Безымянный с трудом удержал равновесие и подал руку гарпии. Вот уже два дня как они продирались сквозь чащобы Финибуса выбравшись, наконец-то из длинного каньона неподалеку, в котором провели едва ли не месяц.
И, оказавшись вне каменных стен, они предстали перед выбором: двигаться на северо-запад, к Флюмену — крупному торговому городу и единственному чисто волукримскому поселению к югу от Бесконечных Гор, или направляться на юг — к замку барона Урсуса.
Обсудив этот вопрос, путники решили двигаться на юг. Все-таки, в замке еще оставались раненые гвардейцы, которых принц вряд ли сумел забрать с собой. Там же можно будет послать сообщение Паллидию. Ученик Вороньего Короля, определенно, сумеет быстро связаться со своим наставником и передать слова бывшего капитана гвардии его высочества, а значит, миссия Безымянного будет выполнена, и он сумеет встретить смерть, сохранив хотя бы остатки чести. Полукровка надеялся, что получится ценой своей жизни выкупить жизни товарищей, оставшихся у барона и наверняка плененных.
«Нас было пятьдесят, а теперь»? — с горечь думал он время от времени, старательно избегая вопроса о том, что же стало с Индржихом и теми гвардейцами, которые сопровождали его высочество к Одинокой Горе. Ответ был слишком очевиден и невыносим. — «Ну, хотя бы Солнышко с Волком в относительной безопасности, и то неплохо».
Впрочем, до замка барона еще нужно было добраться. Главной проблемой стало отсутствие карты, хотя и ситуацию с припасами тоже нельзя было назвать хорошей — остатки заготовленной вяленой рыбы подходили к концу, а охотиться, по большому счету, было нечем и не кому — два калеки, даже будь у них луки, вряд ли были в состоянии подстрелить дичь. И, все-таки, безнадежной ситуация стать пока не успела — Безымянный сумел поймать в силки пару кроликов, а Аелла — собирала съедобные грибы и ягоды, этим они и перебивались. По-хорошему, следовало бы выйти к жилью, однако Безымянный не знал, что сейчас творится с графством. Он очень хотел верить в то, что Игнис и прочие зажатые в ловушку члены отряда справились, но умом понимал, что без принца с Мислией, и, что самое главное, без звериного амулета, шансы на успех оставались минимальными.
Безымянный что-то помнил насчет бессмертия Ридгара, хотя воспоминания эти и были отрывочными и подернутыми пленкой. Помнил он и о невероятных боевых возможностях Целительницы — картина кровавого побоища во дворе таверны, увы, осталась с ним. Вот только Орелия была сильно ранена, а Древний, кажется, не имел защиты от ментальной магии — этот момент как-то ускользал из памяти. Так что вряд ли они ли могли сравниться с чудовищем, чья магическая сила позволяла контролировать сотни тысяч разумных магических жуков.
Поэтому полукровка исходил из худшего: миссия провалилась, магические насекомые продолжают опустошать восточные земли. А их теперь — всего лишь двое…
Аелла с благодарностью приняла руку, и они перебрались через поваленное дерево, перегородившее звериную тропу.
За прошедшие недели раны неплохо зажили, но, все равно, до поправки было далеко, и любое резкое движение отдавалось болью как в теле бывшего капитана гвардии, так и — он видел это по старательно укрываемым гримасам — его бескрылой спутницы.
— Как думаешь, они уже воюют? — задала гарпия вопрос, мучавший также и полукровку.
Безымянный осторожно, так, чтобы изувеченная нога не отозвалась уколом боли, наклонился, подобрал подберезовик, удачно примостившийся возле самой тропинки, а потому ответил не сразу. Убрав гриб в самодельную корзинку, сплетенную ловкими пальцами гарпии во время одной из ночевок, он ответил:
— Его величество предал нас около четырех недель назад. Предположу, что он вместе с Тенями, напавшими на твой отряд, подождал прояснения ситуации с королевой изначальных, — его высочество, определенно, имел какие-то планы на запертых под горой Древних. После этого он наверняка вернулся в Сентий, где, голову даю на отсечение, заявил о своем триумфе. Весь вопрос в том, что за этим последовало. Не знаю, как поступил Вороний Король, но не думаю, что он сумел сдержать ярость. Быть может, его высочество уже мертв, быть может мертва и ее величество. Если это так, то война неизбежна. С другой стороны, его величество брал с его высочества не смертельную клятву.
