- Иван Иванович Перехватов не заезжал ко мне? - был первый ее вопрос, когда она вошла в свою великолепную квартиру.
- Никак нет-с! - отвечал ей вежливо красивый из себя лакей. - Чай готов! - прибавил он негромко.
- Я подожду Ивана Ивановича, - отвечала величественно Домна Осиповна.
День этот был днем установленных вечеров Олуховых, которые Домна Осиповна возобновила по истечении шестимесячного траура; на вечерах этих, впрочем, один только бывал Перехватов, который вскоре и явился.
- Пойдемте пить чай! - сказала ему Домна Осиповна, непродолжительно, но крепко пожав его руку.
- С удовольствием! - подхватил доктор.
Когда Домна Осиповна в сопровождении его проходила в столовую, то в ее походке, в ее богатом туалете, в убранстве чайного стола, на котором блестел серебряный самовар, так и чувствовалось пятимиллионное состояние. Домна Осиповна села на особо приготовленное для нее кресло.
Доктор поместился очень близко к ней и тоже на довольно покойный стул. Домна Осиповна налила ему стакан, а себе небольшую чашку; доктор выпил чай и съел при этом массу печенья.
Домна Осиповна, налив ему еще стакан, откинулась на задок кресел и стала на него томно смотреть.
За этим стаканом доктор выпил третий, четвертый, продолжая пожирать сухари, бисквиты, а также и стоящие на столе фрукты: он был большой чаепиец и сладкоежка!
Домна Осиповна не переставала на него смотреть.
- Вы знаете, что сегодня Янсутский делал мне предложение, - начала она, закуривая пахитоску.
Получив в обладание миллионы, Домна Осиповна начала курить вместо папирос пахитосы; сделала это она, припомнив слова Бегушева, который как-то сказал, что если женщины непременно хотят курить, так курили бы, по крайней мере, испанские пахитосы, а не этот тошнотворный maryland doux!*. Домна Осиповна вообще очень часто припоминала замечания Бегушева; а еще более того употребляла его мысли и фразы в разговорах.
______________
* сладкий мерилендский табак! (франц.).
- Янсутский был поэтому у вас? - спросил доктор неторопливым, но не совсем спокойным голосом.
- Был у меня, обедал, напросился, чтобы я взяла его с собой ехать в парк, - надоел мне до невозможности! - говорила Домна Осиповна, помахивая кокетливо своей пахитоской.
Доктор при этом обратил свое внимание на ее кольцо.
- Однако у вас это новинка, - сказал он, указывая на прелестный перстенек с брильянтом, надетый на указательный палец Домны Осиповны.
- Я у мужа в вещах нашла этот брильянтик и велела себе сделать кольцо... Он воды очень хорошей.
- Вода и грань превосходные! - подтвердил доктор.
- Хотите взять его на память себе? - спросила Домна Осиповна.
- Но оно мне и на мизинец не взойдет!.. У вас ручка такая тоненькая, произнес доктор, усмехаясь.
- Повесьте его, как брелок!.. Дайте мне вашу цепочку!..
И Домна Осиповна, сняв с руки своей перстенек, сама навесила его доктору на цепочку.
Перехватов после того схватил обе ее руки и начал их целовать. Домна Осиповна смотрела уж на него страстно.
- И что же, - воскликнул доктор, - Янсутский у вас здесь делал вам предложение или дорогой?
- Дорогой!.. Но милей всего - с таким нахальством, как будто бы он уверен был, что я буду в восторге от его предложения... Я, разумеется, засмеялась на первые же слова его, и надобно было видеть, как он обозлился. Бегушев в сравнении с ним кроткий ягненок.
Доктор отрицательно покачал головой.
- Не думаю, чтобы Бегушев в сравнении с кем бы ни было мог быть кротким ягненком.
- Но ты забываешь, - обмолвилась Домна Осиповна, - Бегушев человек светский, образованный; он может женщину язвить, убить даже, но говорить сальные дерзости не станет!
- Полагаю, что станет и он! - сказал доктор.
