— Что скажешь об этом, Андрей Андреевич? — повернулся к соратнику Сталин, когда зажгли свет.
— Подобрать и загримировать актёров, конечно, можно. С такой точностью воссоздать интерьер твоего кабинета намного сложнее, но тоже возможно. И твой портрет с погонами нарисовать, — усмехнулся Андреев. — А что говорят эксперты?
— Фильм я не показывал никому, кроме тебя. Охрана, конечно, проверила всё на отсутствие ядов. И документы тоже. На новых состав бумаги и чернил отличается от нынешнего. А вот те два письма с моей подписью полностью соответствуют оригиналам, если не считать того, что они старее лет на пятнадцать. Но они и утверждают, что у них прошло уже семнадцать лет с этой поры. Ни единого отличия, ни по виду, ни по химическому составу бумаги, чернил, оттиску печатной машинки.
— Странно…
— Вот именно. На глупый розыгрыш не похоже, но и в правду поверить я не могу.
— Ты считаешь, Коба, мне нужно ехать?
— Они просили, чтобы приехал кто-нибудь из людей, кому я доверяю, и, в то же время, знающий их лично. Можно было бы послать Семёна или Клима, но они уже отбыли на фронт. Вече у них якобы на прежней должности, но ему сейчас невозможно отлучиться из Москвы. Это, конечно, больше по профилю Лаврентия, но его тем более нельзя трогать в эти дни. Лучше он предоставит тебе охрану. Район, который они указали в качестве места встречи, уже оцеплен и тщательно прочёсывается.
Сталин закурил, так и не поднимаясь из кресла в крошечном кремлёвском кинозале, и принялся махать рукой, гася спичку.
— Они очень торопятся. Да ты и сам слышал: они информированы о положении дел на фронтах в последние дни даже лучше нашего Генерального Штаба. А если учесть, что прошло несколько дней после съёмки этой ленты, то знали обо всё заранее. Поэтому вылетать нужно немедленно. И действовать очень быстро. К тому времени, когда ты будешь в этом самом… Берещино, туда уже протянут линию ВЧ-связи. Так что немедленно созванивайся со мной, когда встретишься с их связником. Действуй по обстановке. Но если всё сказанное ими подтвердится, я разрешаю тебе принять разрешение о дальнейших контактах с ними самостоятельно.
Председатель Совета Союза Верховного Совета СССР, Секретарь ЦК ВКП(б), председатель Комиссии партийного контроля, Член Политбюро… Так много должностей для невысокого, щуплого, неприметного человека с небольшими усиками, никогда не стремившегося к публичности. Но среди знающих людей слывшего едва ли не «серым кардиналом» при властном титане Сталине, доминирующим над всё и вся в Стране Советов. По крайней мере, если и говорить о доверии Вождя, то им Андрей Андреевич Андреев действительно пользовался. И глава партии большевиков прекрасно знал, что самые ответственные поручения можно дать именно этому невзрачному человечку: не подведёт.
Андреев даже не предполагал, какой дырой окажется эта самая станция Берещино. А чего ещё взять от обычной развилки путей узкоколейки, построенной в 1920-е годы для вывоза продукции небольшого чугунолитейного завода и древесины с лесозаготовок? Ну, да. В следующем десятилетии силами детской трудовой коммуны узкоколейку пробросили ещё и в соседний Саров. Особенно мрачное впечатление производило это среди ночи. Чем понравилась приславшим необычное послание Сталину такая глухомань, остаётся лишь гадать: здесь только будочка стрелочника в наличии. Именно в неё и протянули никем доселе невиданную здесь линию правительственной связи, «ВЧ», как её называют.
«Связники», как и договаривались, появились только во второй половине дня: два крепких рослых мужчины в военной форме, бодро орудующие рычагом четырёхместной дрезины-качалки. Как и было приказано, их пропустили к стрелке беспрепятственно, и лишь когда те приблизились метров на пятьдесят к группе чекистов, окружающих Андреева, дали команду остановиться. Но… Тут же взяли под козырёк, вытягиваясь во фрунт.