— А какую?
— Света дневного.
Гарпия ахнула, прикрыв рот ладошкой, после чего покачала изящной головой.
— В этом случае принц уже ослеп. Архонтас не знает жалости к клятвопреступникам и жестоко карает их.
— Ну что же… — Безымянный подошел к очередному поваленному дереву, ощетинившемуся во все стороны сучьями, и принялся ломать их здоровой рукой, используя обломок меча вместо топора. Когда проход стал достаточно широким, бывший капитан гвардии аккуратно обхватил лёгонькую гарпию за талию, перенес ту через поваленный ствол, стараясь при этом не нагружать изувеченную ногу, и поставил деву небес рядом с собой. Еще несколько недель назад такое тесное общение с хорошенькой девушкой, пусть и из другого народа, вызвало бы у него приятные чувства, сейчас же он не ощущал ничего, кроме пустоты в груди.
Аелла скромно поблагодарила своего спутника, и они продолжили путешествие.
— Если мы возьмем за данность твое предположение, — продолжил полукровка, — то война еще могла и не разразиться. Ослепление венценосной особы — чудовищное преступление, но измена слову — тоже не абы что. Сейчас, полагаю, дипломаты пытаются решить все мирно, вот только…
— Вот только?
— Мира уже не будет, — уверенно ответил ей Безымянный.
— Почему ты так думаешь?
— Его высочество и ее величество не просто так задумывали столь хитрую интригу. Слишком серьезная подготовка и слишком много вложенных средств. Говоря начистоту, я не совсем понимаю, какая муха укусила их — нападать на сильнейшее государство континента — но раз уж так получилась, они доведут дело до войны, сколотив коалицию против Волукрима. Готов поспорить, что сейчас Дилирис взывает о помощи к Аэтернуму и Ривеланду и он ее получит, можно не сомневаться.
— Но ведь они изменники! — в голос возмутилась гарпия.
— А где доказательства? Если все было сделано так, как я думаю, то из-под горы не выбрался ни один член нашего отряда, зато Волукрим сотворил что-то нехорошее в Сентии. Но и это не главное. Ты должна понимать, что Волукрим, усиливающийся год от года, стал костью в горле буквально у всех западных держав. Они ждали только повода, и вот он, преподнесен на блюдечке с голубой каемочной.
Аелла напряженно уставилась куда-то вперед. Простодушной гарпии было невыносимо слушать столь циничные речи, но умом она не могла не понимать, что собеседник говорит здравые вещи.
— Зная ее величество, могу предположить, что Дилирис постарается затянуть переговоры и отсрочить начало войны до следующего года, — он криво, без какого бы то ни было веселья, ухмыльнулся. — И вот тут-то пригодимся мы — выживший свидетель, знающий правду, сумеет разбить ложь Вентисов. По крайней мере, я надеюсь на это.
— Но ты уверен, что пойдешь против своих благодетелей? — задала вопрос Аелла.
— Да, — уверенно ответил ей Безымянный. — Есть вещи, которые можно простить, и те, что подлежат наказанию!
Гарпия некоторое время молчала, и юноше показалось уже, что тема исчерпана, но тут дочь неба спросила:
— Они так много значили для тебя?
Не нужно было пояснить, кто такие — они.
Бывший телохранитель принца не очень хотел отвечать — он не рассказывал всего даже Игнис, с которой очень сблизился за время путешествия, но…
"Но она спасла мне жизнь и заслуживает правды".
— Ее величество и его высочество были моим смыслом жизни. Я бы с радостью пошел на смерть ради того, чтобы отплатить Вентисам за доброту.
— А что они сделали?
