Пятница, 10 ноября. Раннее утро
Московская область, Щелково-40
Я встал пораньше, минут за пять до звонка, и мстительно шлепнул по кнопке будильника. Будет тут мне всякий механизм «подъем» командовать…
Быстро натянув пижамные штаны и футболку, я спустился вниз — мои женщины разводили кофейную церемонию. Сидели чинно, и дули из чашек. Только Рита пила черный, а Юлька прихлебывала кофий «по-вьетнамски» — щедро забелив сгущенкой.
— Доброе утро, папусечка!
— Доброе, киска моя маленькая.
Я нагнулся чмокнуть первоклашку под улыбчивым Ритиным взглядом. Юлиус подставил щечку, и тут же уличил папу в неверной идентификации:
— Это наш Коша — киска, а я не киска! Я — людь!
Мама звонко рассмеялась.
— Собирайся, людь, а то в школу опоздаем.
— Мам, а можно я сама? — просительная гримаска на Юлином личике растрогала бы даже людоеда. — Нет-нет, не одна, я с Галей и Витой буду! Можно? Ну, ма-ам!
— А успеете? — дрогнуло родительское сердце.
— Успеем! — возликовала доча. — Мы бегом!
— Ну, давай… Сама.
— Ага!
Юльку как ветром сдуло. Только и слышно было, как девочка топочет, собираясь в «автономку». Вот и громкий возмущенный мяв донесся, и сразу — недовольный Юлин голос: «Разлегся тут…»
— Папусечка, мамусечка, чава-какава!
Рита не удержалась, вышла проводить, но дитё уже неслось к калитке — за оградой, как разноцветные поплавки, качались шапочки Юлиных подружек. Щебет, смех — и побежали ножки по дорожке…
Глядя в окно, мне даже взгрустнулось. Наблюдаешь, как растут дети, и поневоле разумеешь, что сам в это текучее время близишь старость…
Рита прижалась к моей спине, и я мигом смахнул печаль. Погладил руки, что меня обнимали.
— А я так и не пила кофе… — неожиданно созналась девушка. — Приготовила только. По-бедуински. Будешь?
Я развернулся, и притиснул Риту, засматриваясь на броское и нежное лицо, такое знакомое, родное, со вчерашнего дня не целованное…
— Чем дольше живу, тем лучше понимаю, какой же мне клад достался…
— Это ты мой клад… Будешь?
— Наливай!
Честно говоря, я не ожидал, что с нами повторится то, что творилось у Наташи. После той любовной феерии, что кружила нас в вихревом разноцветье эмоций, секс с обычной женщиной уже не слишком-то и влёк. Но разве суть в блаженном исступлении? Лично я обожаю прелюдию…
— Держи, — сладко улыбаясь, Рита протянула мне чашку жестом Евы, искушавшей Адама.
Я отпил. Почмокал, изображая знатока…
— Тот самый вкус, — сказал с запинкой.
Девушка тут же шагнула ко мне, прижимаясь.
— Тебе все еще неспокойно? Мишенька, поверь мне, пожалуйста! Я не притворяюсь, когда говорю, что у нас всё хорошо. Я нисколечки не унижена и, тем более, не оскорблена! Никакого смирения, горечи и прочих страстей со знаком «минус»! Я просто люблю тебя. Конечно же, ревность присутствует, но это же нормально! Да и сла-абенькая она у меня, до мотива преступления точно не дотягивает… — Рита тихонько рассмеялась, и заговорила, унимая улыбку. — Наташка нам даже звонить боится, стесняется… А я ей сама позвонила вчера… Она беременна!
Я поежился.
— Получилось все-таки…
— А ты будто и не рад… — девушка ласково провела ладонью по моей щеке.
