- Бутылки по три в день красного вина.
Лицо доктора исполнилось удивления.
- Теперь позвольте мне вам рассчитать, - начал он с знаменательным видом. - В год, значит, вы выпиваете около тысячи бутылок; разделите это число бутылок на ведра, и мы получим семьдесят ведер; это - целое море!
В глазах Бегушева отразилась досада.
- А вы не пьете ничего? - спросил он с своей стороны доктора.
- Ничего почти не пью! - отвечал тот.
- Ну, а мяса вы едите, и по скольку? - продолжал его допрашивать Бегушев.
- Мяса я ем фунта три в день, - отвечал доктор.
- Неправда: больше съедите - фунта четыре, а потому в год вы проглотите около пятидесяти пудов; это почти два быка!
- О, то совсем другое дело! - воскликнул Перехватов.
- Совершенно одно и то же; и как вы не понимаете, что все, что поглощается нами в течение времени, в течение этого же времени и растрачивается! Я убежден, что ваше остроумное исчисление пришло только сию минуту вам в голову, так что вы не успели хорошенько обдумать, как оно неосновательно...
Все эти слова Бегушев произнес почти строго - наставническим тоном.
Перехватов не знал, сердиться ли ему на своего нового пациента или внутренне смеяться над ним, и, сочтя последнее за лучшее, не выразил даже в лице никакого неудовольствия.
- Чрезвычайно вы строги в ваших приговорах, - проговорил он, - и, как видно, сильно не любите докторов.
- Настолько же, как и других людей, хоть убежден, что докторская профессия есть самая лживая из всех человеческих профессий!
- Мысль для меня совершенно новая! - сказал насмешливо доктор.
- Мысль весьма простая, - не унимался Бегушев. - Скажите, сколько раз в день вы солжете умышленно перед вашими больными?
Если бы Перехватов видел Бегушева в другой, более бедной, обстановке, то, может быть, наконец обиделся бы при таком вопросе; тут же опять успокоил себя тем, что на слова людей болеющих и раздражительных не стоит обращать внимания.
- Очень много, - отвечал он откровенно, - но мы это делаем для блага: ложь часто бывает во спасение!
- Согласен, что во спасение, только все-таки согласитесь, что каждый день лгать скучно!
- Да, скучно! - не оспаривал доктор и поднялся с кресел, чтобы закончить свой визит. - А рецептик вам позвольте прописать! - присовокупил он.
- Против чего? - спросил Бегушев.
- Против желчи!.. Очень ее у вас много накопилось!.. В брюшной полости вашей, должно быть, сильное раздражение!
- У меня там ад!
- Вот видите!.. - проговорил доктор и прописал рецепт. - Угодно вам будет принимать или нет предлагаемое мною средство, это дело вашей воли, а я свой долг исполнил!.. Завтра прикажете вас проведать?
- Пожалуйста!.. - произнес мрачно Бегушев.
Доктор раскланялся с ним и вышел. В следующей комнате к нему обратилась Домна Осиповна.
- У Александра Иваныча, значит, ничего нет серьезного? - спросила она с оттенком некоторою беспокойства.
Доктор пожал плечами.
- И есть, и нет!.. Мизантропия в высшей степени. Вы, я думаю, слышали наш разговор: каждое слово его дышало ядом.
- Но в этом ничего нет опасного?
- Опасного, конечно, нет; но ему самому, вероятно, очень тягостна жизнь.
Эти слова доктора нисколько не обеспокоили Домну Осиповну: она твердо была уверена, что вся мизантропия Бегушева (что такое, собственно, за болезнь мизантропия, Домна Осиповна хорошенько не понимала), - вся его мизантропия произошла оттого, что к ней приехал муж.
- От этой болезни я надеюсь вылечить его, - сказала она.
- Без сомнения!.. - воскликнул Перехватов. - Женщины в этом случае гораздо полезнее докторов! Кто любит и любим, тот не может скучать и хандрить!
Домна Осиповна нисколько не оскорбилась на такое откровенное замечание доктора, который, все еще находясь под влиянием беседы с Бегушевым и как бы не удержавшись, присовокупил:
- Какой, однако, чудак господин Бегушев; я лечу во многих барских и купеческих домах, но и там, даже между людьми самыми отсталыми, не встречал таких оригиналов по мысли.
- Оттого, что он умнее этих людей, - заметила Домна Осиповна.
- Конечно, оттого! - подтвердил доктор, но вряд ли втайне думал это.
В передней Домна Осиповна, подавая ему на прощанье руку, вместе с тем передала и десятирублевую бумажку, ценность которой Перехватов очень точно определил по одному осязанию и мысленно остался не совсем доволен такой платой. "Хотя бы за массу ругательств на докторов, которую я от господина Бегушева выслушал, следовало бы мне заплатить пощедрее!" - подумал он.
- Барин скоро выздоровеет? - спросил вдруг каким-то диким голосом Прокофий, тоже провожавший доктора.
- Вероятно, скоро! - успокоил его тот.
Физиономия Прокофия просияла.
Когда Домна Осиповна возвращалась к Бегушеву, странная мысль мелькнула у нее в голове: что каким образом она возвратит от него сейчас только отданную ею из собственных денег десятирублевую бумажку? Бегушев, впрочем, сам заговорил об этом:
- Что же вы не взяли денег дать доктору?
- Я дала ему десять рублей, - отвечала Домна Осиповна.
- Мало это!.. Они нынче очень жадны! - проговорил Бегушев.
- Совершенно довольно, а то вы его избалуете; он и с нас, грешных, будет того же требовать.
Домна Осиповна не любила ни своих, ни чужих денег тратить много.