Несмотря на это, три дня спустя Регинальд попал под машину и на данный момент пребывал в коме. Услышав о несчастье, шеф не произнес ни звука, лишь протанцевал третью и четвертую фигуры из медленного вальса.
Кстати, Фабиану тоже однажды приснилось, что его кастрируют за то, что он купил дополнительную память к компьютеру. Почему именно дополнительную память, он не мог объяснить, у него и компьютера-то никакого не было. Во всяком случае, этот сон подтверждал, что покаянные настроения никакая не редкость во Дворце.
“Все про вас знаем”, — подмигивали друг другу люди.
И в то же время многие из них подмигивали именно работникам Дворца, в том числе и Фабиану, давая понять, что они все понимают и готовы к товарообмену, к взаимовыгодным сделкам — продавать знакомства и услуги в обмен на деликатесы из дворцовых магазинов и буфетов.
На самом деле во Дворце ели то же мыло, что и везде. По крайней мере, Фабиану так казалось. Разница была лишь в том, что во Дворце не надо было часами стоять за ним. Здесь его можно было получить сразу. Важным чиновникам пищевое мыло приносили секретари, а самому высокому начальству пакеты в глянцевой обертке доставляли водители прямо на дом.
Это происходило потому, что государственные чиновники не должны были зря тратить свое драгоценное время, а могли бы его использовать на звонки, налаживание контактов, разработку планов, проектов, схем и на прочее важное анализирование.
Во Дворце было три круга, то есть три сорта магазинов и мест питания. Первый был предназначен для всех работников Дворца. Там закупал свое мыло и питался Фабиан. Каждой канцелярии назначалось определенное время для посещения такого магазина. Фабиан мог делать свои закупки по понедельникам, средам и пятницам с половины одиннадцатого до одиннадцати часов. Столовая была в его распоряжении с утра до вечера.
Далее шел второй магазин, куда имели доступ чиновники, начиная с заведующих нижних канцелярий и простых столоначальников. Они могли посещать магазин в любое время.
И если городской люд еще как-то был склонен верить, что в магазинах первого круга продается обычное пищевое мыло, то в отношении второго он был уверен, что там в витринах стоят разнообразные отечественные и зарубежные деликатесы, в том числе кусковой сахар и конфеты. Эти два продукта после объявления независимости стали самыми вожделенными лакомствами всей страны, синонимами элитарности и благополучия, как примерно четверть века назад нейлоновые плащи и джинсы.
Однажды этот магазин даже взломали. Не сработала дверная сигнализация, потому что воры проникли сквозь полутораметровую стену, вырезав блок лазерной пилой. Кстати, именно тогда по городу ходили слухи, нашедшие отражение в желтой прессе, что в кладовых этого магазина хранятся забытые русскими войсками консервы с тушеной свининой и кислой капустой, а также порошковый компот. Они якобы составляют стратегический резерв правительства на случай кризиса. Однако воры ушли с пустыми руками, им удалось унести лишь кучу талонов на пищевое мыло.
Представители Комитета по сохранению культурных памятников и Общества по охране старины пришли в отчаяние, ибо стена, из которой выпилили блок, была средневековой, на внутренней стороне ее сохранилась единственная в Таллинне фреска эпохи Ренессанса. Теперь этот фрагмент исчез. Одному юному инспектору пришло в голову, что эта операция и была осуществлена ради похищения этой фрески. Но эту гипотезу посчитали слишком уж смелой.
В ресторане второго круга столы были накрыты белыми скатертями, и там бегали расторопные официантки, которые никогда, если с ними заговаривали, не давали односложных ответов. В этот ресторан иногда пускали начальников рангом помельче, таких, как Фабиан. И он посещал его при малейшей возможности.
А еще ходили слухи, что во Дворце наличествует третий магазин, куда могут попасть только четыре персоны. Там распределяли обогащенный вариант пищевого мыла — “Пищевое мыло 747”, изготовленное из американского концентрата. Говорили, что оно такого высокого качества, что почти совсем не воспринимается как мыло и не заставляет рыгать. Тем не менее это все-таки мыло.
В третьем ресторане якобы через день подавали моченые в молоке яблоки. М-да. Но это могли быть всего лишь слухи. Фабиан еще не все знал. Он работал во Дворце всего четыре месяца.