— Я рад — за Наташу, — вытолкнулось у меня. — А вот за себя… Понимаешь, это тягостно — раздваиваться между женщинами…
— Раздваиваться? — Рита прыснула в ладошку, и рассмеялась вольно, запрокидывая голову. — Я тебе не рассказывала… В общем, там еще, в Гаване, когда мы помирились с Инкой, она сказала… Вот, говорит, как повезло Мише — сразу две жены! А потом притворилась серьезной, и добавила: «Лучше, конечно, три!» Ну, признайся — три же лучше одной? М-м? А я у тебя буду главной женой, хи-хи…
Мне стало понятно, что кофий подействовал, когда Рита со смехом сдернула с меня штаны, а затем, извиваясь, стянула свое платье.
С утра она гладила всякие галантерейные изделия, и постелила на буфете шерстяное одеяло, сложенное вчетверо. Вот на него я Риту и усадил — дыхание ее стало прерывистым, соски отвердели — стали будто незрелые виноградины, в глазах вращается горячая тьма…
Девушка тянулась ко мне, выгибаясь со стоном, а тут и меня накрыло…
…Час минул или больше, не знаю. Я ощутил себя лежащим на нашем любимом диване, а затем память вернулась полностью. Того экстаза, что выворачивал меня наизнанку у Иверневой, я не испытал, зато с Ритой мы занимались любовью очень-очень долго, в режиме нон-стоп. На кухне… почему-то в ванной… в спальне… и в гостиной. Вечный наш диван…
Я не обессилел, как давеча, хотя амурные подвиги здорово меня вымотали. Да и Риточку утомил… Хм… А веки у нее вздрагивают… Как и губы. Вот-вот улыбнется…
— Ты уже здесь? — спросила девушка тонким голоском.
— Туточки… Устала?
— Устала? Помнишь, ты когда-то писал стих, да так и не дописал?
— «Распустила чёрны волосы, да по белым плечам…» — продекламировал я, задирая палец: — В слове «белым» ударение на «Ы».
— Точно, это в начале! А в конце: «Изнемогла. Из жара страсти вернулась вновь во хлад и явь…» Вот это про меня! — Рита вздохнула, отчего ее груди плавно поднялись и опустились. — Мишечка, мне еще никогда не было так хорошо с тобой, как сегодня! Ну, думаю, пора уже, давно пора, финита! А оно все длится и длится, а Мишечка никак не уймется… — интимно поцеловав меня, девушка села и потянулась, закинув руки за шею. — И не смотри так! Не вздумай даже! — она звонко шлепнула меня по голой попе, и задумчиво проворковала: — Надо будет повторить на выходных… Только Юлиуса отошлем к бабе Лиде, а то перепугаем ребенка! Я помню, как кричала! Ох, Мишечка, как же мне повезло с тобой… Хи-хи! Как же нам всем троим повезло!
— Опять дразнишься? — насупился я. — Отшлепаю.
— Не-а! — беспечно ответила Рита, тут же изобразив озабоченность. — Придется отгул брать… Нет, схожу! Придумаю что-нибудь… Только водолазку надену — у меня вся шея в засосах!
— И не только, — довольно ухмыльнулся я.
— А ниже не видно… Одеваемся?
— Ага…
— Приставать не будешь? Ну, Ми-ишка!
— Всё-всё, это я чисто платонически…
Часам к десяти мы с Ритой, наконец, разъехались. Она — в Госплан, я — в Институт Времени.
Тот же день, позже
Щелково-40, проспект Козырева
На работу я безбожно опаздывал, а потому и не спешил. Даже машину не взял, пошел пешком. Иду себе, словно на прогулке, и мысли, как бусины четок, перебираю.
Меня радовало сегодняшнее утро. Не одними лишь утехами молодецкими, а и теми переменами, которые, незаметно для меня, произошли в Рите. Они с Наташей второй месяц подряд видятся каждый божий день, то в Москве пропадают, то в Зеленограде — «Исида» здорово «распустилась», эволюционируя от идеи, скромного бутончика, до роскошного цветка, а РПГ-игра «Расхитительница гробниц» потихоньку обрастает великолепным софтом. Ну, за этим-то я слежу, присматриваю незаметно, а вот о чем Ритка с Наташкой все это время говорили тет-а-тет? Что или кого обсуждали?
