Бегушев внимательно прислушивался к этому разговору. Ему странным казалось, что Домна Осиповна не прислала ему сказать, что она больна. "И отчего с ней могла случиться такая сильная истерика?.. Уж не произошло ли у ней что-нибудь неприятное с мужем?" - пришло ему в голову.
- Когда же вы именно захворали? - спросил он ее.
- Вчера только! - отвечала Домна Осиповна и постаралась весело улыбнуться.
Бегушев не ошибался в своем предположении: у Домны Осиповны действительно была неприятность с мужем! Дело в том, что Олухову его Глаша своей выпивкой, от которой она и дурнела с каждым днем, все более и более делалась противна, а вместе с тем, видя, что Домна Осиповна к нему добра, ласкова, и при этом узнав от людей, что она находится с Бегушевым вовсе не в идеальных отношениях, он начал завидовать тому и мало-помалу снова влюбляться в свою жену. Домна Осиповна, еще до поездки его в Сибирь, видела, что он все как-то ласкался к ней, целовал без всякого повода ее руки; тогда это не смущало ее; она даже была отчасти довольна такого рода его вниманием, рассчитывая через то сохранить на него более сильное влияние.
Возвратясь же из Сибири и сделавшись обладателем пяти миллионов, Олухов, несмотря на ничтожность своего характера, уверовал, однако, в одно: что когда у него денег много, так он может командовать людьми как хочет! Первоначальное и главное его намерение было заставить Домну Осиповну бросить Бегушева, которого Олухов начал считать единственным разрушителем его семейного счастья.
В первый день приезда мужа Домна Осиповна успела только заметить, что он был сверх обыкновения важен и гораздо солиднее, чем прежде, держал себя, чему она и порадовалась; но на другой день Олухов приехал домой к обеду после завтрака в "Славянском Базаре" и был сильно выпивши. Усевшись с прежнею важностью за стол, он прямо объявил Домне Осиповне, что желает с ней жить, как муж с женой.
- Будет уж, - присовокупил Олухов, - довольно подурачились и вы и я.
Слова эти, точно стрелы, пропитанные ядом, пронзили все существо Домны Осиповны. Олухов ей был противен до омерзения.
- Нет, это невозможно... - произнесла она тихо, и перед ней мелькнули пятьсот тысяч, которые Домна Осиповна, впрочем, надеялась получить от мужа и через суд, если бы он не стал их отдавать; а из прочего его состояния ей ничего не надо было, - так, по крайней мере, она думала в настоящую минуту.
Озадаченный ответом жены, Олухов, в свою очередь, побледнел: самодур-дед в нем отчасти жил еще!
- В таком случае я увезу вас с собою в Сибирь: нам там надобно быть у наших дел!.. - проговорил он с дрожащими губами.
- Я не поеду с вами! - возразила ему твердо Домна Осиповна. - У меня есть от вас бумага, по которой я могу жить, где хочу.
- Я бумагу эту уничтожу! - воскликнул Олухов и ударил кулаком по столу.
- А когда вы так, - начала Домна Осиповна (она с своими раздувшимися ноздрями и горящими глазами была в гневе пострашней мужа), - то убирайтесь совсем от меня!.. Дом мой!.. Заплатите мне пятьсот тысяч и ни ногой ко мне!
- Пятисот копеек вы от меня не получите!.. - кричал Олухов и, встав из-за стола, ушел к себе вниз.
После этого разговора с Домной Осиповной и сделался припадок истерики.
Олухов между тем, выспавшись, почувствовал робость в отношении жены, очень хорошо сознавая, что без ее участия в делах ему одному ничего не сделать. Придя к ней вечером, как только с ней кончилась истерика и она, совершенно еще ослабевшая, лежала в постели, он стал просить у ней прощения. На это ему Домна Осиповна сказала:
- Оставь меня совершенно на свободе и слушайся только, что я тебе буду советовать.
Олухов на все согласился и уехал в "Эрмитаж", чтобы хоть там рассеяться после сибирской скуки.
Покорность мужа не очень успокоила Домну Осиповну. Она знала, какие экспромты от него бывают, по прежней своей жизни с ним. Что касается Бегушева, так она и подумать об нем боялась, зная наперед, что с ним бороться ей гораздо будет труднее, чем с мужем... Словом, она находила себя очень похожей на слабый челн, на который со всех сторон напирают волны и которому единственное спасение - скользить как-нибудь посреди этого и не падать духом.