Шеф и его танцы
Шефу удалось убедить жену Регинальда, ибо он обладал великим даром убеждения. Не зря друзья про него говорили, что Рудольфо владеет самым сильным даром внушения среди угро-финнов, на что его враги добавляли, что дантистам нет надобности прикреплять ему искусственные зубы с помощью крючков и проволоки, как простым смертным: у шефа они держатся во рту исключительно силой личного магнетизма.
Шеф повидал мир и был глубоко начитанным человеком.
Он постоянно менял места жительства и тип жилья в зависимости от того, из какого уголка земли он только что вернулся. Фабиан помнил свой первый визит к Рудольфо лет двадцать тому назад. Тогда тот жил в доме на сваях, какие можно встретить в Сулавеси (шеф только что вернулся из Джакарты, где проходил Всемирный конгресс ассоциации хореографов). Чтобы попасть к шефу, нужно было вскарабкаться вверх по угловой свае. Или крикнуть ему. Тогда Рудольфо сбрасывал веревочную лестницу. Однако он уважал тех, у кого хватало сил залезть наверх без лестницы.
Жилище шефа было полностью в духе полуденных стран. У него уже тогда были компьютер, факс и мобильный телефон, работавший с помощью Финской центральной станции. В комнате было множество вещиц, свидетельствующих о рафинированном вкусе их владельца и его пристрастии к путешествиям. Там были маорийские деревянные божки, аргентинская пастушья сумка, осколки каменных скульптур с острова Пасхи, секундомер из дерева работы старых мастеров, кривые сабли дервишей и многое другое. В том числе шариковая ручка Мартина Лютера Кинга, подаренная им Рудольфо, когда они случайно встретились на Конференции юных борцов за мир в Лас-Пальмасе в 1957 году. (Туда Рудольфо был отправлен лично маршалом Жуковым, который хорошо знал родного дядю Рудольфо, легендарного военачальника. Он был одним из тех, кого Сталин не прикончил в 1937 году, а держал в заключении. Когда началась война, кадрового офицера, выпускника Петербургской Академии Генерального штаба, перевели на линию фронта, где он в штабе армии составлял филигранные схемы сражений. Последний раз его видели под Берлином весной 1945 года, с тех пор о нем не было ни слуху ни духу.)
Тогда, в доме на сваях, шеф станцевал танец диких охотников за черепами с острова Борнео. Шеф часто танцевал, и это была его сугубая особенность, которая отличала его от всего делового мира. Он делал это везде, к месту и не к месту, как в узком кругу, так и в большом обществе. Это происходило само собой, у него была очень выразительная пластика, и примерно в девяносто пяти случаях из ста его танец приводил к тому результату, к которому он стремился. Благодаря танцу он вступал с людьми в контакт, ухищряясь таким образом передать послание, для которого было недостаточно слов. Это ни в коем случае не означало, что шеф не владел языками и искусством беседы. Напротив, он владел ими в превосходной степени, и тем не менее частенько предпочитал танец.
Разумеется, это умение не было у шефа врожденным. В молодости он ходил в школу современного танца, затем, путешествуя по Европе (его отец был известный баритон), учился спортивным танцам. Затем их семья была сослана в Сибирь, где отец короткое время пребывал в лагере, после чего вся семья была отправлена на пожизненное поселение в район недалеко от Красноперми. Там шеф встретился с внучкой знаменитой балерины Анны Павловой, которая унаследовала от своей бабушки чудодейственные секреты танца. Говорили, что у шефа был с ней роман. Как известно, великая балерина Анна Павлова была в восторге от танцевального искусства Индии и вдохновенно демонстрировала его как в России, так и в Западной Европе. Не знаю, оттуда ли Рудольфо почерпнул знание семи движений глазного яблока из девяти возможных; при обсуждении глобальных проблем его выразительные руки и длинные пальцы как бы сами по себе изображали то плывущую рыбу, то раскрывающийся лотос или летящую птицу.
