— Ты простудился? — сказал Мерсье.
Потому что Камье закашлялся.
— Рановато еще быть уверенным, — сказал Камье.
— Надеюсь, ничего страшного, — сказал Мерсье.
— Какой замечательный день, — сказал Камье.
— А разве нет? — сказал Мерсье.
— Какое замечательное болото, — сказал Камье.
— Замечательнейшее, — сказал Мерсье.
Мерсье демонстративно поглядел на вереск и недоверчиво присвистнул.
— Под ним торф, — сказал Камье.
— Кто бы мог подумать, — сказал Мерсье.
Камье опять закашлялся.
— Как ты полагаешь, — сказал Камье, — там черви такие же, как в земле?
— Торф обладает удивительными свойствами, — сказал Мерсье.
— Но черви там есть? — сказал Камье.
— Может, нам сделать маленькую ямку и посмотреть? — сказал Мерсье.
— Разумеется, нет, — сказал Камье. — Что за идея.
Он закашлялся в третий раз.
День действительно был притяный, по крайней мере из тех, что отдельным своими моментами сойдут за приятный, однако холодный, и ночь на носу.
— Где нам ночевать, — сказал Камье, — мы подумали об этом?
— Странное впечатление, — сказал Мерсье, — странное впечатление иногда, будто мы не одни. У тебя нет?
— Не уверен, что я понимаю, — сказал Камье.
То вовсю, то еле-еле, в этом весь Камье.
— Как будто присутствие кого-то третьего, — сказал Мерсье. — Окутывающего нас. Я чувствовал это с самого начала. А я все что угодно, только не медиум.
— Тебя это беспокоит? — сказал Камье.
— Сперва не беспокоило, — сказал Мерсье.
— А теперь? — сказал Камье.
— Теперь начинает беспокоить немного, — сказал Мерсье.
Ночь действительно была на носу, и для них хорошо, пускай сами они, возможно, и не признавали этого, что ночь была на носу.
— Проклятье, — сказал Мерсье, — кто, черт побери, ты такой, Камье?
— Я? — сказал Камье. — Я Камье, Фрэнсис Ксавье[44].
— Я мог бы и себе задать тот же вопрос, — сказал Мерсье.
— Где мы намерены провести ночь? — сказал Камье. — Под звездами?
— Есть развалины, — сказал Мерсье. — Или можем идти, покуда не рухнем.
Немного спустя они и действительно подошли к развалинам дома. С вида — доброй полувековой давности. Была почти ночь.
— Теперь мы должны выбрать, — сказал Мерсье.
— Между чем и чем? — сказал Камье.
— Развалины или изнеможение, — сказал Мерсье.
— А мы не можем их как— нибудь скомбинировать? — сказал Камье.
— До следующих нам не добраться, — сказал Мерсье.
Они пошли дальше, если это можно назвать пошли. Наконец, Мерсье сказал:
— Не думаю, что я много еще сумею пройти.
— Так скоро? — сказал Камье. — Что такое? Ноги? Ступни?
— Скорее голова, — сказал Мерсье.
Теперь была ночь. Дорога пропадала в темноте в нескольких ярдах перед ними. Еще слишком рано, чтобы звезды давали свет. Луна поднимется только позже. Это был самый темный час. Они стояли неподвижно, почти скрытые друг от друга шириной дороги. Камье приблизился к Мерсье.
— Мы повернем назад, — сказал Камье. — Обопрись на меня.
— Это моя голова, говорю тебе, — сказал Мерсье.
— Ты видишь образы, которых не существует, — сказал Камье. — Рощи там, где ничего нет. Неясные очертания странных животных, гигантских лошадей и коров выступающих из мрака мерещатся тебе, стоит лишь поднять голову. И высокие амбары, и громадные стога. Все более расплывчатые и смутные, будто ты на глазах слепнешь.
— Возьми меня за руку, если хочешь, — сказал Мерсье.