Ведь и златовласка успокоилась, и черноглазка моя. Вон, Рита на днях, тоже утром за кофе, задумчиво так: «Ты был прав, Мишечка, любовь — это главное, основа основ. Вся культура выстроена на отношениях Его и Ее, весь Дворец Мысли и Духа! Разве первобытный Адам ради прогресса огонь добыл? Нет, это он для своей подруги старался, чтобы грудастой и малость лохматой Еве было тепло в пещере! Да и чем еще заниматься мужчине и женщине, если не любовью?»
«Науку пусть двигают! — строптиво возразил я. — И добиваются повышения производительности труда!»
«Пусть! — рассмеялась девушка. — Пусть двигают и добиваются — в светлое время суток! А вот ночью… Да и днем время зачем терять?»
И разве она не права?
Рассмеявшись, я прикрыл рот рукой, чтобы прохожих не пугать. Спорьте с нами те, кто утратил интерес и волю к жизни! Всё равно проспорите.
И на этой оптимистичной ноте я взбежал по ступеням НИИВ, толкнул стеклянную дверь под бетонным козырьком.
— Михаил Петрович! — изящно отмахивая рукой, ко мне тут же подбежала Аллочка, и затараторила: — Приходил товарищ Иваненко, просил вас зайти к нему!
— Удовлетворим просьбу непосредственного начальства, — улыбнулся я и, словно кофий по-бедуински все еще подмывал натуру, ущипнул стажерку за тугую щечку. Стажёрка податливо заулыбалась, а в ее глазах началась кристаллизация надежд.
«Не-ет, Аллочка, — подумал я, бодро взбираясь на этаж, — четвертая лишняя!»
Директор нашелся в своем кабинете. Он сидел за столом, откинувшись в кресле, и мечтательно глядел за окно.
— Дим Димыч, — ввалился я, — здрасьте! Вызывали?
— Скорее, звал, — тонко улыбнулся Иваненко. — Я в МГУ пересекся с Колмогоровым, академик просил передать вам свои расчеты, как он выразился… Держите.
Я принял довольно пухлую картонную папку, набитую распечатками со множеством чернильных вставок — формулы так и рябили.
— Оч-чень интересные выводы! — заценил директор. — Тянут на постулаты. В чем-то они пересекаются с эйнштейновскими, а где-то противоречат… Ассиметричная теория относительности! Каково?
— Да-а… Не сдает Андрей Николаевич! — выговорил я, бегло просматривая чистовик — ровно четыре страницы.
— Мне бы ясность его ума, — вздохнул Иваненко завистливо.
— Да перестаньте! — фыркнул я. — Вы сами еще далеко не иссякли!
— Может, и не иссяк, — довольная улыбочка коснулась старческих губ. — Но тянуть возы и вести за собой — увольте! Это не образное выражение, Миша. Я подписал приказ — с завтрашнего дня занимаете этот кабинет.
— Здрасьте! — сказал я растерянно.
Нет, мне было понятно, что должность зама — временная, что рано или поздно займу нагретое кресло. Но все же я консерватор — привыкаю к месту, к людям, к чину и званию, а вот менять привычное и обжитое мне не комфортно.
— Всё нормально, Миша! — тихонько рассмеялся Иваненко, уловив мои огорчения. — Не бог весть какие перемены. Коллектив вы знаете, по всем работам — в теме. Справитесь! А я — извините. Восемьдесят пять годиков зовут меня на дачу, на рыбалку, на прогулку по лесу! — он прижмурил глаза. — Засяду под торшером… А рядом целая стопка книг! Некогда было читать, но уж теперь… Вдруг до девяноста дотяну[22]? Мне хватит! Ну, пойду, пожалуй… — кряхтя, академик встал и крепко пожал мне руку. — Мужайтесь, хе-хе… А я уже ощущаю вольный воздух — и свободу! Никаких дел, никаких обязанностей… Красота! До свиданья, Миша!