Вернувшись с поселения, Рудольфо изучал в Тартуском университете этнографию, и отсюда берет начало его восхищение народными танцами мира. Он собирал ауди- и видеокассеты и не пропускал ни одного концерта танцевальных ансамблей в больших центрах Эстонской ССР и Советского Союза. Рассказывали, что ему ничего не стоило станцевать без особых приготовлений около тысячи танцев!
Он мог танцевать один, а мог и с партнером — поддерживая его нежно за локоток и вдохновляя — или даже с целой группой.
Наверняка такой необычный тип поведения в случае с другим человеком воспринимался бы как величайшая наглость и ужасная пошлость, но удивительная личность шефа облагораживала все вокруг и даже могла представить происходящее в другом свете. Потому что здесь ощущалось истинное созидание, которому неожиданно оказывались сопричастны даже самые закоснелые в соблюдении строгого международного этикета деловые люди.
Их щеки начинали гореть, им в смутной тоске припоминались молодость и душевные порывы, несомненно, в них жившие, но подавленные из соображений карьеры.
Благодаря чрезвычайно многосторонней подготовке Рудольфо его репертуар был неисчерпаем. По сути, это даже нельзя было назвать репертуаром, ибо он предполагает лишь точно фиксированное воспроизведение танцев. Однако Рудольфо редко использовал четко очерченные традицией танцы, во всяком случае не в полном объеме. Он предпочитал импровизировать, опираясь на свой богатый арсенал, на какую-нибудь тему, используя разные танцевальные стили как во временном, так и в социальном смысле, находя таким образом для каждого конкретного момента соответствующее движение, хореографический эквивалент.
Например, он мог под-танцевать, от-танцевать, с-танцевать так, что в этом можно было прочитать “да” или “нет”, а при желании и то и другое. Он мог танцем увести мысли собеседника в сторону, так, чтобы тот забыл свое недовольство или расхождение во мнениях, а мог станцевать и так, что у собеседника пропадало желание говорить о предполагаемой дискриминации национальных меньшинств в Эстонии. Говорили, что шеф может выразить танцем даже категорический императив Канта и формулу Е=mc2.
То, что такой чистопородный и рафинированный феномен встретился здесь, в забытом богом и цивилизацией месте, на угро-финской обочине, приводило европейцев в умиление. Вдобавок к хорошей международной репутации это приносило Эстонии конкретную пользу. Шеф уже натанцевал для береговой охраны три глубоководные бомбы, чтобы взорвать русские подводные лодки, если те подкрадутся к эстонским берегам с разведывательной целью, и четыре водолазных костюма, в которых пограничники могли бы опуститься на морское дно, чтобы поднять наверх обломки разбитой русской подводной лодки и выставить их на обозрение в Музее воинской славы.
Благодаря танцу он вернул Эстонию в солидные международные организации, такие, как Круглый Стол Солистов, Анатолийский Диван и Братство Белого Ключа. Это, как мы знаем, институции, которые предъявляют к своим членам весьма высокие требования, особенно по части прав человека.
Среди знатоков такие постановки ценились особенно высоко. К сожалению, редко случалось, чтобы сам шеф как-то их отмечал. Например, он не придерживался системы Фейе, считая ее слишком неточной. Он довольно тщательно изучал лабанотацию (систему Лабана), при помощи которой, как известно, можно было фиксировать абсолютно любую движущуюся картинку, в том числе бокс и уборку опавшей листвы, но она показалась ему тяжеловесной и требующей много времени, которого у шефа было еще меньше, чем раньше. О чем стоило сожалеть, ибо Рудольфо действительно вышел теперь на международную арену, что вдохновляло его на чрезвычайно интересные движения.
Из соображений абсолютной честности Фабиан должен был отметить, что шеф начинал танцевать даже тогда, когда не знал, как ответить на тот или иной вопрос, хотел выпутаться из сложного положения или ему просто нечего было сказать.
Коэрапуу
Роман Коэрапуу, крупный и сильный мужчина, который некогда играл в волейбол в юношеской сборной, был бледен, как обычно в последнее время. От недосыпания глаза у него, казалось, по-вечернему подведены тенями и взгляд за очками был озабоченный. Он носил приличный темно-синий костюм, голубую рубашку и серый галстук в красную полоску. От его знакомых Фабиан слышал, что в свободное от работы время он якобы сангвиник.
