- Ух и боишься же ты свекрови!.. Я понимаю, все понимаю. - Зарринтач захохотала. - А по мне, если всего пять дней суждено жить на свете, все равно надо жить вовсю, ничего не жалеть и не бояться...
Зарринтач потянулась, мизинцем распушила свои длинные черные ресницы, оправила волосы, одернула яркое, цветастое платье, погладила пышные бока. В этот миг вошел ее брат - секретарь райисполкома Кемал. Зарринтач познакомила его с Зулейхой.
- Мой брат Кемал. Секретарь товарища Кямилова, нашего исполкома, самого нашего большого начальника...
Кемал Саррафзаде, щуря свои маслянистые глазки, подошел к Зулейхе и протянул ей руку.
- Моя сестренка, - сказала Зарринтач, обнимая подругу за плечи. Зулейха-ханум, жена нашего прокурора. Посмотри, Кемал, разве она не в тысячу раз красивее Зулейхи из "Юсифа и Зулейхи"?
Кемал одобрительно посмотрел на Зулейху, и его женственно красивое, румяное лицо стало еще румянее. Он улыбнулся, показывая свои ослепительные, как у шустрой сестры, зубы.
- В тысячу? В десять тысяч раз... Мы счастливы видеть вас у себя, Зулейха-ханум... У нас бывают люди, достойные уважения. Сам товарищ Кямилов заходит к нам, как в свой дом...
Зарринтач сердито посмотрела на брата, который слишком быстро растаял перед хорошенькой женщиной.
- Товарищ Кямилов приходит иногда выпить стаканчик чаю. У нас всегда горячий ароматный чай, - сказала она, выпятив грудь, обтянутую платьем. - Ну что-же? На то и создан человек, чтобы заходить к другому человеку. Что в этом плохого? Но в нашем маленьком городишке столько недоброжелателей, завистников - ужас!..
Откровенные комплименты Кемала и особенно его фраза о том, что Кямилов бывает в этом доме, расстроили Зулейху, она изменилась в лице, перестала улыбаться и, быстро собравшись, в очень плохом настроений вернулась домой. Хатун встретила невестку упреком.
- Зачем ты ходишь к этой женщине, дочь моя?
- Ну что ж, мама? Что тут плохого? К кому мне еще ходить?
- Напрасно ходишь, - ответила Хатун дрожащим от негодования голосом. Я заметила, я точно знаю, что к ним, как только стемнеет, заходит какой-то громадный мужчина. Это же позор, милая. Разве она для тебя подруга? В чужом, незнакомом месте прежде, чем сделать шаг, надо зорко посмотреть, что под ногами - яма ли, пропасть ли, канава ли?
Зулейха совсем растерялась, попав врасплох, и не знала, что ответить. Она что-то невнятно пробормотала, но Хатун не стала слушать ее, вернулась в кухню, посолила обед и, взяв ведро, направилась за водой к роднику. То, что свекровь, отчитав ее, как маленькую, не стала слушать объяснений, разозлило Зулейху. Семена, посеянные Зарринтач, уже дали всходы. Добрая и ласковая Хатун стала в ее глазах превращаться в злодейку, в мучительницу...
- Эта надзирательница не дает мне голову поднять. Довольно! Что она, в самом деле, хочет быть моей повелительницей, эта старуха в шлепанцах? - И Зулейха, полная злобы, бросила две горсти соли в варившийся бозбаш. - Вот тебе за это... Вот...
Хатун принесла воду. Немного погодя вернулся с работы и Мехман. Он умылся и сел за стол.
- Сегодня я здорово проголодался. И спешу обратно на работу.
- Опять? - не выдержав, спросила Зулейха.
- Ничего не поделаешь, женушка, опять! - ответил Мехман.
Хатун подала полное блюдце нарезанного лука, поставила на стол две тарелки бозбаша - сыну и невестке. Сама она всегда обедала позднее. Мехман поднес ложку ко рту и удивился - Суп как огнем обжег его губы и язык.
- Что сынок?
- Соли там нет больше?
Хатун подала солонку.
Мехман бросил ложку в тарелку, расхохотался и, обняв мать, поцеловал ее в седую растрепанную голову.
- Забыла, наверное, мама, и посолила несколько раз, да?
Удивленная Хатун взяла ложку Мехмана и попробовала.
- Да... - подтвердила она расстроенно. - Может быть, сынок, может быть... Глупая стала. Старая... Ничего не поделаешь.
