Появившееся в глазах идшарского военачальника волнение быстро сменилось яростью, когда раздался возглас:
— Повелитель! Таллис здесь!
Обернувшись в сторону кричавшего, Асахир увидел и плетущегося следом Таллиса, потиравшего сонные глаза. Опасения за юного лекаря уступили место злобе.
— Ну и где девчонка, за которой тебе было велено следить?.. — холодно процедил Асахир.
— Повелитель, — испуганно пробормотал Таллис. — Я следил, следил, а потом… не знаю, что случилось, я…
— Заснул? — подсказал Асахир.
— Нет, я… Нет, она, наверное, заколдовала меня, я не спал, повелитель!..
— Тебе повезло, Таллис, что у меня не слишком много лекарей, — Асахир развернулся и позвал: — Азмар, Хатхор! Прочешите скалы в сторону Эрисума. Тэму! В сторону Арка!
Напоследок бросив сердитый взгляд на побелевшего от страха молодого лекаря, Асахир зашагал в сторону стоявших поодаль сотников.
***
Она уже и сама пожалела, что сбежала.
Обмануть Таллиса, чтобы он проводил её к краю лагеря, было несложно. Как и заставить его поддаться чарам и уснуть. Скрыться от глаз дозорных — тоже. Но Эне корила себя, что не могла подождать с побегом до вечера.
Полуденное солнце пекло непокрытую голову, жар от сухой почвы и раскалённых камней доводили Эне до безумия. Девушка всегда с трудом выносила местную погоду даже в тени садов, а здесь, посреди выжженной земли с редкими чахлыми кустами, теряла рассудок. Кровь стучала так, что Энеата, казалось, слышала её, дыхание сбилось, кожа горела нестерпимым пламенем.
Испытания солнцем и так хватало несчастной девушке. Но чары, призванные ею, добавляли новых терзаний.
Старик Хурсан всегда предупреждал об этом. Хоть молва и людское мнение действительно волновали старого целителя, главной причиной, по которой Энеате запрещалось колдовать, была сама Энеата. Юная и неопытная волшебница, обладавшая слишком могущественным даром, с трудом могла справиться с ним…
Сила переполняла её, требуя выхода. Энеате страстно желалось обрушить скалы, поджечь и без того несчастный сухостой, призвать яростный ветер, что ураганом снёс бы всё на своём пути, или выплеснуть из берегов Великую реку, чтобы покорить эту ужасную жару…
Сдерживаться было всё труднее, как и пытаться думать о другом. Девушка была уверена, что дома будет в безопасности — как бы ни стремился эсин Арка выразить свою дружбу Идшару, выдать свободную горожанку, дочь известного и уважаемого человека, он вряд ли посмеет. Но будет ли в безопасности сам Арк, если Эне придёт туда сейчас, из последних сил сражающаяся с самой собой — девушка сомневалась.
Сады и поля, окружавшие светлые стены города зелёным кольцом, раскинулись впереди. Сверканием и блеском манила синяя лента Великой Реки. Оставалось совсем немного. Ещё небольшое усилие, последний рывок. Но надежда, что Энеата сможет дойти, становилась всё слабее. Сил бежать давно не было.
Девушка еле волочила путавшиеся ноги, пошатывалась, прикрывая голову остатком изорванной сумки, отмахивалась от мерещившихся перед потемневшим взором мух и еле справлялась с одышкой. Увидев рядом более-менее высокий куст, способный дать хоть немного тени, Энеата из последних сил добрела до него и рухнула на горячую, но хотя бы не раскалённую, как везде вокруг, почву.
Асу хотелось прикрыть измученные ярким светом и поднимавшим колючий песок ветром глаза хотя бы на мгновение, но она боялась лишиться сознания и лишь всё шире распахивала веки. Флягу с водой Эне отдала Нунне и сейчас безнадежно пыталась хотя бы облизнуть иссохшие и облезшие губы. Оглядев покрасневшую кожу, Эне в бессильной злобе стукнула ладонью по земле. Надеясь облегчить дыхание, развязала туго затянутый поясок. Оставалось лишь уповать, что кто-нибудь из земледельцев выберется на окраины возделанных угодий и додумается посмотреть в эту сторону…
От невыносимого желания выпустить на свободу колдовскую силу юную целительницу освободил обморок.
…Топот и отрывки разговоров доносились издалека, с трудом пробираясь сквозь марево нездорового сна. Из гулкого невнятного шума голоса вскоре превратились в глухие, еле слышные, но внятные слова.
— Без сознания?
— Солнце?
— Ага. Перегрелась.
— Как она вообще живёт с такой бледной кожей?..
— Разойдитесь, олухи! Воды! Кто-нибудь, дайте скорее воды!
— Не ори, Таллис!
— Да быстрее же!..
Лба коснулась прохладная мокрая тряпка, и Эне шевельнулась с тихим стоном. Кто-то поднял её на руки, но Энеата, едва приоткрыв глаза, поняла, что всё равно ничего не видит. Опустив тяжёлые веки, она вновь провалилась в небытие, напоследок успев услышать:
— Тьма Хеды! Она выглядит гораздо легче, чем на самом деле…
Глава 7. Порт
Полумрак жертвенного зала храма, наполненный тяжёлыми, приторными дымом от курильниц. Тишина святилища успокаивала Таман, и женщина впервые за последние дни не плакала, оставшись в одиночестве. Но покой вскоре нарушила подошедшая жрица, произнося:
— Вы просили сообщить, если будут новости, госпожа.
Таман поднялась с колен и отвела взор от изваяния божественного пахаря. На вестницу она смотрела с плохо скрываемыми опасениями. Жрица отвернулась и произнесла, теребя пальцами хвостики-кисточки расшитого пояска:
— Прибыл посланник идшарского байру… Вам лучше идти.
— Куда?
— Домой. Эсин Луганг уже отпустил его, и он сказал, что желает ещё поговорить с вашим супругом.
И без того бледное лицо Таман побелело. Она стремительно зашагала к выходу, еле сдерживаясь, чтобы не бежать.
Когда Таман пришла, чужих в доме уже не было. Муж ждал её, прислонившись спиной к стене и бессмысленно глядя вперёд. Таман тихо подошла, но верховный судья Арнунна не изменился в лице и не взглянул на неё.
— Любимый!.. — нежно позвала она.
Арнунна всё так же молча вытянул вперёд руку с крепко сжатыми в ней ножнами. Кожаные ремешки ножен украшали драгоценные бусины, да и узоры Таман узнала мгновенно. Эти ножны подарили Нунне, когда тот избрал путь воина и поступил в обучение. Таман сама вышивала цветы и птиц, добавляя к оберегу силу материнской любви.
— Боги… — выдохнула Таман.
— Я ухожу, Таман. Харат о тебе позаботится, — наконец заговорил Арнунна.
— Что сказал посланник?..
— Что байру ждёт меня.
— И всё?
— А чего тебе ещё надо…
— Он не обещал отпустить Нунну и Миру?!