уверен. Я могу откопать один из семейных альбомов. Это должно быть в нем.
Когда мы выходили из ресторана, я едва чувствовала свои ноги. Вместе с большей частью моего тела они онемели.
— Спасибо за ужин. Надеюсь, ты знаешь, что ты — мой любимый собеседник.
Он поцеловал меня в макушку.
— Я не думаю, что мне когда-нибудь надоест это слышать.
Я устроилась за рулём и уже собиралась тронуться с места, когда на моём телефоне появилось текстовое сообщение.
"На пути назад".
ГЛАВА 16. ЗАПИСКА
Хотя у меня не было планов выходить на улицу, сообщение, которое я получила от Каджики, заставило меня помчаться к Холли после того, как я высадила отца. Он не упомянул, когда именно вернётся, но я всё равно пошла туда, потому что это было лучше, чем расхаживать по своей комнате.
В доме было темно, тихо и холодно — более жутко, чем в большинстве домов Роуэна на Хэллоуин. Я попыталась подавить своё сверхактивное воображение, когда открыла входную дверь, и её петли заскрипели.
— Это Катори, — крикнула я, на случай, если Каджика был там, ждал в тени или спал в одной из двух тёмных спален.
Я попробовала включить свет, но ни одна лампочка не зажглась. Энергетическая компания, должно быть, снова отключила электричество. Я включила приложение для фонарика на своём телефоне и посветила лучом вокруг себя. Дом выглядел точно так же, как и в ту ночь, когда я в последний раз видела Каджику, за исключением того, что сегодня вечером в дымоходе не горел огонь.
Сжимая телефон в одной руке и стрелу в другой, я медленно прошла через кухню. Отвратительный запах заполнил пространство вокруг закрытого холодильника. Я представила себе еду, гниющую внутри. Хотя у меня было искушение выбросить заплесневелое содержимое, я не прикасалась к дверце холодильника, боясь, насколько сильнее станет вонь, если я её открою.
Я посветила фонариком на кухонные стойки. Стопки жёлтых почтовых открыток были аккуратно сложены рядом с керамическим горшком, наполненным ручками, и бежевым телефоном с диском. Этот телефон наполнил меня воспоминаниями. Каждый раз, когда я в детстве навещала Холли с бабушкой, я просила позвонить домой по телефону — это был единственный номер, который я знала наизусть. Больше ни у кого в Роуэне не было телефона с вращающимся диском. Скоро кто-нибудь его выбросит. Я колебалась, брать ли его, но действительно ли мне нужно было напоминание о том, что Холли больше нет? Что навсегда общение с ней будет невозможным?
Я оставила телефон и направилась к её спальне. Мой взгляд задержался на голом матрасе, на сброшенном жёлтом халате, который был накинут на цветастый стул, на котором я сидела, когда она рассказывала мне нашу историю.
Если бы только я провела с ней больше времени в тот день.
За матрасом был её комод. Первый ящик был выдвинут. Поскольку остальная часть квартиры не была в беспорядке, я предположила, что Каджика просматривал его. Я пересекла комнату, чтобы закрыть его, но остановилась, когда фонарик моего телефона заставил что-то засиять внутри. Я засунула стрелу сзади в джинсы и полезла в ящик. Мои пальцы наткнулись на прохладное, гладкое стекло. Я осторожно извлекла свою добычу — фотографию в рамке, на которой были изображены две молодые женщины примерно моего возраста. Одна блондинка, одна темноволосая.
Я сразу узнала Чатву. У нас было много её фотографий в семейных альбомах. Однако я не узнала девушку, с которой она была. Мне пришло в голову, что это, должно быть, её близнец, Лея. Я никогда не видела её фотографии. После их ссоры Чатва вычеркнула сестру из своей жизни. На фотографии обе девушки улыбались, и обе обнимали друг друга за плечи.
Мама напоминала Чатву своей квадратной челюстью, полными губами и тёмными глазами, которые были скошены вверх. От этого сходства у меня защемило сердце, поэтому я оторвала взгляд от её лица и сосредоточилась на лице Леи.
У неё были такие же светлые глаза, как у Холли, такой же маленький носик. У неё даже был такой же шрам на руке. Я поднесла фонарик поближе к изображению, думая, что это складка на фотобумаге, но это было не так. Там действительно был шрам. Она получила это от садоводства, как Холли? Любила ли она цветы и растения так же сильно, как её дочь?
Я решила, что спрошу своего отца. Он может знать. Хотя мы даже не знали, что Холли была нашей родственницей, за несколько дней до её смерти, так что, возможно, он был бы ни мудрее меня.
Схватившись за раму, я направилась обратно к двери, но остановилась, когда что-то затрепетало в холодном очаге. Я медленно приблизилась на случай, если это было животное. Когда я подошла достаточно близко, то поняла, что это всего лишь клочок бумаги. Указательным и большим пальцами я вытащила его из пыльной белой горки пепла. Я стряхнула остатки золы с опалённого пергамента, затем попыталась разобрать слова, но они были не на английском. Я посветила на него фонариком своего телефона. Большой знак символа уничтожил верхний левый угол письма, но остались три буквы: — ика. Написала ли Холли Каджике письмо? К сожалению, нижняя половина письма рассыпалась, так что подписи не было. Однако я узнала два слова: манази и пахан. Если я не ошибаюсь, они имели в виду книгу и фейри.
Петли входной двери заскрипели. Я подпрыгнула, но потом сделала глубокий, успокаивающий вдох и вернулась в гостиную. Я предположила, что это был Каджика.
Я застыла, когда увидела своего посетителя. Лунный свет покрывал лаком его серебристые волосы и заставлял сиять обнажённую кожу. Я крепче сжала стрелу.
— Ты следил за мной?
— Мне очень жаль, Катори, — сказал Борго. — Я думал, что Каджика вернулся.
Его лицо было так искажено разочарованием, что я ослабила хватку на стреле.
— У тебя действительно есть желание умереть, не так ли? — я вздохнула.
— Я надеюсь, что охотник выслушает меня, прежде чем убьёт.
Каджика был вспыльчив. Я сомневалась, что он выслушает извинения фейри. Особенно учитывая, что его извинения были едва ли не хуже, чем его предполагаемый поступок.
— Его здесь нет, не так ли? — спросил Борго.
— Он прислал мне сообщение, что возвращается.
Я почти собиралась пригласить фейри войти внутрь и подождать со мной, но передумала. Если бы Каджика увидел меня с Борго, он бы взбесился, и я бы не стала его винить.
— Как насчёт того, чтобы я поговорила с ним до тебя, Борго? Чтобы я могла подготовить его.
— Я ждал два столетия, чтобы поговорить с ним.
— Я понимаю, но он может не дать тебе и двух секунд, чтобы что-то объяснить, и тогда эти два столетия будут потрачены впустую. Пожалуйста… позволь мне подготовить его. Это не будет для него приятной новостью.
Во что я ввязалась? Неужели я действительно вызвалась рассказать Каджике, что любовь всей его жизни изменила ему?
Адамово яблоко фейри дёрнулось на его небритом горле. Наконец он кивнул.
Я натянуто, с облегчением улыбнулась ему.