— Вроде того. Она не хочет сражаться с целым войском, даже теперь, когда довольно сильна… и владеет Эадиву. Сказала, чтобы я… придумала способ отправить её домой.
— Разве сила Солнца не больше? Она думает, что справится с Энеатой?
— Думает и справится, — устало произнесла Дивияра. — Потому что у неё есть Эадиву.
— Он так силён?
— Силён… но дело не в этом. А в том, что они сами не смогут причинить друг другу вред.
Асахир воззрился на Дивияру, ожидая объяснений, и та развела руками:
— Я серьёзно. Солнце — источник силы, а Луна… Луна её принимает. Сколько бы Зара не тянула сил из сестры, у той не убудет. А Зара может впитать сколько угодно. И тоже не пострадает. Предания говорят, что подобный поединок может длиться вечность. Поэтому чудовище… Для Зары именно то, что нужно.
— То есть…
— Кто-то другой должен убить Зару. Твоя невеста не сможет.
— А Эадиву? Что может он?
— Самое главное — он даёт ей силы. Его тоже можно вытягивать… не бесконечно, но довольно долго. Второе — он легко убивает и сам по себе. Слишком быстрый — загрызёт быстрее, чем его просто увидят. Исцелить раны от его клыков невозможно — они никогда не зарастают. Его плоть обжигает. Его рык сводит с ума. Ну, так говорят предания. А ещё — у него нет узвимых мест.
— Без уязвимых мест? Что ты имеешь в виду?
— Его нельзя убить точным ударом. В общем-то, его вообще нельзя убить, но… У него нет ни сердца, ни лёгких, чего-либо подобного. Куда ни бей — всё одно. Он живёт только кровью. Из призрака в плоть его возвращает кровь. Судя по тому, что ты говорил о разбойниках в Иртассе… Зара уже дала ему достаточно жертв. Он во плоти, а значит, уязвим. Если всю кровь снова из него выпустить — он вернётся в призрачное состояние. Сам не сможет ничего делать. Но Зара всё ещё будет получать от него силы.
— Он подчиняется Заре?
— Да.
— А если Зара умрёт раньше него?
— Не знаю, что будет.
— Где она может быть?
— Не знаю… Честно. Где-то между Арком и Энараном. Она не пойдёт в город, не захочет посторонних в этом сражении. Будет ждать на пути… В маленьких деревеньках, скорее всего, прячется в доме какого-нибудь очарованного селянина. Она любит тень и прохладу, не будет ждать посреди сухой травы, даже если найдёт там пищу.
Военачальник ещё немного подождал, размышляя об услышанном. Дивияра, пристально глядя на него, тихо и очень виновато произнесла:
— Ты сердишься на меня, Хиру?..
Воин в ответ хмыкнул, сочтя, что жрица догадается и без слов. Та, похоже, понимала.
— Я боюсь её, очень боюсь. Теперь, когда я рассказала… Если она узнает, то разозлится. Моя единственная надежда — что вы справитесь с ней, и побыстрее.
— Эту надежду разделят многие, — сказал Асахир, собираясь уже уходить и протягивая ладонь к ручке двери.
Дивияра остановила его, дёрнувшись вперёд и отчаянно воззвав:
— Хиру!..
Тот замер, поворачиваясь к ней и ожидая дальнейших слов. Дивияра, покраснев и опустив взгляд, еле слышно спросила:
— Ты считаешь, что я предала тебя тогда?..
— Ты ушла, даже ничего не сказав. Я думал, с тобой что-то случилось, едва не перебил стражу…
— Я сделала ошибку…
— Нет, — невесело усмехнулся Асахир. — Ошибку сделал я.
— Ты хочешь жениться на ней из-за силы?
— Нет.
— Тогда почему? С красавицами не задалось, решил, что девочка попроще тебя не бросит?..
Помолчав несколько мгновений, он каким-то странным, чужим голосом произнёс, отворяя дверь:
— Ты не поймёшь.
***
Таллис хорошо справился со своей задачей, и Энеата заснула, едва допив сонное зелье и поставив чашку на стол. Но крепкий сон не помог и не успокоил — только разомкнув заспанные глаза, Эне вспомнила во всех красках и горестное событие, и свой отчаянный порыв. Никогда прежде девушка не позволяла чарам так долго, так безудержно и так яростно вырываться из-под власти воли и разума; и даже теперь, проснувшись после продолжительного отдыха, она с трудом усмиряла буйство силы.
— Эне? — позвал её взволнованный голос Фазмиры.
Энеата приподнялась и повернула голову, осматривая помещение. Засыпала она в святилище, но сейчас её окружали стены дворца. Кто-то отнёс Энеату обратно в её комнату, пока асу дремала.
Мира сидела на подушке возле постели, глядя на Эне испуганным взглядом светло-карих глаз. Судя по тарелке с кашей, что дочь эсина держала на коленях, и сжатой в руке лепёшке, Фазмира не собиралась покидать Энеату даже на время обеда.
— Мира, — устало улыбнулась Эне.
— Долго спишь уже, — по своей привычке начала лопотать Мира, — Нунна заходил пару раз, но ты всё спала, он и убежал. Лекарь тоже приходил. Лис его зовут. Он и тогда с тобой приходил, помнишь, да? Принёс тебе вон какой-то кувшин, пахнет необычно, по-моему, это ягодное вино. Ну, не знаю, пахнет то ли как эндарская сикера, то ли как пряная настойка, как на праздник Тааль делают.
Мира быстрым жестом показала на небольшой пузатый кувшин, стоявший на столике у окна, и продолжила:
— Просил передать, что не может уйти надолго, у него там вроде как куча дел, и сотник не отпускает. Вот только зашёл, посмотрел, что ты спишь, и убежал сразу. А, ну и принёс вот это, я уже сказала, да? Питьё какое-то. Смотри, кувшин такой смешной! Толстяк, ух… Ой, у этого Лиса такие глаза красивые, правда? Такой прелестный мальчик…Хи… Как думаешь, я ему понравлюсь? Лепёшка с какой-то странной пряностью, не пойму даже. Хочешь?
— А где Нунна?
— Ой, за ним разве уследишь. Сказал, что пошёл с папой говорить. Там такое на улице! Весь город болтает… Ты что, и на улице кого-то оглоушила?
— Да… — густо покраснев, вспомнила Энеата.
— Ну даёшь… Никто не ждал от тебя ничего такого. Весь город на ушах. Только и обсуждают, что невеста байру, оказывается, ведьма, да какая!.. Половина там хотят тебя выгнать от беды, половина уже начинают строить тебе собственное святилище, — Мира захихикала.