1. В тот день дул сильный ветер, который напомнил мне ураган: ассоциация с Подветренными островами и знаменитыми циклонами Карибского моря.
2. Я был расстроен, зол на себя, недоволен собой и своей работой. Мысли мои блуждали, меня тянуло куда-то, я тосковал о далеких экзотических странах: для меня это обычно Куба остров моих грез.
3. Навязчивая, с оттенком зависти мысль о том, что пострадавший прилетел откуда-то издалека. Отсюда невольная связь моего плохого настроения с происшедшим событием.
4. И наконец само происшествие - авария самолета, сенсация, вызывающая почти приятное волнение и одновременно желание разукрасить ее романтическим домыслом. Характерно, что катастрофы с человеческими жертвами особенно действуют на нашу фантазию.
Все это предопределило мою - сейчас я вижу, что весьма шаткую, - гипотезу: судя по пригоршне монет, путешественник прилетел из Вест-Индии. Но в тот момент я был просто в восторге от своей проницательности и считал ясным как день, что потерпевший жил на Антильских островах. Я был взволнован и очень доволен собой. Когда вы вели меня к постели пациента Икс, я шел в полной уверенности, что иду поглядеть на пришельца с островов моей мечты. Я не сказал вам о своем открытии, опасаясь, что вы пренебрежительно хмыкнете," - есть у вас такая скверная привычка. Мне не хотелось, чтобы вы брали под сомнение гипотезу, которой я был прямо-таки покорен.
Пострадавший оказался в беспамятстве и производил жуткое впечатление. Его нечеловеческий вид, эти бинты, загадочность, которую они ему придавали, надев на него маску молчания и неизвестности... Но главным для меня было то, что он с Антильских островов, что это человек, который побывал там. Это оказалось решающим. С той минуты он стал моим' героем Икс, судьбу которого мне нужно было разгадать. И я пустился по его следу. Это был, друг мой, долгий и извилистый путь.
Да, теперь я уже разобрался во всем. Сейчас мне ясно: то, что я считал остроумным и достоверным умозаключением, строго говоря, было просто полюбившейся мне фантазией. Поэтому я уже не напишу рассказа о пациенте Икс. Ведь могло бы оказаться, а может быть, уже и оказалось, что этот человек всего лишь коммивояжер из Галля или заурядный американец, внушивший себе, что такой энергичный коммерсант, как он, не может ждать сутки, пока уляжется непогода: Какое убожество! Я могу сочинить что угодно, но с условием, что сам поверю в это. Если во мне подорвана вера в то, что так могло быть, мои вымыслы представляются мне жалким мальчишеским дилетантством.
Ну, вот и отбой, глупая, ретивая собачка! Зря ты принюхивалась к опавшей листве, притворяясь, что напала на след. Следа нет, или ты давно потеряла его на перепутьях возможностей. Ты еще делаешь вид, что идешь по следу, потому что собаки самолюбивы, еще фыркаешь около каждой мышиной норы и стараешься уверить меня, что ее-то мы и искали. Ну, оставь, оставь, это совсем не то. Ты смотришь на меня преданными глазами, словно говоря: "Разве я виновата. Ты хозяин, ты и приказывай, куда мне идти, покажи, что тебе надо". И вот я должен сам искать дорогу, должен искать мотивы, которые ведут меня именно туда, а не в другое место. О господи, причины мотивировки, правдоподобие, вероятие, до чего ж не везет!
Вот и пес уже не верит ни себе, ни мне и не понимает, чего я от него хочу. "Здесь? Это? Или что-то другое?"
И мы оба возвращаемся ни с чем. Каким одиноким чувствует себя человек, когда ему не везет.
Скажу вам вот что: если вы хотите увидеть, как сделан рассказ, нужно, чтобы он рассыпался у вас на глазах. Пока перед нами цельное, живое повествование, вы, в упоении работой, готовы поклясться, что в нем - сама жизнь, никакой литературщины: мной руководит только вдохновение, я пишу по интуиции, сам не знаю как. Только когда рассказ расползется у вас по швам, вы увидите, как вы его делали, как хитроумно и исподтишка понукали свое воображение.
Боже, чего тут только нет! Отовсюду торчат рассудочные доводы и обдуманные конструкции. Какое же это хитроумное сооружение! Все, почти все рассудочно, сплошной расчет и логические построения, а я-то воображал, что все написанное приходило ко мне само собой, по наитию, словно сон наяву... Оказывается, это плод размышлений, порождение прямотаки конструкторского ума. Это он пробует, проверяет, взвешивает и предусматривает. Сейчас, когда творение мертво и разобрано на части, видны все эти пружинки и винтики, весь расчет, вся бескрылая кропотливость рассудочного сочинительства.