Полукровка набрал воздуха в грудь и начал свой рассказ.
— Когда мать с отцом поженились, от них отвернулись родственники с обеих сторон. Люди, потому что дочка оказалась шлюхой, посмевшей осквернить себя семенем богомерзкого рысеухого выродка. Лунксы, потому что наследник древнего и уважаемого рода осмелился заклеймить себя отношениями с шисситар. Ты ведь знаешь этот термин?
Аелла кивнула.
— Так вот, родители, сумев прихватить кое-какие деньги, сбежали куда подальше из родного города, и поселились в одной небольшой деревеньке, скорее даже — хуторе. Жили мы не слишком богато, но уж точно не бедно. Отец, как благородный, умел читать и писать, и работал в ближайшем поместье, мать — занималась хозяйством. У нас было несколько батраков. Мне было семь, когда случилось это…
Юноша прикрыл глаза, и перед его внутренним взором тотчас же встала страшная картина прямиком из детства. Горящий дом, толпа с вилами и косами, и болтающийся на суку труп со связанными за спиной руками.
Он сглотнул.
— Была засуха, а ветророжденный, владевший герцогством, то ли забыл про свой долг, то ли плевать на него хотел. И крестьяне решили, что всему виной нелюдь и выродок. Отца поймали по дороге из поместья. Дом сожгли. — Он сглотнул, чувствуя, что голос начинает дрожать. — Нас с матерью спасло лишь то, что солдаты аристократа успели добраться до хутора раньше, чем добрые селяне успели спалить на костре дьяволову шлюху и ее ублюдка. Но мы не могли больше оставаться там, перебрались в Сентий — мать надеялась, что одна ее старая подруга поможет. Напрасно. Мать продержалась около года. Вторая дочка графа, с детства приученная к хорошей жизни и не умевшая заботиться о себе. Она мыла полы и посуду, разносила заказы в таверне, делала все, что могла, и видела лишь презрение в глазах окружающих. Как же: нагуляла выродка от рысеухого, а теперь еще что-то просит.
Бывший капитан гвардии перенес Аеллу через очередную корягу и их взору предстал внушительных размеров овраг. Жестом указав двигаться вдоль него, юноша подал пример и зашагал в южном направлении.
— Так вот, я тогда уже подрабатывал, как мог, и придя в нашу комнатенку в один прекрасный день, увидел мать, болтающуюся в петле — он криво усмехнулся, понимая, что улыбка эта больше похожа на оскал. — Естественно, церковь отказалась хоронить самоубийцу на кладбище, а служителям Мертвых Богов было невыносимо видеть рысеухого нелюдя — плод греховного соития. Пришлось мне закапывать тело самому, за городской чертой. После этого — улица. Около полугода я как-то выживал в трущобах Сентия, а потом в один день все изменилось. Меня нашли гвардейцы, притащили во дворец, отмыли, одели, как подобает человеку моего статуса, накормили, а потом — представили ее величеству, которая сказала, что ищет верного спутника для своего сына и выбор ее пал на меня. Понятия не имею, откуда она узнала про то, что случилось с нашей семьей, не понимаю, как отыскала меня в трущобах, не знаю, отчего решила, что из тощего доходяги выйдет толк, но я в благодарность за новую жизнь рвал жилы, работал больше и усерднее других. Я оттачивал свое мастерство, точно заведенный, дабы оправдать доверие королевы и завоевать дружбу ее сына.
Он выдавил еще одну кривую ухмылку.
— Как видишь, мечта о дружбе осталась мечтой. Стоило только посметь выказать неповиновение, как принц избавился от меня, не думая и секунды. — Он развел руки и взглянул на Аеллу. — Вот такая вот история.
В глазах гарпии стояли слезы и полукровка здоровой рукой непроизвольно потрепал девушку по макушке.
— Не волнуйся, что было — то прошло. Нам же нужно двигаться вперед и надеяться, что удастся избежать встречи с изначальными.
***
Заночевали они на опушке леса. Полукровка развел небольшой костерок, на котором путники поджарили грибы, собранные за день.