- Муж мне сказывал, - продолжала она занимать своих гостей и обращаясь более к доктору, - что в деле Хмурина открылись уголовные преступления и что будто бы он арестован!
- Об этом в газетах есть!.. - сказал Перехватов. - Хоть бы что-нибудь с этими господами делали!.. - продолжал он с несвойственным ему озлоблением. Нельзя же им позволять грабить людей, честно добывающих себе копейку и сберегших ее.
В это время вдруг вошел Олухов, а за ним и Грохов.
- Это откуда ты и отчего не звонил?.. - спросила не совсем дружелюбно мужа Домна Осиповна.
- Мы прямо снизу, с моей половины, по черной лестнице прошли, - отвечал ей Олухов тоже довольно сурово и поместился на самое отдаленное кресло. С Бегушевым он почти не поклонился!
- Как это приятно ходить по грязным черным лестницам!.. - сказала Домна Осиповна.
Ей очень не понравилось такое нечаянное появление мужа, которое потом он и повторять, пожалуй, будет!
Грохова она представила Бегушеву и доктору, назвав его: "Адвокат Грохов".
- Он хлопочет и по вашим делам? - спросил ее доктор тихо.
- Да!
Доктор сделал знаменательную мину и неодобрительно качнул головой.
Грохов неуклюже раскланялся. Бегушеву и доктору.
Домна Осиповна пригласила его садиться.
Грохов сел. Выражение лица его и вообще вся посадка его были исполнены самодовольства. Домна Осиповна очень хорошо понимала причину этого самодовольства и заранее предчувствовала, что за дело, которое думала она предложить ему, он страшную цену заломит; но она дала себе слово не очень ему поддаваться.
Начавшийся затем разговор опять перешел на Хмурина.
- Не известно ли вам, как человеку, ближе нас стоящему к судебному ведомству, за что арестован Хмурин? - спросил доктор Грохова.
На лице того появилась насмешливая улыбка.
- Арестовал его еще пока только прокурорский надзор! - проговорил он.
- Но прокурорский надзор, конечно, сделал это на основании каких-нибудь фактов!.. Факты эти вы знаете?
- Знаю! - отвечал, ядовито усмехаясь, Грохов.
- Какие же они? - допрашивал доктор.
- А такие, - продолжал Грохов, - что будто бы найдены в банковском портфеле господина Хмурина векселя с фальшивыми подписями от людей уже умерших, и фальшивыми, заметьте, по мнению только экспертизы, а какова наша экспертиза, это знает все русское общество!.. Далее, прокурорский надзор рассказывает, что существуют подложные накладные от фирмы господина Хмурина, подложные счеты для залога товаров... Спрашивается: стоило ли такому богачу, как Селивестр Кузьмич, заниматься подобным вздором!.. Вот-с вам факты прокурорского надзора!..
На прокурорский надзор Грохов главным образом был сердит за то, что сам его очень побаивался - по случаю своей собственной деятельности.
- Но какой же богач ваш Селивестр Кузьмич, когда он банкротом сделался! - воскликнул доктор. - Разорил целый банк, а с ним и тысячи людей!
- Банкротом он сделался последнее время, и то по политическим причинам, а векселя и накладные гораздо раньше существовали, и наконец... Это невероятно даже... прокурорский надзор дошел до того, что обвиняет господина Хмурина, - как бы вы думали, в чем? В убийстве-с, ни больше ни меньше, как в убийстве одного из своих кредиторов, с которым он случайно пообедал в трактире, и тот вскоре после того помер!.. Значит, господин Хмурин убил его?
- Эта история была вовсе не так! - продолжал горячиться доктор. Вовсе!.. Я ее слышал подробно: господин Хмурин несколько времени и весьма усердно упрашивал этого кредитора своего отобедать с ним, говоря, что тут он и получит от него расчет... взял для этого обеда самый отдаленный номер... В номере этом некоторые из публики слышали крик и, когда спрашивали половых: "Что такое там?", им отвечали, что купцы одни разгулялись; а после этого кредитор этот, не выходя из трактира, умер, и при нем ни векселя, ни денег не найдено!
На такой рассказ Грохов громко расхохотался.
- Роман-с!.. Роман! - сказал он. - И как это правдоподобно: убить или отравить, что ли там, человека средь белого дня... в трактире... при стечении публики.
- Мне самой это кажется невероятным! - поддержала Грохова и Домна Осиповна. - Впрочем, что мы всё говорим о чужих делах; пора нам о своем деле потолковать, - прибавила она, взглянув на Бегушева, который все время сидел, потупя голову.