Квинн в испуге вскрикнула. Лиам не мог позволить себе взглянуть на нее, но чувствовал ее взгляд, ее отчаяние и ужас.
Их слишком много. Они приближались.
В ушах зазвенело, горло сжалось, страх запульсировал в груди. Он не мог подвести Квинн. Он обещал вернуть ее домой. Он обещал.
Лиам стоял на коленях, его позвоночник пронзала электрическая боль, вновь открывшаяся рана как нож в боку, но он стрелял снова и снова. Патроны подходили к концу.
Когда патроны иссякнут, он заберет у Квинн HK45, хотя у нее оставалось в лучшем случае несколько патронов. Затем достанет свой «Гербер» и будет драться до тех пор, пока не потеряет силы…
Бум! Бум! Бум!
Зеленая фигура, спрятанная за внедорожником справа от него, упала как камень. Еще выстрелы, и вторая фигура рухнула. Третья с визгом, как поросенок, выскочила из-за темного «Шевроле Импала».
Винтовка выскользнула из рук подстреленного врага, когда он скрючился, зажимая раненую ногу. Его крики сотрясали прохладный воздух.
Лиам всадил патрон в его череп, чтобы добить.
Лютер, понял Лиам, когда его тряхнуло, как провод под напряжением. Лютер находился на крыше склада, примыкающего к стоянке, и вел огонь по врагам сверху. С его позиции это все равно что стрелять по рыбе в бочке.
Вопреки здравому смыслу, Лиам оставил ему оружие после того, как Лютер пообещал обеспечить прикрытие. Он и вправду помог.
Несколько резких тресков разорвали воздух. Еще один враг упал. Остальные обернулись, судорожно ища новую угрозу, но уже слишком поздно.
Они уже обречены, независимо от того, знали они об этом или нет.
С новыми силами Лиам присоединился к зачистке. Через минуту все враги были уничтожены. Ничто не двигалось. Одиннадцать тел лежали на парковке.
Долгую минуту он оставался в полной боевой готовности, ожидая, что вот-вот появится еще одна ловушка. Этого не произошло. Лиам напрягся, чтобы расслышать сквозь звон в ушах, запах кордита неприятно резал ноздри.
Эхо выстрелов затихло в тишине раннего утра. Сражение закончилось. Они прорвались.
— Теперь мы можем идти домой? — спросила Квинн.
Лиам обернулся и протянул руку.
— Да, пойдем.
Глава 66
Ханна
День сто второй
Ханна шла через лес вдоль берега реки. Туман призрачными пальцами просачивался сквозь ветви. Ее фонарик напоминал мутную воронку в предрассветном мраке.
Призрак рысил впереди нее, его пушистый хвост развевался в тумане как флаг.
Майло и Шарлотта в безопасности, с Бруксами. Ханне не спалось, хотелось подумать. Она нуждалась в нескольких минутах одиночества. Призрак, должно быть, чувствовал то же самое, потому что он заскулил у двери еще до того, как она опустила ноги в носках на пол.
Лес затих, словно прислушиваясь, ожидая чего-то с затаенным дыханием. Ни улюлюканья сов, ни шорохов, ни стрекота насекомых.
Ханна прикоснулась ладонями к ближайшей сосне, ощутила шершавую кору, вдохнула сладкий аромат соснового сока, липкий на пальцах.
Не так давно она бежала через такой же лес, ели и сосны облеплял снег, сугробы намело до пояса, лютый холод наступал на пятки. Чудовище у нее за спиной, и ничего, кроме собственной ловкости и решимости, не помогало ей выжить.
До Лиама. Машинально Ханна сунула руку в карман и нащупала маленькую вязаную шапочку, которую одолжила у Шарлотты. Шапочка успокаивала ее, словно в ней находилась частичка его жизни.
Пока она шла, и голые ветви образовывали навес высоко над головой, Ханна молилась. Не в первый раз и не в последний. Она молилась за Лиама, за Квинн, за свою маленькую семью.
За то, что у них здесь есть, что они строят, за что борются. За доверие и веру. За преданность и любовь. За общину.
Люди, о которых она заботилась, были важны, они многое меняли. Некоторые вещи стоили борьбы, боли, жертв. Некоторые вещи — некоторые люди — стоили всего этого.
Она обхватила себя руками и задрожала: ботинки хлюпали по влажным листьям и снегу, дыхание вырывалось белыми струйками. Влажный туман прижимался к ее коже.
Лиам снова где-то там, спасает Квинн, делает то, что умеет лучше всего. Герой, но и раненый воин. Человек, несовершенный, сложный, страдающий.
Она молилась за их с Квинн благополучное возвращение, волновалась за него, скучала по нему. По его теплоте, его уму и вдумчивости, по тому, как одно его присутствие успокаивало ее так, как ничто другое.
Ханна скучала по его кривой улыбке, серо-голубым глазам, похожим на море перед бурей, по этой притягательной смеси силы и уязвимости, которая разрушила ее барьеры, расшатала ее защиту и полностью ее уничтожила.
Теперь ее сердце — поврежденное, дикое, такое же искалеченное, как ее искореженная рука, жаждало того, чего она одновременно боялась и отчаянно желала.
Ханна пробралась сквозь строй деревьев и остановилась на краю обрыва, с которого открывался вид на реку Сент-Джо. Солнце поднялось над горизонтом, его яркие лучи сжигали ленты тумана, клубящегося над рекой.
Река была неспешной, коричневато-серого цвета, как расплавленное железо. С высоты Ханна могла видеть ледяные плиты, вздымающиеся в воздух, скрежещущие друг о друга, как миниатюрные айсберги, трескающиеся и лопающиеся, когда вода в реке внизу поднималась от таяния снега.
Земля под снегом все еще оставалась коричневой и бесплодной. Но ненадолго. Не навсегда.
Какой бы мрачной и холодной она ни казалась, зима не вечна. Река потечет, цветы распустятся, урожай вырастет.
Весну невозможно остановить.
И любовь тоже.
Ханна все ждала, когда страх рассеется. Но он не исчезал. Может быть, никогда и не уйдет.
Может быть, единственные вещи, которые стоит делать или иметь в этом мире, — это те самые вещи, что пугают тебя до смерти.
Она посмотрела на свою руку, на искалеченный большой палец, на скрюченные пальцы, которые она так старалась сделать пригодными для использования, вернуть украденное, восстановить разрушенное.
Ее искалеченная рука теперь часть ее самой, часть ее истории. Стыд больше не разгорался в ее груди при виде нее. Что-то другое сияло ярко, жестко и яростно. Настолько ослепительно, что Ханна до сих пор не верила, что может смотреть на это открыто.
Она сломана, но сломанность не означает уродство. Сломанность не равна безнадежности.
Может быть, просто может быть, сломанное может быть даже красивым.