На работе Фабиан сообщил о свадьбе накануне вечером. Он тайно надеялся получить три свободных дня, чтобы придать своей семейной жизни видимое начало. В последний момент он посчитал, что разумнее не ходить к шефу с просьбой о свободных днях, потому что тот запросто мог ответить: “В Освободительную войну по этому случаю не давали даже трех свободных часов”.
Фабиан лишь сказал коллегам, что три последующих дня его не будет на работе.
Коллеги улыбнулись и понимающе кивнули. С особенным пониманием кивнула Муська.
Вечером после свадьбы, когда Фабиан и Миранда уже были дома, зазвонил дверной звонок. У порога стоял шофер канцелярии Пеэтер, он передал гигантский набор пищевого мыла “747”, которое даже было посыпано сахаром. Этот сахар насобирали коллеги Фабиана из своих скудных запасов. Это ужасно растрогало Фабиана, и ему стало неловко, что он не может со всей душой относиться к работе, что он все еще несколько прохладен.
“В чем дело? — подумал он. — Дело в работе или дело в душе?”
Вечером после просмотра семейного сериала они лежали с Мирандой в постели и совершали таинство брака.
Фабиан на всякий случай положил телефон на пол на расстоянии протянутой руки.
И что же! Четверть одиннадцатого он таки зазвонил.
Фабиан долго взвешивал, брать трубку или не брать, под конец чувство долга снова взяло в нем верх.
“Хорошо, что ты дома, — бодро зазвучал голос шефа. — Знаешь, ты здесь сейчас ужасно нужен”.
“Вы, наверное, забыли, что я сегодня женился”, — произнес Фабиан раздраженно.
“Ах так, м-да, прости, я действительно забыл...” — но трубку шеф не положил.
Фабиан почувствовал неловкость из-за своего резкого тона и спросил:
“А что случилось?”
“Уж не знаю, считать ли это случившимся... Только про твою свадьбу еще кое-кто забыл”, — ответил шеф.
“И кто же?”
“Русский Генштаб”.
Фабиан подумал, уже в который раз, что шеф спятил. Ведь он нес что-то несусветное!
“Почему ты думаешь, что там забыли?”
“Потому что тогда для взятия Вышгорода они выбрали бы другое время”.
И когда Фабиан ничего не ответил на это, Рудольфо объяснил, что русские десантные части были обнаружены в нескольких десятках километров от Таллинна. Их обнаружил сторожевой пост новых лазутчиков, ядро которых составляли вуяристы, недавно провозгласившие лояльность Эстонской Республике в надежде, что она легализует peep-show.
“Знаешь, — сказал Рудольфо, — мы можем относиться к их сексуальным предпочтениям как угодно, особенно ты, который только что женился, но эти парни там, в отрядах, видят как совы... Именно сейчас, — тон Рудольфо изменился, — мы получили сообщения из Литвы и Латвии, там аналогичное положение. В Литве есть человеческие жертвы. Похоже, что местные интеры собираются осуществить государственный переворот по сценарию сорокового года”.
“Тогда конечно”, — сказал Фабиан глухо и положил трубку.
“Что-то случилось?” — спросила Миранда, которая слушала разговор тихо как мышка.
Фабиан не ответил.
“Сейчас ты от меня никуда не уйдешь! — воскликнула Миранда со страстностью, которой он от нее не ожидал, и крепко вцепилась в него своими тоненькими ручками. — Ты и так слишком отдалился. Сегодня, по крайней мере сегодня, у меня тоже есть какие-то права”, — говорила Миранда.
Фабиан поднял взгляд, посмотрел в темнеющее окно, проклиная себя и свою судьбу.
“Отечество прежде всего!” — провозгласил он, извлек член и пошел.
Но прежде, одеваясь, он сказал Миранде:
“Я скоро вернусь. Сиди дома. Не выходи на улицу и никому не открывай дверь. Без тебя я из Эстонии не уеду, в этом можешь быть уверена”.
Голая женщина, не поднимая головы с подушки, смотрела ему вслед — рука под щекой, во взгляде полная растерянность. Затем она повернулась на бок.
Тревожная ночь
Фабиан широкими торопливыми шагами поднимался в гору с легендарной папкой под мышкой, белый шарф на шее развевался как полоска облака, застрявшего на мачте Длинного Германа.
Лед первых ночных заморозков хрустел под ногами. В окнах церкви Нигулисте не горел огонь, но внутри кто-то яростно играл на органе, и звуки фуги зловеще отдавались в ушах Фабиана, не предвещая ничего хорошего.
Ведущие во Дворец дороги были забаррикадированы огромными валунами, которые призрачно высились в темноте, как ящеры юрского периода.
За грудой валунов на площади стояли цепочкой в синих куртках народные ополченцы с резиновыми дубинками и битами. У всех на шапки были надеты мощные, как у шахтеров, лампы, и в их свете не могла прошмыгнуть даже мышь. Посреди площади пылал костер и булькал походный котел с гороховым супом. Для храбрости мужчины пели песню о стойком крестьянине. Могучий хор гремел над нижним городом.
У всех проверяли документы. Фабиан показал свое удостоверение. Молоденький солдатик почтительно поднял руку к козырьку.
Главный вход был закрыт и забаррикадирован. Пришлось зайти в боковую дверь. У Фабиана ушло много времени, прежде чем он, плутая по коридорам, дошел до своей канцелярии. Он услышал от Муськи, что пять часов назад, как только вуяристы сообщили об опасности на границе возле Юннкюла, кое-кто видел, как Пакс тащит из Дворца свои мешки с сахаром. Их вроде было три, предполагали, что он велел перевезти их на бронированном автомобиле в одну из своих многочисленных дач, расположенных на западном берегу, где его ждал находящийся под парами катер. Сам он остался во Дворце.
Во Дворце и вокруг него сновало множество иностранных корреспондентов, ни на ком не было пуленепробиваемых жилетов. Казалось, никто из них не боялся, что в любой момент может начаться кровавая бойня. Скорее здесь ждали появления теленка о двух головах или запуска нового пивного завода. А человек, не знающий положения вещей, мог подумать, что здесь снимаются массовки военного фильма. Фабиана сразу атаковали. Синди и Сандры, Джо и Джеки спрашивали у него на вульгарном американском английском:
“Была ли уже кровь?”
“No blood, — ответил Фабиан. — No blood, no comments”.
“Как жаль, — были разочарованы журналисты. — What a pity!”
Хотя иностранных корреспондентов было в Таллинне полно, пожалуй, больше, чем когда-либо раньше, все же большая их часть не соизволила приехать сюда из Москвы — они как обычно новости добывали в баре Московского Дома журналиста или у эстонских корреспондентов “Правды” и “Известий”. И теперь они звонили прямо в канцелярию. В кабинете Фабиана телефон звонил не переставая.
Очередной звонок, Фабиан снял трубку. Тут же схватил трубку параллельного телефона Андерсон, который оказался поблизости. Фабиан решил помолчать и послушать.
На другом конце был корреспондент “Chicago Courier”.
“Что у вас там происходит?” — спросил он.
“Меня зовут Андерсон”, — сказал Андерсон.
“Очень приятно, мистер Андерсон. Что делает ваше начальство?”