Столь необычное поведение прояснилось, когда сидящий спиной обернулся, оценивая оставшееся расстояние.
— Ну, здравствуй, Андрей Андреевич!
Семён Михайлович, одетый в привычную Андрееву маршальскую форму, на которую прикрепил три ордена Ленина и шесть орденов Красного Знамени, просто лучился улыбкой. Наград больше, значительно больше, чем было несколько дней назад.
— Больше года тебя не видел, с празднования 250-летия основания Ленинграда. А ты ничего, помолодел с тех пор, в отличие от меня! — засмеялся он, распространяя вокруг себя запах крепкого мужицкого пота. — Тебе связь с Хозяином провели? Тогда пойдём, я тоже хочу с ним поговорить.
С «Ива́новым» соединили достаточно быстро, и маршал, назвавший свой действующий позывной, сразу как-то весь ощетинился от покрывшей его «гусиной кожи». Даже голос от волнения дрогнул.
— Здравствуй, Коба. Разрешите доложить, товарищ Верховный главнокомандующий? Прибыл из 1958 года для встречи с вашим представителем товарищем Андреевым на эту чёртову станцию Берещино… Да, здесь, рядышком стоит… Передаю.
Судя по голосу, Генеральный секретарь тоже был немало удивлён, кого именно прислали для связи с будущим.
— Ты уверен, в том, что это именно Семён?
— Сердцем чую, что он. Постарел, но ничуть не изменился.
— И ещё хочу сказать тебе, Коба, — в завершение разговора вырвал у сталинского посланца трубку Будённый. — Не знаю, успеем ли мы вам помочь на Украине, но когда я тебе из Киева пришлю предложение отводить войска за Днепр, немедленно начинай отвод! На Гудериана, на Гудериана, который в августе повернёт на юг и захватит мосты через Десну, всё внимание. Меня до сих пор совесть гложет за то, что я не настоял на своём, и мы под Борисполем и Броварами потеряли в окружении почти весь Юго-Западный фронт, семьсот тысяч человек.
Назад на дрезине ехали вчетвером: к Семёну Михайловичу и «полковнику КГБ» Иванову в форме майора ГУ ГБ присоединились посланник Сталина и капитан госбезопасности Зайцев. По распоряжению областных органов внутренних дел движение между Берещино и Саровым закрыли, поэтому опасаться встречного или попутного поезда не следовало, так что у Будённого, едва ли не за троих налегавшего на качалку, от волнения не закрывался рот. Никакого связного рассказа: просто говорил, перепрыгивая с одной темы на другую, но всё-таки стараясь отвечать на вопросы Андреева.
За час, пока они добирались от Берещино до какого-то молодого леска, выросшего на месте вырубки, Андрей Андреевич узнал, что война, гремящая сейчас на западе, оказалась невероятно тяжёлой и долгой. Закончилась она в том мире, куда они ехали, только 9 мая 1945 года, но полным разгромом Германии. Ценой двадцати миллионов жизни советских людей, и больше половины этих потерь составили мирные граждане, которых фашисты стреляли, вешали, жгли целыми сёлами, угоняли в рабство, травили газом в лагерях смерти. Дошли они до Москвы, Сталинграда и Кавказа, которые удалось отстоять только огромным напряжением сил. Почти три года был в блокаде Ленинград, где от голода погибло несколько сотен тысяч человек. Не хотелось верить в такой кошмар, но по слезам, выступающим на глазах маршала, было видно: не врёт он.
— Восстановились мы уже к сорок седьмому году, но тут новая напасть приключилась: союзнички наши бывшие, — ввернул крепкое выраженьице Будённый. — До прямой войны дело не дошло, но крови они нам по сей день много портят. Всё грозятся атомными бомбами забросать. Да только шиш им!
На мгновенье отпустив ручку качалки, бывший командарм Первой конной скрутил дулю.
— У нас теперь и своих бомб хватает, чтобы ответить этим американцам с англичанами! Вот прямо здесь, в Сарове, их и делаем. А эта самая дыра в прошлое, портал, как её физики называют, получилась как побочный эффект при их опытах с излучениями. Год они мучились, пока не научились делать так, чтобы стало можно сюда, к вам, грузы и людей пересылать и обратно забирать. И сейчас ещё эту установку отлаживают. Потому и работает она кое-как: пять минут работает, полчаса отдыхает. Но уже хоть чем-то можно будет помочь советскому народу в этой страшной войне.