— До свиданья, Дим Димыч, — поклонился я, отчего-то вспоминая мультяшного Волка: — Ну, вы заходите, если шо!
Суббота, 11 ноября. День
Луна, Море Дождей, ДЛБ «Звезда»
Федор Дворский не помнил точно, какая по счету скважина пробурена — в череде смен цифры смешались. Но это ничуть не мешало ему наслаждаться жизнью.
Он буквально упивался необыкновенностью. Любоваться земным шаром, светящим ему с черных небес — разве не чудо? А суровые лунные пейзажи? Именно здесь, на «берегу» Моря Дождей, понятие вселенной из надуманных образов переходило в простые житейские истины.
Здесь повсюду — космос. Вакуум, холод, бесконечность — вокруг и рядом. Слабая человеческая плоть прячется в оболочку отсеков, закукливается в скафандры, и все-таки постигает чужой и чуждый мир.
— Керн очень теплый, — толкнулся в наушниках голос Бур Бурыча, — прямо горячий…
— Вы там осторожно, — с беспокойством отозвался Дворский, — образцы сильно фонят!
— Да я осторожно… Уран, плутоний… Хоть лопатой черпай! Экскаватора, хе-хе… Знаешь, как на Земле? Тонны руды перемалываешь ради несчастных грамм! А тут почти наоборот: выбрось граммы пустой породы — и греби чистый металл! С ума сойти…
— Борисыч! — послышался голос Леонова. — Так что делать будем? Добывать как?
— По-хорошему если, — отозвался Кудряшов, — надо рвать лавовые пласты атомными минами, но уж очень глубокий карьер выйдет! Да и как вскрышу вывозить? На чем? Один Пашкин «Мураш» — это несерьезно!
— Все-таки, шахта?
— Да, Архипыч! Хотя бы в три моих шага ствол — и на четыреста метров вглубь! Спецы нужны, чтобы и в проходке соображали, и взрывниками сработать могли…
— Ручные буры, — подсказал Федор Дмитриевич, — взрывчатка…
— Дорого, очень всё дорого! — быстро заговорил Бур Бурыч, — но всё окупится! Здесь, под лавою — миллионы тонн трансуранидов и прочего добра! Да мы чуть ли не в каждом колхозе сможем атомную станцию выставить, энергии будет — ну, просто завались!
— Ладно! — хмыкнул Леонов. — Двигайте к нам. Ужин скоро! Обсудим всё за столом…
Исполнилась давняя мечта Королева — луноходы второго поколения сцепили в поезд из четырех модулей, двадцать два колеса на всех. Тягач впереди соединялся с жилым вагончиком гибким переходником, третьим модулем была буровая, а за нею тащился передвижной энергомодуль.
Поезд мог отправляться в экспедицию на два месяца, но какой нормальный селенолог покинет месторождение трансуранидов? И состав луноходов застывал на недели, пока шло бурение, пока настырные человеки доколупывались до лунных тайн.
Жилой вагончик-модуль был рассчитан на четверых. Дворский с Кудряшовым бурили, Ксанфомалити восторгался и строил планы, а Почтарь невыносимо скучал.
Вдалеке от базы, от Ани, Паха изнывал от безделья. Что делать водителю тягача, который стоит колом вторую неделю подряд?
Но сегодня Павел отмечал праздник — скоро все придет в движение! Вагончики-модули тронутся, а пробуренная скважина останется.
Бодро подняв верхние и нижние спальные полки, Почтарь закрепил их, и выглянул в задний иллюминатор — бурильщики крепили вышку растяжками.
«Скоро поедем!» — он хлопнул руками в перчатках, и опустил лицевой щиток.
— Скоро пое-едем, — тихонько пропевал Павел, — скоро поедем…
Отшлюзовавшись, он попал в тень, отброшенную тягачом, и зашагал к энергомодулю, выходя на свет.
— Закругляйтесь! — бодро прикрикнул Почтарь. — Поезд отправляется по расписанию!
— А у нас билетов нема! — хохотнул Федор Дмитриевич.