- Наверно, каждый раз, - продолжал смеяться Мехман, - открывая кастрюлю, ты всыпала горсть соли, да? - Он еще раз обнял расстроенную мать. - Из этого бозбаша можно добывать соль, как из озера. Ничего, дня три будешь готовить без соли, и все сравняется...
Хатун с укором, исподлобья посмотрела на Зулейху. Нехорошая, недобрая улыбка на розовых губах невестки многое сказала ей.
С этого мгновения Хатун начала искать подходящего случая, чтобы как-нибудь вернуться домой, в Баку. Одна она боялась ехать, нужен был спутник. Случайно она встретила соседа Балагардаша, приехавшего сюда в командировку. Хатун крепко ухватилась руками за его большой портфель и не выпускала, пока не договорилась с Балагардашем о часе отъезда. Когда она сказала сыну о своем намерении, Мехман стал возражать. Мать настаивала.
- Нет, сынок, поеду, посмотрю на дом, узнаю, все ли в порядке.
- А что мы оставили дома? О чем ты беспокоишься?
- Ничего мы не оставили, сынок, ты прав. Но там аромат твоего детства, твое дыхание... А здесь...
Хатун не договорила. Сперва она обняла и поцеловала невестку, потом припала к сыну. Слезы душили ее. Она взяла свой узелок, согнувшись, спустилась вниз и решительно зашагала от дома. Мехман был ошеломлен. Зулейха убежала в другую комнату. Оттуда донесся ее плач я крик:
- Не пускай ее, верни маму, Мехман.
Мехман, опомнившись, сбежал с лестницы, догнал на улица мать, протянул руку к ее узелку.
- Вернись, мама. Поедем вместе. Меня должны скоро вызвать в Баку.
- Не держи меня, люди смотрят, неудобно сынок, - сказала Хатун и с укоризной посмотрела на сына. - Пусти, Мехман, пусти меня... Я все равно не останусь.
25
Как-то вечером Зулейха, напившись горячего чаю с малиновым вареньем, вся потная вышла на галерею. Ночью она почувствовала себя плохо, к утру начался сильный озноб. Мехман, вернувшись из района, застал ее в тяжелом состоянии. Он вызвал по телефону врача и, растерянный, взволнованный, ходил без толку с места на место, чувствуя свою беспомощность. Пришел врач. "Она не умрет? Это не опасно?" - без конца спрашивал Мехман. Врач развел руками. Он измерил температуру больной, у нее было свыше 39 градусов, молча сел за стол и написал рецепты.
Человек в калошах поспешил в аптеку. - "Я подниму на ноги самого заведующего и вернусь через полчаса с готовыми лекарствами. Не беспокойтесь, я скажу ему, кто заболел..." - заявил он, убегая.
Мехман только рукой махнул. Он был подавлен и напуган.
Когда Зулейха открыла глаза и посмотрела на пузырьки с лекарствами, она застонала: "Маму хочу, к маме"
На лице ее было выражение тяжелого страдания. "Пусть моя мама приедет, вылечит меня, спасет" - Изнемогая от жара, Зулейха шептала: "Пусть Хатун больше не возвращается в этот дом. Я умру, если она вернется. Она довела меня до болезни, Мехман, обещай мне, обещай..."
Человек в калошах по дороге в аптеку успел оповестить городок о болезни Зулейхи, о том, что она бредит, проклинает свекровь и зовет родную мать. Явер Муртузова и Зарринтач поспешили к больной. Всю ночь они судачили у ее постели. Зулейха иногда раскрывала глаза, облизывала языком пересохшие губы и все звала и звала: "Мама... мама..."
Женщины многозначительно переглядывались и вздыхали, стараясь, чтобы их слышал Мехман: "Бедняжка. Еще совсем ребенок".
Наступило утро. Человека в калошах послали на базар за курицей. Он побежал прямо к Мамедхану и сказал, что на всем базаре, который он якобы четырежды обошел, нет ни одной курицы. "Я найду", - успокоил его Мамедхан, обрадовавшись возможности услужить прокурору. "Я сам принесу. Иди". И действительно, немного погодя он принес две курицы. Еще у дверей он заметил человека в калошах, кашлянул и спросил глазами: "Дома?" Человек в калошах утвердительно кивнул головой. Тогда Мамедхан потряс куриц, чтобы они погромче закудахтали, и с шумом бросил их на пол у порога. Явер Муртузова выглянула с галереи.
- Кто это здесь? - спросила она
Отозвался Мамедхан: