Считайте это расплатой за высокомерие.
Не прошли они и пары сотен ярдов – вокруг царила густая темнота, вдали на холмах, выли собаки, а звезды прочно заняли свои места на небосклоне, – как на них напали. Ничего общего с тем, как это много раз представлялось Лестеру, когда он плелся домой из закрывшегося бара на Двадцать четвертой улице в тайной надежде, что ему подвернется какой-нибудь незадачливый дерьмоголовый любитель подвигов, которого с полным правом можно будет порвать пополам. Никаких слов, никаких угроз типа: «У меня пистолет», «Гони кошелек» или «Это ограбление». Вот он бредет по пляжу, а его пьяная рука в предвкушении дальнейшего приятного развития событий покоится на плече Джины – и вот он уже лежит на песке, две пары обутых в остроносые ботинки ног жестоко и методично тузят его в лицо и по ребрам, а вокруг все замелькало и закружилось в вихре, словно в панике разлетевшаяся в стороны стайка мелких пташек. Послышался рык, проклятия, хруст кости – не иначе чей-то нос стал выглядеть иначе – это Джина, Джина Пума набросилась на нападавших и наносила им мощные и безжалостные удары кулаками. Он понял это, поднимаясь с песка, когда его внезапно перестали пинать. Хулиганье разбежалось.
– Ты в порядке? – спросила она, Лестеру даже сквозь шум волн было слышно ее ровное, чуть ускоренное дыхание.
Он выплюнул в ночь проклятие.
– Ублюдки! Сучье племя! Я убью вас!
Но это были лишь слова, пустые угрозы. Лестер это понимал. И что еще хуже – Джина тоже.
– Да, – наконец выдавил он.
Грудь тяжело вздымалась, в висках бился алкоголь и адреналин, вздувшиеся сосуды казались ему пульсирующими садовыми шлангами, змеившимися под кожей головы.
– Да, все о'кей… Мне вмазали по лицу… и по-моему… по-моему, сперли бумажник…
– Ясно, – странно спокойным голосом отметила Джина. – Ты уверен?
Затем она присела на корточки и, растопырив пальцы, принялась ощупывать песок.
Лестер присоединился к поискам, страшно обрадованный, что ему можно было пока оставаться на четвереньках. Бумажник? Да и черт с ним! Что ему какой-то там бумажник? Песок был приятно прохладным, и равномерный ритм прибоя передавался рукам самым непосредственным образом.
– Лес? – Джина уже встала и стояла над ним, заслонив звезды. Ему никак не удавалось разглядеть ее лицо. – Ты точно в порядке?
Откуда-то издалека до Лестера донесся его ответ:
– Да, все нормально!.
Ее голос был таким настойчивым, таким заботливым – голос подруги, жены, любовницы.
– Давай, Леб, пойдем. Тебе нельзя здесь оставаться. Это опасно.
– Хорошо, – сказал он. – Конечно. Я сейчас, ладно?
Свет был невыносимо ярким, его обжигающе-горячие лучи пробивались в щелки жалюзи. Проснувшись, Лестер обнаружил себя в своей постели – в своей мексиканской постели, в мексиканском отеле, в Мексике. Он был один. Без Джины. Так-то. Первым делом он посмотрел на часы. Вот они – сдавили запястье, словно браслет наручников, отделяя его обнаженное предплечье от мясистой розоватой кисти и безразлично показывая время; два тридцать два. Ладно. Он с трудом изменил положение тела с «лежа» на «сидя», осушил притаившуюся на ночном столике сразу за текилой пластиковую бутылку минералки и с минуту оценивал сложившуюся ситуацию.
Между ребрами, куда вчера ночью – как он начинал припоминать – многократно вонзались острые носы двух пар то ли туфель, то ли ботинок, Недовольно ворчала боль. Но это было сущим пустяком по сравнению с тем, что творилось с его лицом. Казалось, на нем не осталось ни единого неповрежденного участка, болело все – от лба до шеи. Он поднес руку к подбородку, и его пальцы уткнулись во что-то мягкое. Затем он попробовал пошевелить челюстью, но боль оказалась просто невыносимой. Правый глаз заплыл и не открывался, в голове без устали стучал молот, а горло сжимали спазмы тошноты. В довершение всего пропал бумажник.
Теперь придется позвонить и аннулировать все кредитки, а сам он – натуральный идиот, кретин. Лестер сочно обложил себя еще пару раз, но все же это был не конец света: у него еще было в заначке десять тонких хрустящих сотен, распиханных в разных, самых неожиданных местах в дорожной сумке, в сумочке с бритвенными принадлежностями и прочих небольших тайничках. Могло быть и хуже, подумалось ему, хотя и ненамного. Интересно, как он вчера добрался домой? Или его доставила Джина? При этой мысли он почувствовал, что сгорает от стыда.
Приняв душ, Лестер нацепил солнцезащитные очки с огромными зеркальными стеклами, прикрывающими его изуродованный глаз, и потащился в ресторан на веранде отеля. Джины там не оказалось, но это и к лучшему – ему требовалось какое-то время, чтобы немного прийти в себя и собраться с мыслями. Услужливая официантка была на месте – вся к его услугам, опять в традиционном платье до пят, на этот раз, правда, едва уловимого бледно-голубого оттенка. Она приветливо улыбнулась и что-то прощебетала. Лестер заказал два высоких бокала Smirnoff с naranja и содовой, а также яичницу из трех яиц с лепешками и огненно-жгучим соусом, от которого – можно не сомневаться – из ноздрей будет вырываться пламя. Он неторопливо ел и пил коктейли, а когда бросил ленивый взгляд на океан, то не увидел ничего, кроме водной пустыни. Выпив для душевного равновесия еще один – третий – коктейль, Лестер направился в холл отеля и спросил у дежурной, в каком номере остановилась Джина.
– Джина? – переспросила женщина, уставившись на него непонимающим взглядом. – Будьте добры, назовите ее фамилию.
Фамилии-то он и не знал. Точнее, он помнил, что Джина ее называла, но только это стерлось из намята, смытое водкой, текилой и дюжиной пинков в голову. Все, что он смог из себя выжать – это Джинин профессиональный псевдоним.
– Пума, – рискнул он. – Джина-Пума.
Волосы дежурной были стянуты в строгий пучок на затылке, а блузка застегнута до подбородка. Она изучающе посмотрела на Лестера.
– Мне очень жаль, но я не могу вам помочь.
– Джина, – повторил он, его голос слегка сорвался. – Ради бога, неужели у вас тут столько Джин?
На этот раз Лестеру резко ответили по-испански, после чего дежурная повернулась к нему спиной.
Началось методичное прочесывание отеля от бассейна к бару и обратно. Лестер был в отчаянии. Ему необходимо было объясниться по поводу вчерашней ночи, извиниться, отшутиться в конце концов, превратить дерьмо в золото. Она должна понять, что он, Лестер, был пьян в стельку и почти не соображал, и что при иных обстоятельствах он начисто вымел бы этими ублюдками пляж. Да-да, именно так. С окружавших бассейн шезлонгов отдыхающие бросали на него настороженные взгляды, а горничные в бледно-зеленых униформах испуганно жались к стенам. Затем он отправился на изнывающий под полуденным солнцем пляж и принялся искать там, проверяя сотни палапа, в тени которых отлеживались обгоревшие туристы. Вскоре Лестер тоже обгорел; он тяжело дышал и по нему ручьями лился пот. Скинув рубашку, Лестер бросился в волны, после чего забрался в ближайшую свободную палапа и отправил крутившуюся поблизости тощую девчушку за теплым как моча пивом.
Еще несколько доз условно называемого пивом напитка – и Лестер начал понемногу приходить в себя. И что с того, что он где-то посеял свою рубашку? Он в Мексике и пьян в дугу, скоро он найдет Джину и все будет отлично. Он пригласит ее на ужин, поймает такси – целый караван такси – и купит ей столько стейков и лобстеров, сколько она сможет съесть. Добавившись текилой с долькой лимона и на этот раз настоящим холодным пивом в туристском баре, Лестер заметил, что тени достаточно удлинились и решил пройтись дальше по пляжу, чтобы посмотреть, может быть, Джина ездила на катере в Пуэрто-Анхель или Каррисалийо и теперь возвращалась назад.