В душе он Бегушева больше даже ненавидел, чем Янсутского.
- Однако кто-то приехал, - проговорила Домна Осиповна, прислушавшись своим чутким ухом. - Неужели Янсутский? - прибавила она уже испуганным тоном.
Но приехал не Янсутский, а граф Хвостиков, который привез с собой Долгова. На последнего Домна Осиповна и доктор взглянули с недоумением: они его совершенно не узнали.
Сии два странника после неудачной попытки у Бегушева целую неделю ездили по Москве и все старались занять денег на задуманную ими газету. К Домне Осиповне граф Хвостиков привел Долгова, как к последнему ресурсу: не ссудит она, все дело пропало, - а потому решился действовать напролом. Что касается Долгова, то он совсем был утомлен, совсем разбит; его славянская натура не имела такого медного лба, как кельтическая кровь графа Хвостикова; он очень хорошо начал сознавать всю унизительность этих поездок. Сверх того, Долгов в этот день утром заезжал к Бегушеву, чтобы узнать от него, не получил ли он ответа от Тюменева. Бегушева он не застал дома и попросил у Прокофия позволения подождать барина. Прокофий позволил ему и даже провел его в кабинет, где Долгов около получаса сидел и, от нечего делать блуждая глазами с предмета на предмет, увидел на столе письмо и в письме этом свою фамилию; не было никакого сомнения, что оно было от Тюменева. Долгов не удержался и прочел письмо, которое оказалось ужасным для него. Тюменев прямо-напрямо бранил Бегушева, что как ему не стыдно рекомендовать на службу подобного пустоголова, как Долгов, и при этом присовокуплял, что Долгов сам неоднократно просил его о месте письмами, написанными с такой синтаксической неправильностью, с такими орфографическими ошибками, что его разве в сторожа только можно взять...
Тут же невдалеке лежал и начатый ответ Бегушева, который Долгов тоже пробежал. Бегушев писал: "Ты - пропитанный насквозь чернилами бюрократ; для тебя скудная ясность изложения и наша спорная грамотность превыше всего; и каким образом ты мог оскорбляться, когда Трахов не принял к себе на службу тобою рекомендованного господина, уже изобличенного в плутовстве, а Долгов пока еще человек безукоризненной честности".
На этом месте Бегушев остановился писать и вышел из дому, чтобы поумерить несколько свой пыл.
Долгов, прочитав письма, решился лучше не дожидаться хозяина: ему совестно было встретиться с ним. Проходя, впрочем, переднюю и вспомнив, что в этом доме живет и граф Хвостиков, спросил, дома ли тот? Ему отвечали, что граф только что проснулся. Долгов прошел к нему. Граф лежал в постели, совершенно в позе беспечного юноши, и с первого слова объявил, что им непременно надобно ехать вечером еще в одно место хлопотать по их делу. Долгов согласился.
- Позвольте вам представить Василия Илларионовича Долгова, - говорил граф, подводя своего друга к Домне Осиповне, которая, не приподнимаясь с места, но довольно приветливо, мотнула им головой.
Оба они уселись.
- Вы видите, Домна Осиповна, перед собой одного из образованнейших людей России, - начал граф, указывая на Долгова.
Домна Осиповна, для выражения чего-то, опять мотнула головой.
- Начну с языков: Василий Илларионович знает в совершенстве латинский, греческий, говорит по-испански, по-французски, по-английски...
- Нет, я по-английски плохо знаю!.. - отвечал Долгов.
- Однако вы читаете Шекспира в подлиннике, - сказал граф Хвостиков. - И такой человек у нас без всякой деятельности существует; сидит у себя в деревне и свистит в ноготок!
- Это очень жаль! - сказала с величавым участием Домна Осиповна.
- В России все истинно хорошее, истинно русское должно гибнуть!.. проговорил Хвостиков.
На последнюю фразу его Долгов одобрительно кивнул головой и, зажегши папиросу не с того конца, с которого следует, начал курить ее и в то же время отплевываться от попадающего ему в рот табаку.