О себе Андреев узнал, что совсем одолели его начавшиеся почти десять лет назад проблемы со слухом. Да так, что в 1950 году не смог больше работать в Политбюро: почти совсем оглох.
— Ты там, у нас, как и я, на пенсии. Только я — в распоряжении министра обороны, а ты — в Президиуме Верховного Совета. Да всё одно отошли мы с тобой от больших дел стараниями Никитки.
Да, да! Оказалось, после смерти Сталина в марте 1953 года в руководстве партии развернулась жёсткая борьба за власть, которую выиграл Хрущёв, которого здесь сейчас никто не воспринимает всерьёз. Его поддержали многие, опасаясь прихода на место Кобы Лаврентия, набравшего очень серьёзный вес. Да так набравшего, что за несколько месяцев наворотил немало дел, которые за пять прошедших лет не смогли исправить. Берию расстреляли, Никитка устроил «развенчание культа личности Сталина», обвинив Вождя. И репрессии против сотрудников НКВД.
— И тебя обвинял в том, что ты руководил репрессиями. Только забыл он, как сам требовал увеличить лимит на число расстрелов. Да так рьяно «чистил неблагонадёжных», что Коба ему резолюцию на письме написал: «Уймись, дурак!».
Дорвавшись до власти, Хрущёв совсем наплевал на мнение товарищей, принялся «рулить», как ему бог на душу положит. Вот и получилось, что в январе 1957 года «старая гвардия» в лице Молотова, Кагановича и Маленкова поставила на Политбюро вопрос о смещении его с должности Первого секретаря ЦК КПСС.
— Это не они, это ещё Хозяин решил так партию переименовать.
И чуть дело не сорвалось. Хрущёва очень поддерживал Жуков, ставший непререкаемым авторитетом во время Войны. Но незадолго до описанных событий его самолёт попал в аварию при посадке, и Георгий Константинович серьёзно пострадал, лежал в больнице. А усилий председателя КГБ Серова, лично преданного Никите Сергеевичу, не хватило, чтобы повлиять на членов ЦК, собравшихся на Пленум следом за заседанием Политбюро. Да и заместитель Жукова маршал Рокоссовский, оставшийся «на хозяйстве» на время болезни министра, отказался поддерживать Хрущёва.
— Отправили мы на пенсию Никитку. А то ведь он что удумал: собирался выбросить тело товарища Сталина из Мавзолея, куда его рядом с Лениным положили.
Будённый не знал, как бы поступил Хрущёв, узнай он о том, что «дырка в прошлое» ведёт в страшный 1941 год. Но ни Георгий Максимилианович Маленков, возглавляющий партию, ни Николай Александрович Булганин, руководящий правительством, ни председатель Президиума Верховного Совета Николай Михайлович Шверник, ни министр иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов, ни министр обороны Константин Константинович Рокоссовский даже секунды не раздумывали над тем, что следует помочь Родине в её прошлом отбиться от гитлеровцев.
— Всем, чем только можем, будем помогать. Надо будет — и я на фронт поеду! О, а вон и нам маячат, что мы на место прибыли!
И действительно: из придорожных кустов поднялся какой-то человек в непривычной форме с погонами и быстро взбежал на железнодорожную насыпь, чтобы доложиться Семёну Михайловичу.
— Ди… дипломатические отношения между СССР и СССР? Это нонсенс какой-то! Это их требование?
— Это моё предложение, — зажмурился от дыма раскуриваемой трубки председатель ГКО. — Формально они — другое государство с другим правительством, другими законами, собственной армией и даже иными государственными границами. У меня самого это не укладывается в голове, но это так. Причём, у них законная власть. Не мятежники и узурпаторы какие-то, а пришедшие к власти по нашим, советским законам.
— То…о есть, ты становиться во главе страны 1958 года не собираешься?
