Привратник
Княгиня не велела никого впускать!
Оруженосец
Врешь, я более преданный слуга княгине, чем ты!
Между ними начинается борьба; оруженосец убивает привратника и проходит в крепость".
- Я не могу этого читать: тут все мужские роли! - объявила актриса.
- Вы хоть сцену Ольги прочтите! - почти простонала испугавшаяся Татьяна Васильевна и, развернув тетрадь, показала то явление, которое происходило между Ольгой и молодым оруженосцем.
Актриса снова начала читать:
- "Ольга (стоявшая на коленях перед божницей).
Вот так, как эти слезы, исходит из меня и жизнь моя!
Оруженосец
Княгиня, дайте мне упасть перед вами на колени и на ковре вашу слезу облобызать".
- Хорошо! - отозвался Долгов.
- Прочитано отлично! - заметил критик.
Старичок от восторга разводил только руками и утирал катящиеся из глаз его слезы.
- Теперь далее, далее! - торопила свою исполнительницу Татьяна Васильевна.
- Далее я не могу читать: опять всё идут мужские роли, - отозвалась актриса.
- Отчего же не читать и за мужчин! - заметил ей Офонькин.
- Оттого, что я не мужчина! - ответила ему Чуйкина.
Офонькин слегка пожал плечами. Он знал, что возлюбленная его была недалека и капризна, но чтобы до такой степени простиралась ее глупость, не подозревал даже: не хотеть читать при таком обществе и при таких похвалах!..
- Но как же тут быть? - спросила Татьяна Васильевна, почти в отчаянии взглядывая на мужа.
- Позвольте, я буду читать! - воскликнул Долгов.
- Ах, пожалуйста! - провопияла Татьяна Васильевна.
Долгов, взяв тетрадь, начал читать громко; но впечатление от его чтения было странное: он напирал только на те слова, где была буква "р": "Оружие, друзья, берите, поднимем весь народ!.. И в рьяный бой мы рьяно устремимся!" - кричал он на весь дом.
Женские же роли произносил каким-то тихо-сладким и неестественным голосом. Наконец, дочитав второй акт, почувствовал, что чтение его было очень неискусное, и, по своей откровенности, сам сознался в том: "Нет, я скверно читаю!"
Татьяна Васильевна грустно потупила глаза.
Бегушева начинало уже все это забавлять.
- Да вы дайте читать вашему прежнему учителю, - посоветовал он ей, показывая на старичка.
- Готов, готов! - сказал тот.
Татьяна Васильевна, не меняя грустного выражения лица, пододвинула к нему свою тетрадь.
Старик зашамкал:
- "Терем князя. Вдали слышится пение: "Ах, подружки, отчего же нейдете вы в леса!.. Там грибов и ягод много!.. Наберите мне цветов душистых!.."
- Кузина, позвольте мне заметить, что эти стихи очень напоминают "Аскольдову могилу"{313}: "Ах, подруженьки, как грустно!.." - проговорил Бегушев.
- Напоминать хорошее всегда не мешает! - ответила она ему резко и просила старичка продолжать.
Тот продолжал; но только вдруг на одном очень поэтическом, по мнению Татьяны Васильевны, монологе начал кашлять, чихать и в заключение до того докашлялся, что заставил дам покраснеть и потупиться, а мужчин усмехнуться, и вместе с ними сам добродушно рассмеялся.
- Стар, чувствую это! - проговорил он.
- И мы тоже чувствуем! - подхватил Бегушев.
- Кузен! - прикрикнула на него, по обыкновению, Татьяна Васильевна.
- Позвольте мне читать! - предложил себя граф Хвостиков.
Татьяна Васильевна разрешила ему.
Граф, вследствие разнообразных способностей, присущих ему, дочитал драму толково и ясно.
Татьяна Васильевна несколько мгновений поджидала услышать мнение своих слушателей; но все они молчали.
- Как же вам, господа, понравилась моя драма? - спросила, наконец, она, поставив на карту свое авторское самолюбие.
- Драма превосходная! - сказал Бегушев; но по выражению его лица ясно было видно, какого рода была эта похвала, так что Татьяна Васильевна даже заметила это.
- Неправду говорите, - я вам не верю, - отнеслась она к нему, махнув рукой.
- И по-моему, драма превосходная! - подхватил старичок негромко, боясь еще раз раскашляться.
Долгов тщетно приискивал в голове своей, что бы такое сказать в одобрение драмы, но не находил того; конечно, тут был народ и старая Русь, но все это было как-то слабо связано.
- В драме есть единство, - заговорил критик, заламывая еще более назад свою голову. - Единство времени, места и действия, - дообъяснил он.
Долгов, видимо, хотел было возразить ему, но его перебил старичок восклицанием своим: