- Может быть, вы и меня угощаете обедом, чтобы подкупить на что-нибудь? - заметил ядовито Тюменев.
- О, ваше превосходительство, мог ли бы я когда-нибудь вообразить себе это! - произнес Янсутский, даже испугавшись такого предположения Тюменева.
- И не советую вам, - продолжал тот, - потому что пообедать - я пообедаю, но буду еще строже после того.
- О, совершенно верю! - продолжал восклицать Янсутский. - А я вот пойду позубоскалю немного над Офонькиным, - проговорил он, сочтя за лучшее перевести разговор на другой предмет, и затем, подойдя к Офонькину и садясь около него, отнесся к тому: - Василий Иванович, когда же вы дадите нам обед?
- Чего-с? - отозвался тот, как бы не поняв даже того, о чем его спрашивали. Его очень заговорил граф Хвостиков, который с самого начала обеда вцепился в него и все толковал ему выгоду предприятия, на которое он не мог поймать Янсутского. Сын Израиля делал страшное усилие над своим мозгом, чтобы понять, где тут выгода, и ничего, однако, не мог уразуметь из слов графа.
- Когда ж вы нам обед дадите? - крикнул ему на ухо во все горло Янсутский.
- Не дам никогда! - крикнул и с своей стороны громко Офонькин и немедля же повернулся слушать графа Хвостикова.
- Господин Офонькин разговора даже об этом не любит, - заметил Тюменев.
- О, у меня есть его тысяча рублей! - произнес Янсутский. - Послезавтра же затеваю обед от его имени и издерживаю всю эту тысячу.
- А я все-таки ее с вас взыщу, - возразил ему, смеясь, Офонькин.
- Как же вы ее взыщете, когда у вас никакого документа на нее нет?
- А это будет неблагородно с вашей стороны, - сказал, по-прежнему смеясь, Офонькин.
- Неблагородно, но вкусно!.. Не правда ли, граф? - отнесся Янсутский к Хвостикову, который на этот раз и сострить ничего не мог, до того был занят разговором о своем предприятии.
Домна Осиповна обратила, наконец, внимание на то, что Бегушев мало что все молчал, сидел насупившись, но у него даже какое-то страдание было написано на лице. Она встала и подошла к нему.
- Отчего вы сегодня такой сердитый и недовольный? - спросила она его ласково.
- Не всем же быть таким счастливым и довольным, как вы, - отвечал он ей.
Домна Осиповна посмотрела при этом на него довольно пристально.
- Но и печалиться, кажется, особенно нечему, - проговорила она.
В ответ на это Бегушев ничего ей не сказал и, встав, обратился к Тюменеву.
- Ты хочешь ехать со мной? - спросил он его.
- Да, мне пора!.. - отвечал тот, вставая.
Домна Осиповна при такой выходке Бегушева изменилась несколько в лице.
- А как же я-то? - спросила она его.
- Вы, вероятно, долго еще здесь пробудете, но мне вас дожидаться некогда; а экипаж я за вами пришлю, - проговорил Бегушев скороговоркой, ища свою шляпу.
Домна Осиповна видела, что он взбешен на нее до последней степени, но за что именно, она понять не могла. Неужели он приревновал ее к Хмурину?.. Это было бы просто глупо с его стороны... Она, конечно, могла настоять, чтобы Бегушев взял ее с собою, и дорогою сейчас же бы его успокоила; но для Домны Осиповны, по ее характеру, дела были прежде всего, а она находила нужным заставить Хмурина повторить еще раз свое обещание дать ей акций по номинальной цене, и потому, как кошки ни скребли у ней на сердце, она выдержала себя и ни слова больше не сказала Бегушеву.
Янсутский, услыхав о намерении двух своих гостей уехать, принялся их останавливать.
- Будет, будет уж, достаточно вы подкупили нас вашим обедом, подтрунивал над ним Тюменев.
Янсутский окончательно струсил.
- Ваше превосходительство, неужели вы могли подумать? - говорил он, прижимая руку к сердцу.
Тюменев начал раскланиваться с m-me Меровой и при этом явно сделал чувствительные глаза.
- Вы, если я не ошибаюсь, постоянная жительница Москвы? - говорил он, крепко-крепко пожимая ей руку.
- Нет, вовсе... конечно, когда мои знакомые... то есть, пока живет здесь папа мой... - отвечала m-me Мерова, совершенно смутившись и при этом чуть не проговорившись: "Пока Янсутский здесь живет"... - Летом, впрочем, я, вероятно, буду жить в Петергофе...
- Надеюсь, что вы тогда дадите мне знать о себе, - продолжал Тюменев, все еще не выпуская ее руки.
- Непременно, непременно! - отвечала m-me Мерова; ей, кажется, был немножко смешон этот старикашка.
Домне Осиповне Тюменев поклонился довольно сухо; в действительности он нашел ее гораздо хуже, чем она была на портрете; в своем зеленом платье она просто показалась ему какой-то птицей расписной. Домна Осиповна, в свою очередь, тоже едва пошевелила головой. Сановник петербургский очень ей не понравился своим важничаньем. Бегушев ушел за Тюменевым, едва поклонившись остальному обществу. Янсутский проводил их до самых сеней отеля и, возвратившись, расстегнул свой мундир и проговорил довольным голосом:
- Черт с ними!.. Очень рад, что убрались! Сейчас тапер явится: попоем, потанцуем? Дам только мало! А что если бы пригласить ваших знакомых: Эмму и Терезию? - присовокупил он, взглянув вопросительно на Хмурина и Офонькина.
Хмурин только усмехнулся и потряс головой, но Офонькин заметно этому обрадовался.
- О да, это весело бы было! - сказал он.
- Но как это дамам нашим понравится? - спросил негромко граф Хвостиков.
- Ничего, я думаю! - отвечал Янсутский. - Елизавета Николаевна, обратился он к Меровой, - вы не оскорбитесь, если мы пригласим сюда двух француженок - немножко авантюристок?
- Что ж, я сама авантюристка! - отвечала та наивно.
- А вы, Домна Осиповна? - обратился Янсутский к Олуховой.
- Ах, пожалуйста, я совершенно без всяких предрассудков.
- Граф, сходите, - сказал Янсутский Хвостикову.
Тот при этом все-таки сделал маленькую гримасу, но пошел, и вслед за тем, через весьма короткое время, раздались хохот и крик француженок.
- Hop!* - воскликнула одна из них, вскакивая в комнату, а затем присела и раскланялась, как приседают и раскланиваются обыкновенно в цирках, и при этом проговорила: - Bonsoir, mesdames et messieurs!**
______________
* Гоп! (франц.).
** Добрый вечер, дамы и господа! (франц.).