— Вече, ты знаешь, почему нельзя усидеть на двух стульях? Задницы не хватит. Если я только заикнусь, что решил всего лишь побывать там, в будущем, меня тут же обвинят в том, что я бросил страну в самый трудный для неё момент и сбежал. И будут правы. А руководить отсюда государством с ещё большей, чем у нас, площадью и экономическим потенциалом, через какую-то то работающую, то не работающую дырочку в глухих мордовских лесах… Нет, пусть руководят сами. Если за пять лет не пропали без меня, то не пропадут и дальше. А стараниями Никитки я в глазах многих тамошних коммунистов ещё и выгляжу этаким кровавым вурдалаком. Там их мир, вот и пусть его строят своими руками.
И снова Сталин затянулся дымом из трубки.
— Они обещают помощь. Серьёзную помощь. Пока Андрей был там, к нам уже перешла их техника и начала прокладку дорог от их этого… портала. Железной в сторону станции Шатки и автомобильной до Арзамаса. Очень быстро строят. К моменту его приезда в Москву путь до Арзамаса уже будет проложен. Докладывают, что их военно-железнодорожные части кладут рельсы прямо на полотно узкоколейки. Кусками сдвигают старые, и на их место укладывают звенья новых. Недели две, и их железнодорожную сеть состыкуют с нашей. Сам же Андрей везёт не только архив документов о ходе войны, но и людей. Специалистов. В первую очередь — для ведомства Лаврентия.
— Не Меркулова?
— Нет. Как мы и сами на днях решили, в их истории мы тоже через несколько дней вернули НКГБ в состав НКВД. Эти люди и документы уже облегчат нам жизнь.
— Чем? Я так понял, что их немного.
— Это разведчики и контрразведчики, занимавшиеся делом всю войну. То есть, им известны как наши, так и немецкие удачные и неудачные спецоперации. Все изменники, предатели и саботажники, все светлые головы и выдающиеся умы, приблизившие нашу победу, все достоинства и недостатки наших военачальников. Одно то, что мы будем в подробностях знать все планы немецкого командования на ближайшие недели, уже облегчит положение на фронтах.
— Будённый тоже едет?
— А как же без него? Хрущёв его смертельно обидел, сняв со всех постов и исключив из партии, вот теперь он и рвётся в бой. В бой, не в бой, а ему выдали мандат командующего группой советников. А второму маршалу, Василевскому, заменившему Бориса Михайловича Шапошникова на посту начальника Генерального Штаба, мандат его заместителя.
— Василевскому? Тому, который сейчас генерал-майор?
— Сейчас — генерал-майор. А меньше, чем через два года, стал маршалом. Через месяц после получения звания генерал армии. Значит, действительно стоящий специалист, если мы его так быстро повышали. Но и его Никитка в отставку отправил.
— Что будем с ним делать? С Никитой, я имею в виду.
— Получим документы, ознакомимся. Вести о дровах, которые он наломал после моей смерти, не сразу до Киева дойдут. Потому у нас будет время решить, настолько ли он вреден, чтобы его сразу арестовывать, или сначала можно где-то на третьестепенных ролях использовать. Но нельзя его подпускать к этим «военным специалистам». Судя по словам Андрея, слишком сильно он практически всем им насолил. Как бы они сами этот вопрос не решили…
— А есть за что его арестовывать, Коба?
— Найдётся, — усмехнулся Сталин. — Даже не касаясь его троцкистского прошлого: заигрывание с буржуазными националистами, ослабление украинской партийной организации неоправданными репрессиями, обман товарищей по партии в вопросе социального происхождения и настоящей фамилии. Ты знаешь, что он на самом деле никакой не Хрущёв?
Молотов откинулся на спинку стула и удивлённо поднял брови.
