Табита сидела на лавочке и любовалась вечно незаходящим солнцем. В её снах солнце всегда клонилось к горизонту и никак не хотело опускаться. Но тепла давало достаточно, если не пряталось в тучах.
Алые лучи грели сморщенную кожу Табиты. Это было приятно и умиротворительно. Блаженству не мог помешать даже гомон рабочих за спиной. Они рыли глубокую траншею к палатам графа. Сам же граф Елоубраун стоял на балконе и с высоты второго этажа руководил процессом. Нужды в том не было, рабочие сами знали что делать. Но граф униматься не собирался. Он то и дело выкрикивал, окликал, стучал тростью о перила.
Табите было всё равно. Бурая трава приятно холодила ноги. Ветер шелестел в вечно золотой кроне берёзы. Из далёких лесов тянуло свежестью и влагой.
От наслаждения пожилая женщина закрыла глаза и тут же провалилась в сон.
Ей снова снилось то странное место, где солнце может исчезнуть, где на стене тикает прибор и считает секунды, где нужно отрывать листки календаря, чтобы узнать какой нынче период времени.
Табите не нравился этот сон. В нём она была лет на десять старше, едва ходила и не общалась ни с кем, кроме своей кошки. Как ни странно, во сне была именно её кошка, та самая, что приблудилась много лет назад в мире вечного заката.
Ещё в этом сне появляется женщина, что мнит себя дочерью Табиты. Она, обычно, приносит пакеты с едой и газеты.
Табита покормила кошку, съела ломтик ветчины и собиралась уже взяться за газету, как вдруг почувствовала, как в глазах темнеет.
По многолетнему опыту она знала, что это означает — пробуждение. Табита просыпалась в своём мире. И ей следовало дойти до кровати, лечь и так проснуться. Иначе в следующий раз будут сниться синяки и ушибы.
Но Табита не успела даже встать со стула. Тьма из глубины мозга мгновенно расползлась, будто вспышка и заполнила глаза. В ушах пронзительно зазвенело. И это Табите не понравилось — ведь раньше звона не было.
Она очнулась на бурой лужайке около палат графа. Звон в ушах ни куда не делся. Напротив, стал громче и отчетливее. В воздухе запахло гарью и бетоном. Строители в ужасе разбегались кто куда. Балкон, на котором стоял граф, обрушился, а из хода за ним валил чёрный дым.
Внезапно на улицу выкатил грузовик времён Второй Мировой войны — серый "Студебекер". Из кузова тут же посыпали солдаты в серой униформе и стали разбегаться веером.
Табита попыталась встать на ноги, и у неё не сразу получилось.
— Серые! Это серые! — донеслось до её слуха. Кто-то истошно кричал, но его голос звучал, как со дна колодца.
Голова кружилась. На зубах скрежетал песок.
Из палат графа солдаты вытащили самого Елоуборауна. Именно вытащили — волоком по гранитной плитке. Граф истошно кричал и беспомощно размахивал руками. Но никто не спешил ему на помощь.
Вдруг из кабины "Студебекера" вышел мужчина в офицерском кителе. Он мерно раскупил сигарету спичкой, затянулся, и направился к графу.
Елоуборауна усадили на пятую точку, и Табита увидела, что всё лицо графа превратилось в кровавое месиво. Она хотела закричать от ужаса, но не смогла.
Офицер что-то сказал графу. Скорее всего, задал вопрос. А в ответ получил смычный плевок из смеси слюны и крови. Офицера такой ответ ничуть не удивил. Он нарочито медленно достал револьвер из кобуры, отвел курок и нацелил прямо в кровавое месиво, что было когда-то лицом графа.
Выстрела Табита не услышала. Но это было и не нужно. Жёлтая вспышка и кровавые брызги объяснили всё доходчиво.
Офицер оставил тело Елоуборауна дергаться в конвульсиях и направился к траншее, что так и не докопали рабочие. Куски бетонной трубы так и остались лежать неподалёку, теперь их не для кого было складывать в канализационный сток.
Револьвер выстрелил ещё раз двадцать. Очередью, без перезарядки, хотя в его барабан вмещалось всего восемь патронов. Но это Табиту нисколько не удивило — в её мире подобное считается нормальным явлением.
А вот то, что произошло дальше, Табиту не только удивило, но и напугало. Офицер посмотрел прямо на неё. Прямо в глаза.
Пожилая женщина невольно икнула, увидев мертвенное безразличие в голубых глазах. В следующую секунду жёлтая вспышка отразилась в них. Жгучая боль пробила коленную чашечку Табиты. Женщина не смогла удержаться на ногах и повалилась на бурую траву.
Боль в ноге пульсировала в такт ударам сердца. Горячая кровь растекалась по голени. Табита даже не пыталась встать. Она молча уставилась в алые облака, и морщилась от каждой вспышки боли. Но облака заслонил широкий силуэт офицера. Уголёк на конце сигареты вспыхнул и озарил светом налитые кровью, безразличные глаза.
Офицер откинул барабан револьвера и удивлённо хмыкнул. Табита уставилась в черноту его лица, в надежде увидеть эмоцию в очередной вспышке уголька. Но уголёк не вспыхнул, потому что сигарета покинула уголок рта и направилась к барабану револьвера.
Сигаретой офицер вытолкнул из барабана пустую гильзу. Та закружилась в воздухе и упала Табите на грудь. Даже сквозь вязаную кофточку женщина почувствовала жар, исходивший от латунного цилиндра.
В освободившееся гнездо барабана тут же лёг новый патрон. Щёлкнули механизмы, и револьвер вновь был готов к выстрелу.
Чёрное дуло повернулось прямо в лицо Табите. Она заглянула в него, но не увидела ничего, кроме тьмы. И света.
Вспышка залила глаза. Острая, ни с чем несравнимая боль разорвала голову. Тьма стала расползаться не с центра головного мозга, а с отдельных, разрозненных точек. И тьма заполняла сознание медленно, леденящей болью.
Табита проснулась в холодном поту. Она вновь сидела на кухне. Перед ней, на обеденном столе, лежала газета. На стене тикали часы. Отрывной календарь показывал дату: «08 сентябрь».