— Ну так, сыночек, — сказала она, — взяли бы тогда да расписались… Пока у тебя каникулы и свадьбу сыграли бы.
Юра с минуту сидел растерянный. Потом поднялся, подошел к окну. Стоял там какое-то время, заложив руки за спину и глядя на улицу. Антонина Ивановна наблюдала за ним и думала о том, как похож он даже в походке, в жестах на отца. Тот тоже, если о чем серьезном задумается, стоит у окна и смотрит на улицу, заложив руки за спину.
Наконец Юра отошел от окна, приблизился к матери, склонился к ней и поцеловал в теплую мягкую щеку.
— Спасибо тебе, мамочка, за то, что ты сказала, за то, что ты хочешь для нас сделать. Но только, знаешь что? Вот окончу институт — полтора года осталось — и тогда, как человек самостоятельный, со специальностью, с дипломом… Тогда мы с Реней и поженимся.
— Может, ты, сынок, не хочешь вводить нас в расход, так не стесняйся… Ты ведь знаешь, что мы для тебя готовы на все, на все…
— Знаю, мамочка, знаю, но не надо.
— Ну что ж, как хочешь, — вздохнула Антонина Ивановна. — Только вот уедешь ты снова. Пускай бы Реня уже была моей невесткой… Это ведь так хорошо, когда большая семья.
— Так она у нас и будет, мамочка. Большая дружная семья. Вот увидишь, — пообещал ей Юра.
— Ну, так в какую сторону пойдем? — спросила Зоя.
Они вышли погулять, Зоя собиралась показать брату места в городе, которых он еще не видел.
Юра взглянул на часы.
— Знаешь что, — предложил он, — давай-ка мы с тобой пойдем Реню встречать. Как раз и рабочий день кончается.
«Ему бы только увидеть Реню», — ревниво подумала Зоя.
— Ну что ж, давай, — согласилась она и повернула в сторону троллейбусной остановки.
К заводу они подъехали как раз в конце смены, из проходной вереницей пошли работницы — мелькали синие, зеленые, красные шапочки и платки.
У Зои вдруг забилось сердце. Она и думать не могла, что так здесь разволнуется. С какой-то завистью смотрела на двери проходной. Ведь совсем недавно и для нее так же кончался рабочий день, и она была частью этой бесконечной вереницы. А теперь она здесь чужая, посторонняя. Вот стоит в стороне и смотрит, как расходятся девушки, рассыпаются, словно бусины с нитки. А завтра снова соберутся вместе, и послезавтра, и еще, и еще…
Проходили знакомые девушки, многих из них Зоя знала только в лицо, но в любую минуту могли показаться из их цеха, их бригады. Зое и хотелось повидаться с ними и было чего-то стыдно.
А вот и Реня. Увидела Юру с Зоей — побежала им навстречу, поскользнулась, покатилась на ногах по ледяной дорожке, так и доехала до них, прямо Юре в объятия.
— Не устала? — заглядывает Юра Рене в глаза, стряхивает с ее плеча снежинки. — Если не устала, погуляем.
— Давайте! — охотно соглашается Реня.
— Но, может, ты есть хочешь, с работы ведь?
— Нет, не хочу, — улыбается Реня счастливой улыбкой.
— Тогда знаете что, давайте поедем в центр, вы мне покажете ваш знаменитый путепровод.
Был «час пик». На остановках — народу!.. Дождавшись своей очереди, кое-как втиснулись в троллейбус и зажатые так, что ни вздохнуть, ни охнуть, поехали. Юру с Реней толпа понесла вперед, а Зою оттеснила на заднюю площадку, в самый хвост троллейбуса.
На каждой остановке в троллейбус умудрялись втискиваться новые пассажиры. На площади Победы вломился верзила с распатланным чубом. Он изо всех сил прокладывал себе дорогу, работая локтями. Вперед пробиться и ему не удалось, ринулся на заднюю площадку, остановился около Зои, прижав ее к поручню сиденья. Но Зоя задумалась, не замечала ни верзилы, ни того, как больно прижали ее к поручню.
— Куда навалился! — услышала у себя над головой. — Девушку вон чуть не задавил… Целый день работала, а теперь еще тебя на плечах держать должна…
Зоя не сразу поняла, что речь идет о ней, что это за нее вступились, а когда подняла глаза, увидела лицо молодого парня с чистыми синими глазами. Парень оттирал верзилу, стараясь освободить Зою, и остальные пассажиры его поддерживали.
— Чуть не по головам пошел! — накинулись они на чубатого. — Всех порасшвырял локтями.
— Вырос под небо, а ума не набрался, — проворчал пожилой пассажир в пушистой шапке.
— Ну, как вам теперь, лучше? — спросил Зою парень.
— Да, хорошо, спасибо…
«Уж не смеется ли он надо мной, будто я с работы еду, или в самом деле так подумал», — Зоя украдкой взглянула на юношу. Тот приветливо ей улыбнулся.
И вдруг Зое захотелось, чтобы это и на самом деле было так, чтобы она и на самом деле ехала с работы. Ведь это счастье — быть со всеми, ты — как все, едешь с работы…
На остановке у Дома правительства выходили многие, подталкивая друг друга, спрыгивали на тротуар.
— Ф-фу, чуть доехали, — поправляя пальто и шапку, отдувался Юра. — А тебя, сестричка, там не задавили? — подал он руку Зое.
Они гуляли, любовались городом.
— Подожди, — брала Реня Юру за руку, — это какая улица? Московская? Ой, нет, Бобруйская, — узнавала она. — Московская там, в конце моста. Смотри, Юра, какой простор открывается! А мост какой огромный! Даже в Ленинграде, наверно, такого нет.
— Мост, конечно, интересный. И город у вас хороший. Красивый город.
— Еще бы! — радовалась Реня.
Они пошли по мосту обратно, смотрели на проспект, очерченный пунктиром огней.
Серые мягкие сумерки опускались на город. Темнело. И бессчетное количество огней — зеленых, красных, синих — замелькало на улицах.
Реня с Юрой весело болтали. А Зоя больше молчала.
— Что это ты, сестричка, невеселая? Что-то настроение у тебя испортилось, — заметил Юра.
— Да ну, ничего. Не обращайте на меня внимания.
Антонина Ивановна заждалась детей. Прислушивалась к каждому стуку на лестнице, выглядывала в окно на освещенную улицу.
— Наконец-то, — обрадовалась она, когда те появились. — И где это вы так поздно голодные бродите?
И тут же забегала, засуетилась, подавая обед.
За столом Юра с Реней рассказывали, как они гуляли по мосту, лица у них были возбужденные, румяные. Антонина Ивановна слушала и с тревогой поглядывала на Зою. Не нравилась ей дочка — какая-то бледная, грустная.
Когда убрали со стола и Зоя с Реней пошли на кухню мыть посуду, Антонина Ивановна вздохнула.