— А что будет, когда мы доберемся до Кастэллума? — поинтересовалась Аелла.
— Не знаю, — пожал плечами Безымянный. — Я расскажу его величеству всю правду, а потом — потом он может делать со мной все, что пожелает.
А на самом деле мотылек спешит к костру, на котором жгут трупы.
Слова пророчества больно — точно молоток по шляпке гвоздя — ударили в мозг, отпечатываясь огнем под полуприкрытыми веками.
«Может быть, действительно, будет лучше, если этот мотылек сгорит»?
— Разве твоя жизнь не имеет цены? — с искренним беспокойством спросила гарпия.
— Она не стоит и ломаного медяка, — резко, резче, чем следовало, ответил полукровка. — Моя жизнь — бессмысленна и до боли смешна. Она…
Юноша не договорил. До его чутких ушей донесся шорох в траве, и бывший капитан гвардии его высочества, тотчас же попытался вскочить, выхватывая обломок меча. Сломанная нога дернулась от боли, и он припал на одно колено, шипя и не в состоянии встать, но — держа перед собой сломанный меч.
«Воистину, клинок — отражение души воина», — прокралась в голову невеселая и несвоевременная мысль.
— Не стоит делать глупостей, — услышал он плавный чуть тягучий голос. — Опусти оружие.
Юноша, не споря, бросил обломок на землю и поднял руки над головой.
— Не стреляйте, братья, — произнес он, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, — мы с дочерью неба спешим к вашему владыке.
— Не брат ты нам, полукровка, — услышал он в ответ ожидаемые слова, но и бровью не повел.
Безымянный знал, что не стоит делать резких движений, находясь на прицеле как минимум нескольких пистолетов. В том, что говорившие вооружены именно этим оружием, юноша не сомневался, ведь их небольшой диалог состоялся на языке лунксов.
Четверо шагнули на опушку из-за деревьев и Безымянный сразу же узнал гостей. Конные стрелки Волукрима из бригады, возглавляемой герцогиней Магной Тиирташ, такие, как он их запомнил со времен осады крепости.
Лица воинов-лунксов не выражали ни капли жалости или снисхождения, и полукровка понимал, что один неверный жест, и пули превратят тело в решето, но тут поднялась Аелла.
Несмотря на многочисленные раны и особенно — обрубки крыльев, болтающиеся за спиной, — она выглядела внушительно и грозно.
— Опустить оружие! — резко приказала гарпия и лунксы как один отступили на шаг. — Я не буду повторять дважды!
В этот самый миг точно поток ледяного ветра пролетел над головами воинов, и бывшему капитану гвардии стало как-то не по себе. Аелла не шутила, и в словах ее легко читалась Сила. Он точно не знал, какой именно магией пользовались дети неба, но теперь не сомневался в том, что его спутница — чародейка.
Воины несколько мучительно долгих секунд разглядывали гарпию, затем, как по команде отступили на шаг и склонили головы в почтительных поклонах.
— Приносим свои извинения, мудрая, — проговорил старший.
— Извинения приняты, нет времени на склоки. Нам нужно как можно быстрее попасть в Кастэллум. Где барон Паллидий?
Лунксы неуверенно переминались с ноги на ногу, но старший произнес:
— Господин Паллидий с основными силами уже две недели как отбыл в Волукрим.
Безымянный с Аеллой переглянулись.
— Это значит, что королева изначальных повержена? — не скрывая возбуждения, спросил он.
— Да, полукровка, — с прохладой в голосе ответил ему лункс.
— А что слышно о Кающемся, Целительнице и ее высочестве Игнис Фейргебор?
Удивления во взглядах лунксов стало еще больше и тут один из них неожиданно хлопнул себя по лбу и воскликнул:
— Я помню его по осаде замка барона Урсуса! Это тот, из отряда принцессы!
Воины заговорили одновременно. Они требовали объяснений, задавали вопросы, интересовались. Безымянный понял, что если хочет узнать что-то, то должен будет сперва удовлетворить их любопытство, а потому в общих чертах пересказал произошедшее с момента отъезда из крепости.