— Помнишь эту историю с бегством наркома внутренних дел Украины Успенского, хорошего друга Хрущёва? Он выдавал себя за сына лесника из-под Тулы. А когда проверили, то оказалось, что его отец — крупный купец, ярый черносотенец и погромщик. Да и сам Успенский в пятнадцать лет участвовал в погромах еврейских беженцев. Спелись они с Никитой не на пустом месте. В родной деревне Хрущёва Калиновке все почему-то уверены, что никакой он не сын шахтёра, а его настоящий отец — польский помещик Гасвицкий. Он его и откупил от армии в Первую Мировую, а потом пристроил на работу. Но не в шахту, а управляющим имением своего друга, германского помещика Кирша в Юзовке. В общем, как ни старались, так никто и не нашёл шахту, на которой работал Хрущёв. Зато его троцкистская сущность сразу проявилась после моей смерти там, в будущем.
У Вячеслава Михайловича по спине пробежал холодок от того, как спокойно Коба рассуждает о своей грядущей смерти. Он-то ведь жив там, в будущем. Жив и остаётся в числе высших руководителей страны. И когда-нибудь наверняка встретится с самим собой, но более старым, знающим и опытным. Осудит тот, будущий Молотов, Молотова нынешнего, или посчитает, что всё им делалось верно?
Похоже, и Сталина беспокоит то, что о нём думают в будущем. Вида не показывает, но сомнений в этом нет. Потому с таким нетерпением и ждёт появления в Кремле Будённого и Андреева. Не зря в народе бытует поговорка: хуже нет, чем ждать и догонять.
Обоим можно верить. Семён Михайлович, прямой и, на вид, простоватый, на самом деле обладает цепким умом, умея схватывать на лету самую сложную ситуацию и мгновенно выбирать наиболее оптимальный вариант из всех предложенных решений. Кобе верит безоговорочно, предан до мозга костей. Даже в той истории, когда его пытались арестовать, отбившись от чекистов, бросился звонить именно Сталину, предупреждая, что живым не сдастся не из-за того, что чувствует за собой какую-то вину, а партийная честь ему этого не позволит.
С Андреевым всё ещё лучше. Если и говорить о доверенных людях партийного Вождя, то Андрей Андреевич — именно тот, кто придёт на ум человеку, разбирающемуся в кремлёвской «кухне». Это тот, кто держит в руках кончики таких «нервов», по которым Сталину поступает информация, что о них больше никому неизвестно. Ни людям Берии, ни военной разведке, ни подчинённым его, Молотова. И не только за границей, но и внутри страны. Совершенно неприметный, но умеющий проанализировать и правильно оценить самую сложную ситуацию. В разговоре по «ВЧ» наверняка и десятой доли подмеченного во время визита в будущее не поведал.
— Бе… Берию ты для того отправил в Киев, чтобы нейтрализовать его на момент при… прибытия посланцев в Москву?
Сталин кивнул.
— По просьбе Семёна. Мне тоже очень интересно, что он такого натворил после моей смерти, если за него никто не вступился. Он, конечно, уже сейчас многим мозоли оттоптал, но Андрей говорит, что причиной стали именно политические инициативы Лаврентия. Как внутриполитические, так и внешнеполитические. И ты же, Вече, понимаешь, что его присутствие в Наркомате на тот момент, когда это выяснится, может оказаться… решающим.
При словах «внешнеполитические инициативы», наркома иностранных дел покоробило. В послевоенном мире, как он понял, вчерашние союзники, сегодня предлагающие Советскому Союзу всемерную помощь в борьбе с Германией, немедленно превратились в заклятых врагов, объявивших своей целью уничтожение не только первого в мире государства рабочих и крестьян, но и вообще всех стран, пошедших следом за СССР по социалистическому пути развития.
В общем-то, это тоже не ново: ещё чуть больше года назад Британия и Франция, уже воюющие с Гитлером, готовили нападение на нас. Подлое, беспринципное: собирались разбомбить советские нефтепромыслы в Закавказье и на Кавказе. И только то, что Гитлер начал операцию по военному разгрому англо-французских войск на территории Франции, сорвало эти планы.
Новое в этой извечно враждебной России политике англосаксов то, что на арену вышли их заокеанские «кузены», до того не желавшие вмешиваться в европейскую политику. И, если судить по скупым словам Андрея Андреева, вышли настолько решительно, что отодвинули «лимонников» на вторые роли. И что же в такой ситуации критического мог натворить Берия?