— С «зайцев» штраф!
Прогнав тесты радиоизотопной установке, Павел включил подачу. Рядом из реголита ударил фонтанчик пыли.
«Метеорит? Вот только этого мне и не хватало…»
Зачем-то глянув вверх, Почтарь ничего не увидал, кроме угольно-черного неба и блеклого подвижного светлячка — какой-то спутник крутился по селеноцентрической.
Вернувшись в вагон-модуль, Паха не удержался, и подал сигнал — помигал красным маячком.
— Идем уже! — донесли наушники добродушное ворчание селенолога.
— Леонид Васильевич, там метеорит шваркнул!
— О, это редкость, Паша! Вероятность угодить под космическую щебенку исчезающе мала. Сейчас мы…
По очереди отшлюзовавшись, ученые набились в модуль.
— Поехали!
Двадцать два мотор-колеса ворохнулись — и покатились, неся свой ценный живой груз и слегка покачивая буровой вышкой, как мачтой.
— Бом-пам-м! — звонко ударило в покатую крышу, и воздух зашипел, вырываясь наружу. — Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш!
— Разгерметизация! — рявкнул Почтарь. — Щитки!
Ученые поспешно опустили лицевые забрала, отступая к шатким стенам, как будто они могли уберечь.
— Бом-пам-м! Бом-пам-м! Бом-пам-м-м!
— Метеорный поток? — пролепетал Ксанфомалити, бледнея.
— Бом-пам-м-м! — выбив искры, метеорит впился в дугу каркаса.
— Паха! — гаркнул Бур Бурыч. — Гони!
— Не могу! — обронил Почтарь, добавив пару непечатных. — Кабель перебило! Иду на половине мощности!
Кудряшов стащил перчатки, и подсел к рации.
— Сообщу на базу!
— Во-во! — поддержал Паша. — Пусть хоть «Муравья» вышлют! На всякий случай!
В наушниках щелкнуло, и тут же зазвучал встревоженный голос Леонова:
— Что случилось?
— Метеоритная атака! — зачем-то крикнул селенолог.
— Жилой вагончик разгерметизирован, — доложил Кудряшов, — перебит дублирующий кабель, движемся со скоростью… километров десять в час!
— Никто не ранен? — донесся Ясин зов.
— Все целы, Ясенька!
Глухая тревога бродила в Почтаре. Глянув в верхний иллюминатор, он осторожно сказал:
— Алексей Архипович… Может, я параноик, и пусть Яся выпишет мне успокаивающее, но… В тот самый момент, когда ударил первый метеорит… Первый, который я заметил! Буквально в шаге от меня — я стоял возле энергомодуля… В общем, над нами пролетел спутник.
— Та-ак… — в глухом голосе начальника базы рокотнула угроза. — Минутку, Паша.
— Вы что? — надменно фыркнул Ксанфомалити. — Полагаете, в нас стреляли? Что за чушь!
— А вы думаете, пулемет трудно зарядить метеоритами крупного калибра? — огрызнулся Павел.
— Ну, знаете! Теория лунного заговора, ага…
— А я бы не удивился, — спокойно молвил Дворский. — Американцы с лета визжат и трясут плакатами: «Russkys, get off the Moon!»
— Не нравится им, что мы первыми добрались до здешней «Урановой Голконды»! — поддержал товарища Бур Бурыч.
— Да кто им мешает⁈ — воскликнул селенолог. — Моря Дождей хватит на всех!
— А на чём им добираться? — вступил Почтарь, выруливая между двух остроконечных скал. — Для «шаттлов» тут погода нелётная, а супертяжа у них больше нет!
— Называется «Ни себе, ни людям!»…
— Ага! «Так не достанься же ты никому!» — и огонь на поражение!
— Товарищи, товарищи… — слабо воспротивился Ксанфомалити. — Это только версия…
— Все в порядке? — наушники донесли начальственный глас.
— Обстрел прекратился, Алексей Архипыч! — доложил, кривя лицо, Почтарь.