Когда он закончил, старший лункс странным голосом поинтересовался:
— И после всего, ты собираешься встретить короля?
— Да.
— И расскажешь ему все?
— Да.
— Ты предашь своего господина?
— Он больше не господин мне. Он — клятвопреступник. А я…
— А ты?
Он собрался с мыслями и ответил:
— Я — Безымянный. И я свято чту данные обеты.
— Это может стоить тебе жизни.
— Не имеет значения.
Лунксы вновь переглянулись и взгляд старшего заметно потеплел.
— Не ожидал встретить дух истинных тристов у шисситара. Ну что ж, тогда предлагаю не тратить время зря, идите за нами, лошади ждут.
— А что насчет моего вопроса? — напомнил Безымянный.
— По дороге.
Спустя каких-то пять минут они уже скакали на запад в составе полного десятка — как оказалось, остальные шесть всадников дежурили в лесу — на случай, если товарищам понадобится помощь. А благодаря заводным лошадям, и Безымянный и Аелла могли перемещаться в седле. Так как почти ничего не было видно, отряд продвигался шагом, и все же, это было существенно быстрее, чем топать на своих двоих. К сожалению, с ранами простые солдаты ничего не могли поделать, но тут уж грех было жаловаться. Переломы худо-бедно срослись, оставалось просто потерпеть.
«Если, конечно, меня не казнят сразу», — подумал Лариэс. — «Ну, тогда и о лечении можно будет не беспокоиться. Как ни посмотри, во всем есть свои плюсы».
По дороге старший лункс наконец-то соизволил ответить на некоторые вопросы бывшего капитана гвардии.
— Мы не знаем, где сейчас Древние и принцесса. Ни от кого из них не было ни единой вести, и ты, парень, первый, кто сумел рассказать хоть что-то.
Этого он и боялся.
— А что с армией Паллидия?
— Как я и говорил, ушли на запад.
Пояснять, зачем, не требовалось.
— Стало быть, война?
— Еще не совсем, но никто не сомневается в том, что скоро польется кровь.
— А изначальные?
— Изначальные кончились.
— В каком смысле?
Десятник почесал ухо, пригладив рысью кисточку, и пояснил:
— Спустя неделю после боя за крепость барона, твари внезапно потеряли волю к сражению. В их действиях пропала та смертоносная эффективность, что мы видели раньше. Они начали грызть друг друга, точно дикие звери, перестали атаки совместно, короче говоря, превратились в обычных монстров. Нам понадобилась всего неделя для того, чтобы разобраться с большими ордами в окрестностях, а затем подоспел приказ возвращаться. Господин Паллидий собрал всех, кто был под рукой, оставил опоздавших разбираться с недобитыми тварями, и отправился на запад.
«Значит, Игнис смогла убить королеву? Но где она тогда»? — подумал полукровка.
Этот же вопрос, судя по всему, пришел в голову и Аелле, и гарпия озвучила его вслух.
Настроение спутников резко ухудшилось.
— Ты знаешь, что мы терпеть не можем шисси, — проговорил десятник Безымянному.
Тот кивнул — это было совершенно очевидно.
— Но и среди них есть исключения, такие как Кающийся, Целительница, и, конечно же, Вороний Король. Когда Истребление разрушило наше последнее королевство, именно он подарил остаткам народа укрытие и дал место, где можно жить и растить детей. Наш долг перед Древним нельзя выплатить никакими деньгами, а признательность — высказать словами.
Бывший Щит Принца внимательно слушал. Он практически не общался с сородичами, которые относились к полукровкам еще хуже, чем к обычным людям, а потому не знал взаимоотношения между истинными — теми, кто откочевал в Волукрим, и сдавшимися — общинами, обосновавшимися в человеческих городах.
Десятник вздохнул и продолжил.
— И мы в этом не одиноки. Каррасы и гарпии считают его величество живым богом, а люди, бежавшие из королевств запада в Волукрим, почитают как великого правителя. И вот, сперва пропадает его дочь, а потом до нас докатывается весть о том, что принц вернулся в Сентий.