Солнце повисло над горизонтом – пылающий ярко-розовый шар, туристы хлопотали, собирая в сумки солнцезащитные кремы, полотенца и романы в бумажных обложках, в то время как смуглые местные жители, не ведающие, что такое отпуск, вместе со своими детьми и собаками начали выбираться из-под тени деревьев и постепенно отвоевывать территорию пляжа. Лестер шел, забавляясь тем, что пальцами ног на ходу загребал и отпускал тонкий песок. Он был уже на полпути к причалу, когда заметил, что где-то забыл очки. Ну и ладно. Неважно. Он даже не сбился с ритма – шагал себе и шагал. Подумаешь, еще одна вещь, собственность, которую он легко сбросил, словно змея старую кожу – так же, как расстался с письменным столом Эйприл, ее одеждой и всеми этими корзиночками-плетенками, которыми она украшала дом. Кроме того, свет не был уже таким ярким, и отражающиеся от воды блики не резали глаз, а эти смуглые люди, низкорослые меднокожие индейцы, которые с заходящим солнцем заполонили пляж – пусть они видят его, с пылающим обгорелым животом, разбитым подбородком и заплывшим глазом, ведь это их криминальные элементы сотворили с ним такое варварство, и теперь Лестер словно знамя нес на себе свидетельство их дикости.
– Чтоб вас, – тихо бормотал он. – Мать вашу…
В какой-то момент Лестер огляделся и обнаружил, что находится как раз напротив вчерашнего ресторанчика. Конечно, вон он, устроился среди деревьев, а его фонари отражаются в воде лагуны. Бар, который Лестер обнаружил только сейчас, был залит мягким светом; в нем были люди – еще бы, время коктейлей. Внезапно он почувствовал все крепнущую и совершенно необоснованную уверенность, что Джина тоже там – сидит, склонив над столом темноволосую голову. Лестер поддался идее и зашлепал прямо по грязной вонючей воде, в чем был – в сандалиях и шортах. Затем он поднялся на три ступеньки и по поскрипывающему дощатому полу двинулся к бару.
За столом действительно сидела женщина, но не Джина, а какая-то мексиканка. Скорее всего, хозяйка заведения – она делала записи в бухгалтерской книге. На мгновение подняв голову, женщина посмотрела куда-то сквозь Лестера и продолжила свое занятие. В баре сидели трое мужчин – нечто вроде местной полиции – в черных брюках и рубашках, на одном из них красовались огромные темные очки, хотя в это время суток в них не было никакой практической нужды. Охранники порядка не обратили на Лестера, никакого внимания, продолжая курить и спокойно переговариваться тихими голосами. На стойке перед ними стоял пол-литровый графин текилы, тарелки и три стакана серебристой жидкости. Лестер подозвал бармена.
– Маргариту, – заказал он. – С hielo.
Он потягивал коктейль, теперь уже совершенно пьяный, но у него была на то причина. Две причины. Даже три. Во-первых, его терзала жуткая боль – физическая боль, – а во-вторых, он был в отпуске. И когда же как не в отпуске человек имеет право нажраться как свинья, а? А в третьих – Джина. Все шло так хорошо, и на тебе. «Криминальные элементы». С ленивым любопытством бросив беглый взгляд на полицейских, Лестер раздраженно отвел глаза: где их носило, когда они действительно были нужны?
И тут он заметил то, от чего сердце у него пустилось вскачь: ботинки. На парнях были ботинки с острыми, украшенными серебристыми нашлепками носами. Кроме них в Пуэрто-Эскоидидо никто ботинок не носил. Жители едва ли могли позволить себе сандалии – это были рыбаки, зарабатывающие на жизнь крючком и десятиметровой леской, намотанной на двухлитровую пластиковую бутылку из-под пепси; горничные и торговцы мелочовкой, измотанные грязные крестьяне с холмов. Ботинки? Для них это почти то же самое, что пиджаки от Армани, шелковые рубашки и боксерские трусы с монограммой. Догадка обрушилась на него как удар. Нужно найти Джину.