Фабиану показалось, что Коэрапуу чем-то раздражен. Но как воспитанный человек он не кричал на окружающих, а бормотал что-то себе под нос, просматривая рассеянно факс, протянутый ему Муськой. Видимо, он не содержал ничего важного, потому что Коэрапуу безвольно опустил руку с факсом и вздохнул:
“Откуда, черт возьми, я достану ему эти деньги?!”
Разумеется, он спросил это не у Муськи, вздохнул риторически и выглянул в окно, где до самого горизонта тянулась очередь, эти люди хотели получить назад свое имущество и землю, которое отняла у них советская власть.
И снова деньги! Фабиан догадывался, в чем дело. Рудольфо собирался ехать завтра утром в Сантьяго де Компостелу. В этом году там ожидалось много паломников и среди них, по мнению шефа, должны оказаться те, от кого могла быть большая польза для признания независимости Эстонии.
Ибо на уровне мировой политики еще не все решено, как было известно Фабиану. Тот факт, что Эстония объявила свою независимость, еще ничего не означал. Ее признали пока страны, у которых практически отсутствовали какие бы то ни было отношения с Советским Союзом и которым в силу этого нечего было терять. Большие западные страны до сих пор постыдно занимали выжидательную позицию.
Шефа Рудольфо это обстоятельство ничуть не смущало, он даже потирал руки. Он произнес многозначительно: “Наша игра сейчас безошибочна и даже красива. Они сами эти правила выдумали, — тут Рудольфо иронически кашлянул, — своими жалкими умишками и ничего не смогут поделать, если мы с особой старательностью сделаем вид, что искренно им верим. В конце концов это им надоест и они дадут нам все, что нужно. В отдаленной перспективе они сами упадут в яму, которую вырыли, чтобы откреститься от нас. Терпение, немного терпения”.
Фабиан редко слышал от шефа высказывания столь ясные и недвусмысленные. В конце своей речи шеф совершил tour en l.air. с позиции Бpaulement croisБ.
Шеф действовал! В его голове, вечно окутанной облачком сигары “Мария Манчини”, зрели планы встреч, которые нужно предпринять в ближайшем будущем, проекты серий статей, которые в переводе на основные иностранные языки должны быть распространены в Европе и Америке, замыслы всевозможных акций, от кампаний сбора подписей до бала журналистов и мирных демонстраций. И так далее и так далее.
Мысли Рудольфо прыгали проворно, как блохи. Эти мысли представлялись Фабиану ужасно правильными и удачными. Несомненно, так считали и многие другие. Хотя порой ему казалось, что эти мысли ощутимо опережали те ограниченные материальные возможности, в рамках которых они должны были действовать.
Шеф забывал о пошлой действительности. Например, он сообщил о своем плане поехать в Сантьяго только час назад, когда до закрытия официальных учреждений и банков оставалось лишь четверть часа.
Раздобыть для него деньги к завтрашнему утру было почти что невозможно. Речь шла, естественно, о твердой валюте, о долларах. Их добывание было долгой и тягомотной процедурой. В нынешней ситуации, когда денежные ресурсы правительства в целом и запасы валюты были крайне ограничены, нужно было любую зарубежную командировку согласовывать с центральной канцелярией, которой руководил Пакс. Он или его заместитель давал приказ бухгалтерии выделить командировочные деньги в Государственном банке. Там нужно было сначала получить требуемую сумму в рублях, затем взять из центральной канцелярии новое письмо с печатью и отправиться с ним в Иностранный банк, который занимался этим далее. Меньше чем за два с половиной дня официально получить твердую валюту было невозможно.
Премьер-министр требовал, чтобы министерства каждую пятницу подавали в канцелярию петицию, кто из работников собирается на следующей неделе в зарубежную командировку.
У каждого, кто этого хотел, должна была быть конкретная программа. Иначе не стоило и надеяться, что петиция будет подписана. Рудольфо по поводу установления такого порядка иронично замечал:
“Такая система подходит для министерства по разведению овец, но не для нас. Они не понимают, что заграница для работников нашей канцелярии нормальная форма работы, это не туризм и не бизнес-тур. Наше поле деятельности и есть заграница”.