Поломанная машина, скажу я вам, страшна, как загубленная жизнь, от нее так же веет опустошением и гибелью. Но уныние, которое вызывает рассыпавшийся рассказ, куда больше, чем досада из-за любой другой неудачной работы. Разве вы не понимаете, что под его обломками похоронена судьба человека?
Подумаешь, скажете вы, ведь это был лишь вымысел, только россказни, придуманные для того, чтобы скоротать время. Эх, мой друг, как ни странно, но дело обстоит не так-то просто: нельзя сказать наверняка, что эта судьба только придумана. Погляжу на нее, и чудится мне, что это была моя собственная судьба.
Это я сам. Я видел море, я получил тот поцелуй, я слышал вздох в полумраке. Мой герой сидел у маяка на Хоэ, потому что я сидел у маяка на Хоэ. А если он жил на Барбадосе или Барбуде, значит, мне, слава богу, удалось побывать и там. Все это - я. Я ничего не выдумывал, я только говорил о том, кто я такой и что во мне происходит. И если бы я даже писал о Гекубе или вавилонской блуднице, *все равно это был бы я сам. Я был бы плачущей старухой, которая, причитая, царапает свои груди, похожие на пустые мешочки, был бы женщиной, которую терзает развратный ассириец, человек с волосатыми руками и умащенной благовониями бородой. Да, я был бы и мужчиной, и женщиной, и ребенком. Знайте же, что это я; и человек, который не долетел до цели, это я тоже!
XXII
Ну, хватит предисловий, теперь мы можем странствовать путями, на которых возникал наш рассказ.
Мы знаем, что дан человек, который не долетел до цели, ив его падении трагически сочетались случайность и необходимость. Итак, даны случайность и необходимость. Больше мы ничего не знаем, стало быть, примем их за исходный пункт, либо за след, по которому надо идти. Попытаемся воссоздать эту индивидуальную судьбу, исходя из двух основных факторов-случайности и необходимости, так чтобы конечная гибель человека была обусловлена ими закономерно и убедительно.
Согласитесь, что такое начало многообещающе.
Случайность сулит нам свободный полет фантазии.
Причудливый и непостижимый случай - это рог изобилия, из которого сыплются возможности, это волшебный ковер-самолет. Какой это изменчивый и прихотливый материал для писателя, легкий, пестрый и неповторимый, мягко ложащийся таинственными складками материал, из которого можно создать что угодно; это крылья, которые донесут нас в любой конец света. Что может быть романтичнее случая? Ему противостоит необходимость, судьба, скрытая под личиной неизбежности, сила постоянная и неизменная.
Необходимость - это строй и порядок, она прекрасна, как колоннада, и незыблема, как закон.
Да, так оно и есть, именно в этом дело. Случайности-то мне и недостает! Случай может бог весть куда унести нерешительного домоседа, которого так трудно оторвать от стола. Случай, полный стремительных приключений, случай - этот сумасбродный ветрогон, закружит и увлечет меня... Стареем мы, приятель, и жизнь становится для нас скучной привычкой! Ладно, ну, а другой фактор, другая сила, категоричная и неоспоримая? Хотел бы я подчинить всю свою жизнь необходимости и наконец твердо и бесповоротно увериться, что всеми своими поступками я выполняю некое предопределение; слава богу, я совершил именно то, что мне суждено. Так вот оно что, - человек, чью судьбу определяют необходимость и случайность, это я сам! Я пойду путями заблуждений и неизбежности и заплачу за это всеми страданиями, какие только сумею изобрести. Ибо такое паломничество - не увеселительная прогулка...
Итак, во славу божью возьмемся за дело. А если мы не будем знать, как поступить дальше, да помогут нам необходимость или случай. С чего же начать?
Каковы будут мои первые слова о человеке с Антильских островов? Начнем с самого начала: "Жил мальчик, у которого не было матери..."
Плохо! Так ничего не выйдет. Ведь у пациента Икс нет ни лица, ни имени, значит, у него нет личности, он Неизвестный. Если же мы дадим ему дом и семью, мы будем знать его, как говорится, с пеленок. Он перестанет быть неизвестным, утратит свой главный и самый выразительный признак. Чтобы остаться самим собой, он должен сохранить инкогнито. Да будет же он человеком без происхождения и без документов. Давайте соблюдать принятое условие, держаться того, что дано. Он упал к нам с неба, и это характерно для него. Надо, чтобы и в нашей повести он как-то "свалился с неба", чтобы появился в ней внезапно бог знает откуда, как порождение случая, вполне сложившийся и совершенно неизвестный.