Смеркалось, повсюду сновали дети, рыскали собаки, то и дело попискивали летучие мыши, а вдоль берега по грудь в воде стояли рыбаки. Под слепыми ударами его ног веером разлетался песок. Ровный бег алкоголя в венах придал ему бодрости и сил – он уже совсем не чувствовал боли, хотя н прекрасно понимал, что вскоре будет просто необходимо что-нибудь съесть и привести себя в порядок, особенно, если ему предстоит встреча с Джиной. Было жарко, тело Лестера горело, а все вокруг: и пальмы, и палапа, и прибрежные камни – казалось, поросло шерстью. Или пухом. Да, персиковым пушком.
Тут-то он и оступился, угодив ногой в ямку, и грузно рухнул на правый бок, пропахав лицом глубокую борозду в рыхлом песке. Его заплывший глаз, влажный от выделений, покрылся тонким слоем мелких белых песчинок. Лестер перекатился на спину и какое-то время лежал и смеялся своим мыслям. «Криминальные элементы, – подумал он, не замечая, что говорит вслух, а вокруг сгрудились люди. – Ну-ну, конечно, а я – папа римский».
Когда Лестер наконец добрался до отеля, он заколебался. Замерев посередине патио, в приглушенном вечернем свете фонарей он казался статуей, воздвигнутой в честь перепившего туриста С одной стороны, Лестеру не терпелось поскорее подняться в номер, смыть с себя соль и песок, сделать что-нибудь с волосами и выудить из сумки рубашку, с другой – его не менее сильно тянуло нырнуть на секундочку – только на секундочку – в бар и посмотреть, нет ли там Джины. А впрочем, зачем мучиться? Туда он и направился, громыхая ногами по ступеням и сверкая песком на коже, словно обвалянный в сахаре леденец.
Вот. Официантка была на месте. Она окинула его странным взглядом – смесь ужаса и ожидания, посетители, склонив головы, трудились над тарелками и бокалами, воздух был густой и плотный, словно вода Бармен пристально взглянул на Лестера, а тот, с тайной надеждой, кренясь и покачиваясь, продвигался через веранду.
На этот раз ему повезло: в дальней части ресторанчика, за столиком, пристроившимся чуть впереди за изгибом барной стойки, он увидел Джину. Она сидела, закинув ногу на ногу, и покачивала болтающейся на кончиках пальцев босоножкой. Где-то играла музыка, ее тихое мурлыканье разносилось в ночном воздухе. Мексиканская музыка, с приторными проигрышами трубы и плачущими скрипками. Это был – или мог бы быть – романтический момент. Но Джина не заметила появления Лестера – она сидела к нему в профиль на фоне набегающих на пляж волн, взгляд ее был обращен в сторону, а волосы мягко струились по плечам. И только обойдя выступающую часть стойки, Лестер увидел, что она не одна, с ней за столом сидел мужчина с бокалом в одной руке и дымящейся сигаретой в другой. Рыжие волосы, обтянутые лоллапалузовской[15] футболкой мускулы и узкое тараканье лицо.
Но вот Лестер уже нависает над столиком во весь своей немалый рост, подтаскивает стул и грузно плюхается на него, сотрясая веранду.
– Знаешь, Джина, – ничуть не смутившись, словно продолжая не думавшую прерываться беседу и не замечая существования тараканолицего, сказал Лестер. – Насчет прошлой ночи – ты просто не поверишь, но…
И тут он запнулся. Джина сидела, глядя на него во все глаза и раскрыв рот – рот, способный встретить любой удар; рот, знакомый со вкусом кожаной перчатки и кулака.
– О, боже, Лес, – выдохнула она. – Да что с тобой такое? На кого ты похож? Ты в зеркало-то смотрелся?
Он увидел, как она переглянулась с мужчиной за ее столиком, и тогда Лестер снова заговорил, силясь объяснить: и ночь, и как на них напали, что это не просто обычное хулиганье, а полицейские, и ради бога, как можно было ожидать, что ему удастся справиться с ними?
– Лес, – повторила она, – Лес, мне кажется, ты перебрал.