— К-хм… Над вами пролетал американский спутник «Сентинел-1». Официально — разведывательный. А что у него на борту, кроме фотокамер, неясно…
— Алексей Архипыч, — сдержанно заговорил Павел. — Позвольте мне на «элкашке»! Я бы к этому «Сентинелу» подлетел… с «визитом вежливости»!
— Ага, чтобы тебя сбили?
— Так я бы на обратной стороне, там у них связь со спутником прерывается!
— Нет уж, Паша. Давай, не будем. Завтра прилетит «Заря», обговорим все с Кубасовым.
— А если они базу обстреляют? — сдержанно выговорил Павел.
— Не обстреляют! — резко сказал Дворский, и постучал по раме, в которую вонзился метеорит. — Обычный «небесный камушек» летит со скоростью пятьдесят, а то и сто километров в секунду, а этот… Два-три километра, от силы. Смотрите! Остальные тоже в полу застряли! Это пули, понимаете? А база прикрыта метровым слоем реголита — не пробьют!
— Вот что, селенологи… — заворчал Леонов в эфире. — Осторожненько выковыряйте эти… улики. О, вас уже видно на горизонте! Давайте, поживей…
— Мчимся изо всех сил! — бодро откликнулся Бур Бурыч.
Почтарь усмехнулся, но кривой изгиб его губ тут же смягчился. Он представил Анечку, как она нервно сплетает и расплетает пальцы, со страхом поглядывая на монитор: до чего же медленно, невыносимо медленно приближается «поезд»!
«Ничего, Анютка! — подумал Павел, чуя, как теплеет на душе. — Всё будет хорошо, и даже лучше! Правильно Мишка говаривал…»
Тот же день, позже
Щелково-40, проспект Козырева
Разумеется, зайти в кабинет директора — в мой кабинет! — я бы смог и в понедельник, но ведь он, как известно, начинается в субботу…
Одно плохо — длинноногая секретарша не украшала приемную… Шучу. И без того хватает пикантных подробностей в моей далеко не святой жизни.
На всем этаже стояла тишина, а редкие голоса, если и доносились, то снизу, из лабораторий. Я с утра приметил Киврина и Томилину. Ну, Аллочка наверняка не даст Володьке спокойно поработать — станет смущать да испытывать на стойкость дух женатого человека. Может, ее на Алехина напустить? Юный практикант точно не устоит…
Я прошел в кабинет — в свой кабинет, прошу заметить, — и первым делом открыл окно. Пускай выветрится стариковский запах, а то посетительницы подумают еще, что от меня…
Меня передернуло — чего это ты такой игривый с утра? А, пан директор?
Прикрыв дверь, я принюхался — сквознячок донес морозный запах выпавшего снега. Приблизился к окну, глянул вдоль проспекта — да нет, асфальт по-прежнему черен, лишь в воздухе вьются редкие снежинки. А вот тучи набухли конкретные, может и повалить. То-то радости будет моим лыжницам!
Рита уже и с горки съезжает весьма лихо, правда, крутых спусков избегает. Юлька и вовсе в начинающих, но энтузиазма у малышки на троих.
«А себя-то ты чего минусуешь, товарищ директор? — пригвоздил я ленивую натуру. — Нет уж, дружочек! Выпадет снег — и путь твой ляжет в Комаровку! Не то раздобреешь, сидючи, а кубики пресса трансформируются в складки…»
Зазвонил телефон — солидный винтажный аппарат из потертого бакелита.
— Алё?
— Привет… — робко выдохнула трубка.
— Привет, Наташка! — обрадовался я. — Как жизнь?
— Да ничего так, — чувствовалось, что на том конце провода заулыбались. — Рита меня отругала, сказала, чтоб звонила чаще, и ей, и тебе!
— Вот-вот, — притворно вздохнул я. — Пока не обматеришь некоторых, фиг дождешься звонка!
Трубка переливчато засмеялась.