Итак, у нас есть персонаж, и он уже появился на месте действия. Место определено заранее: это остров Куба, Это мог быть любой остров Антильского архипелага, любое место в мире, лишь бы оно было достаточно отдаленно. Отдаленность дана тем, что он летел неизвестно откуда. Это далекие и экзотические края именно потому, что они нам неведомы. Деньги, найденные у него в карманах, позволяют предположить, что это Антильские острова, Правда, есть и другие страны, где соседствуют американские, британские, французские и голландские владения, - это берега моря, которое омывает Филиппины, Аннам, Сингапур и Суматру, и ничто не исключает такой возможности. Мне пришлось выбирать, и я, по чисто личным мотивам, выбрал Антильские острова: я уже говорил вам, что в них для меня таится особое очарование. Именно туда меня всегда тянуло убежать. Наверное, я никогда не попаду туда, но этот край живет в моей душе ярче, чем страны, где я побывал.
Таковы исходные данные нашего повествования, остается определить его terminus ad quern 1. Разумеется, это падение человека, не долетевшего до места назначения. Но тут возникает важный вопрос: летел он в какое-то новое место или возвращался домой? Нам известно одно: он страшно спешил и летел в бурю. Можно считать, что, когда человек едет в чужие края, в новую, незнакомую обстановку, он обычно колеблется, даже опасается, и это как-то сдерживает его. И, наоборот, человек, возвращающийся домой, нетерпелив: для него важна только цель, а дорога, которая ведет к ней, - досадная помеха. Я сказал бы, что наш человек очень спешил именно потому, что возвращался, и я принимаю эту правдоподобную гипотезу, как факт. Не говорю уже о том, что улетать можно во всех направлениях розы ветров, ибо возможности выбора неограничены, а возвращаясь, можно лететь только в одно единственно мыслимое место, к цели определенной в самом начале пути, к цели, необходимой и неизменной.
Обратный путь всегда определен точно. Итак, вот он, конец нашей повести, а теперь можно перейти к началу.
1 конечная цель (лат.).
Начало ее туманно и неясно, как случайность.
Дело происходит где-то на Кубе, среди живых изгородей бугенвилей. За кем-то гонятся, слышны револьверные выстрелы, и на дороге, похожей на Млечный Путь, остается лежать неизвестный. Он ранен в шею. Ранен широким ножом для сахарного тростника...
Дочитав до этого места, хирург недовольно фыркнул и бросил рукопись на стол. Чушь! Ведь у пациента Икс нет шрама на шее. Есть только шрам над правым соском, но и эта рана была нанесена не широким ножом, а тонким кинжалом. Поверхностное ранение: оружие наткнулось на ребро.
XXIII
Итак, где-то на Кубе среди живых изгородей бугенвилей... За кем-то гонятся, хлопают револьверные выстрелы, и на дороге, похожей на Млечный Путь, остается лежать неизвестный. Он ранен в шею, ранен широким ножом для сахарного тростника. Метрах в десяти лежит еще какой-то человек, руки и ноги у него широко раскинуты, как у марионетки.
Он мертв.
Над раненым склонились трое мужчин и тихо чертыхаются. А он уже поднимается на ноги, бормоча: "Ч-чего вам надо? Н-не лезьте ко мне!" Он трогает свою шею, удивленно кривит рот, заметив кровь, и переводит взгляд с окровавленной ладони на трех незнакомцев. Мать честная, да он же пьян в доску!
- И на кой черт ввязался этот осел! - сердится один из троих и чешет в затылке. - Que mierda 1! Отнесите его в дом, ребята.
Раненого хватают за руки и за ноги и, шаркая башмаками, волокут его по дороге, как мешок кукурузы, оставляя след на пыльной дороге. Пеоны, пыхтя, тащат этого бродягу по "Млечному Пути":
1 Экое дерьмо (исп.).
протрясись, протрясись, проклятый, так тебе и надо.
Его кладут за дверью, и какая-то старуха светит ему в лицо фонарем и поминает всех святых, а хозяин дома - воротила, судя по злой, багровой физиономии и свирепым бровям, - наклоняется и говорит:
- Что за свинью вы сюда принесли?
Тот, кто чесал затылок, подмигивает человеку с косматыми, бровями.
- Чтобы он не удрал, ваша милость. Когда тот кабальеро вышел отсюда, мы услышали выстрелы и выбежали поглядеть, что случилось. Там лежал вот этот даго *, в руке у него был револьвер. Неподалеку валялся тот бедняга. Мертвый, бог его прости!
Двое других слушали, разинув рты, и, видимо, хотели возразить. Хозяин вопросительно поднял брови.
- Вы уверены, что он мертв?
Долговязый пеон перекрестился.
- Загнулся, ваша милость! Не меньше трех пуль получил в затылок... А в руке у него был нож. Видно, защищался, когда напал этот бандит. Убийца хотел удрать, но тут мы его и схватили. Вы свидетели, ребята, а? Ну-ка, подайте голос!