— И что после? — сглотнул Безымянный.
— Как нам рассказывал капитан, а тому, в свою очередь, полковник, а тому, конечно же, барон Паллидий, его величество потребовал разъяснений. А потом… — лункс вздохнул и кисточки его ушей дернулись. — Потом он приказал Охотнику напомнить принцу, что слово стоит держать.
— О Боже! — не смог сдержать ужаса полукровка. — Ловчие вошли в Сентий?
— И, как нам говорили, устроили там кровавую баню.
В этом сомнений быть не могло — ручные убийцы Вороньего Короля никогда не славились добросердечием и мягкостью характера.
— Стало быть, принц больше не видит солнечного света?
— Выходит, что так, — согласился десятник.
— И когда это случилось?
— Перед отправкой корпуса на запад. Что-то около трех-четырех недель назад.
— Вы не знаете, что произошло с тех пор?
— Нет, — с сожалением ответил десятник. — Мы предоставлены самим себе, и все это время гоняемся за остатками изначальных, лишь изредка выбираясь отохнуть в деревни и крепости, пережившие нашествие этих тварей.
— А бывали ли вы около крепости барона Урсуса? — спросил юноша.
— Пару раз.
— Что случилось с моими товарищами, оставшимися у него на излечение?
Задав этот вопрос, Безымянный непроизвольно сжал поводья, ожидая услышать самое страшное, что всех, кто оказался невольным пленником барона, вздернули на ближайшем дереве, четвертовали, посадили на кол, обезглавили, а то и все сразу в произвольной последовательности.
— Чего не знаю, того не знаю. Кажется, господин Паллидий забрал их с собой, но утверждать ничего не могу.
На сердце Безымянного стало чуть легче, и он подумал невпопад:
Сердце в огне, пламя станет кровью. Кровь наполнит чашу и возродит жизнь. Два мира сойдутся в пляске смерти, чтобы выбрать одну тропу.
Проклятое пророчество, напрочь забытое еще в Виннифисе, теперь едва ли не каждый день всплывало перед его внутренним взором дразня и издеваясь.
«Что ж, по крайней мере, два мира действительно готовы сойтись в пляске смерти».
Тот, кто друг, станет враг, но не бойся его, бойся друга, что не друг еще.
«И тот, кого я считал другом, стал… врагом»?
Твой полет прервет ветер, и ты падешь на камни…
«К счастью, упал я все-таки в воду. Будь проклято это пророчество! Лучше бы я вспомнил что-то действительно полезное»!
В очередной раз слова, произнесенные существом, овладевшем телом слепой прорицательницы, гремели внутри черепной коробки. Невпопад, кусками, и, тем не менее, не желая уходить. Почему так — он не знал. Как будто это проклятое пророчество, точно живое, спряталось до поры до времени в глубинах памяти и, дождавшись подходящего момента, выбралось, чтобы мучить свою жертву.
Мертвый и живой укажет путь, но пройти его ты сможешь лишь под сенью крыла.
«Мертвый и живой… Ридгар. Он указал мне путь»? — резкий приступ головной боли заставил Безымянного поморщиться, но на сей раз и не думал отступать — «Указал путь? Не помню. И что значит, под сенью крыла»?
С каждой секундой голова болела все сильнее и сильнее.
«Значит ли это, что я должен умолять его величество Корвуса о прощении»?
Пройти по ним босыми ногами иль нет — решать тебе…
Боль стала невыносимой. Кажется, десятник что-то говорил, а может, нет. Лариэс не слышал и не видел ничего, кроме проклятых слов, да гулких ударов собственного сердца, лихорадочно бьющегося внутри грудной клетки.
«У меня есть право выбора? Но только теперь, да? Я ничего не помнил, потому что должен был пасть? Или нет? Ничего не понима»…
Додумать эту свою мысль полукровка не успел. Внутри черепной коробки будто взорвалась бочка с порохом и он, застонав, погрузился в беспамятство.