Европам - плевать, раз своим мы не нужные,
В Европах, слыхал я, своих берегут.
Но все разговоры. О частном. О личном.
В холмах я бродил среди тысяч могил,
Догадке о том, что всем все безразлично,
Везде подтверждение находил.
Что русские! - Нация на перепашку!
Никто о других тоже слезы не льет.
Мы прожили жизнь - душа нараспашку.
Мы к братству стремились. - Вот братства оплот!
Вот здесь я свою понимаю наивность,
И что там европам? И что круги Данта?
И в этом безмолвии мне прояснилось,
Зачем дали бога мне вроде гаранта.
Живи и молись! И все образуется:
И жизнь, и мысль. И мое истребление.
И золотом снова церкви красуются,
Но не находит душа исцеления.
И брошены все. Латыш и болгарин,
Кореец и грек Китаец. Поляк.
Вот немцев семья. - Как мир этот странен!
И странность его не постигнешь никак.
Европа молчит. И Азия - тоже.
Как будто вчера вышли мы из зверья.
Своих все забыли. И нам не поможет
Народов каких-то, гуманных, семья.
Нет, не прошу я европы о помощи,
И вижу в их жестах лишь сытых игру.
МЫ топчемся все в обмане, в жестокости,
По мертвому миру, сжав зубы, бреду.
Мне странно: трагедий, убийств, всей этой бессмыслицы
не видит почти образованный мир.
И мысль не пробьется. Не заискрится.
Неужто тупик? И бездонный обрыв?
Какие уроки! Что век Возрождения!
И что там фашизм - на своих наплевать!
Я вижу в ночлежках тупых
пробуждение
Мильонов, которым с коленей не встать.
Вот вижу предел. Философии. Этики.
Живых обреченность. Безмолвье могил.
И все безразличье, кажется, этим
Себе самому я хотя б объяснил.
Что нам до живых. Тем боле - до мертвых.
О чем по церквям нам поют голоса?
Поют не о том. Это понял я твердо,
Немеет от этих открытий душа.
Иду солнцепеком. Сквозь зной азиатский,
С землей раскаленной смешался ваш прах.