— Да нет, Рита не бранилась! Она меня вежливо пошпыняла… Миш… Я чувствую — у нас… м-м… у меня будет девочка…
— Если ты хотела меня обидеть, то попытка не засчитана, — усмехнулся я.
— Да нет, ты что? — перепугалась Наташа. — Я даже не думала, я…
— Тогда не поправляй себя больше! Ребенок не только твой. Ясненько? Так и говори: у нас с тобой!
— Ясненько… У нас с тобой будет девочка!
— Во-от! Ну, УЗИ еще не сказала своего веского слова… М-м? Даже ведьмочки, бывает, ошибаются!
Тихий смех был мне ответом.
— Миш… Скажи, а Рита… Она точно не держит на меня зла? Ну, не зла, конечно… Не знаю… Ревнивой обиды, быть может?
— Наташ, — мягко вымолвил я, — Рита не просто умница, она мудрее и тебя, и меня. Разве я со зла когда-то уступил Инне? Ну, так вышло!
— Ой, Васёнок такой милый!
— Во-от! И мы с тобой…
— Миш, — решительно перебила меня трубка, — я одна виновата!
— Опять обижаешь? — вздохнулось мне. — Наташ, я очень рад, что у нас с тобой… получилось.
— А я… А я очень и очень счастлива!
Ивернева смолкла, задышав в микрофон, и выдохнула:
— Пока!
— Пока. Звони!
— Ага!
С улыбкой слушая короткие гудки, я положил трубку, и развалился в кресле. Хмыкнув, вспомнил деда Семена. У старого было четверо или пятеро «полюбовниц», как их звала баба Клава. И, что самое интересное, все его женщины хорошо ладили между собой, дружили даже! Хотя, ну его, этакий размах…
Телефон затрезвонил снова. Я поднял бакелитовую, еще не остывшую трубку.
— Алё?
— Привет, товарищ директор! — жизнерадостный голос Инны поневоле заряжал оптимизмом. — Так я и думала, что ты выйдешь на работу! Ну, как впечатления?
— Сижу, и дую щеки от важности, — фыркнул я.
— Ты хоть в костюмчике?
— И при галстуке. Рита полчаса подыскивала, чтобы в масть!
— А как же! Не человек красит пиджак, а пиджак — человека! Слушай, — Дворская заговорила тоном ниже, — Васёнок реально влюбился в Марину Сильву! Представляешь? И… я не знаю теперь. Он просит, чтобы мы пригласили ее к нам на Новый год! Как ты мыслишь?
— А ты позови малышку вместе с ее папой. Можешь намекнуть в письме, что у него появится необыкновенная возможность лично встретиться с «Литой Сегаль»! Причем, она же — донна Фальер…
— Точно! — загорелась Инна. — Прямо сейчас и напишу! Ну, пока, пока… — трубка донесла звук поцелуя и утихающий смех.
Я покрутился в кресле, думая… Нет, не об Инне. И даже Наташу мои мысли не задевали…
Трель телефонного звонка прозвучала и к месту, и ко времени.
— Алё? — сказал я, улыбаясь, и надеясь, что не ошибся.
— Мишечка, приве-ет! — Ритин голос мигом поднял либидо.
— Буон джорно, донна Фальер! — пылко поздоровался я. — Буон помериджо, беллиссима!
— О, Микеллино, чао! — томно выдохнула трубка, и передала ласковый смех. — А между прочим, дочь ваша, Джульетта, умотала к бабе Лиде с ночевкой… И я тут подумала: а не угостить ли мне благородного дона, особым кофейком… капнув шесть молодильных капель?
— Угостить! — моментом согласился я. — И обязательно капнуть! И, вообще, благородному дону пора домой!
— А как же ваше высокое руководящее кресло? — заворковали на том конце провода.
— Неужели вы думаете, о, донна, что я променяю наш любимый диван на какое-то креслице? Жди меня!
— Буду ждать… — нежно выдохнула трубка. — Всегда!
Наградите автора лайком и донатом: https://author.today/work/308794
В реале Д. Д. Иваненко дотянул.