«In the night of surrender
In the full moonlight and the midnight game
Be the ghost and defender
And of glory be your name
In the curse of a nightmare,
In the end of time, fight a hurricane
Be the lightning, and thunder
And ignite the final flame…»
Powerwolf
Строй вытянулся единой блестящей линией по всей длине стены.
Людей было много. Очень много для не самого большого города на юге королевства. Почти семь тысяч вооружённых мужчин, в полном оснащении стояли прямо, не шевелясь, ошалевшими, выпученными глазами смотря на небольшую процессию жрецов, важно проходящую мимо шеренги.
Нельзя сказать, что вся эта масса была однородной. С левого фланга, самого многочисленного и плотного, стояли ополченцы, вчерашние крестьяне и горожане. На их лицах, округлых и растерянных, отчётливо виднелась тень испуга, что все эти дни, заглушённая вином и суетой строевых занятий, удачно пряталась где-то в глубине их естества. Эти несчастные, взявшие в руки оружие не по собственному желанию, но от большой нужды, испуганно смотрели на жрецов, словно до конца не веря в то, что сражение действительно началось.
Чуть правее от них стояли остатки королевских сил, которым вместе с виконтом Ауденнским удалось спастись после битвы при Гетенборге. Солдаты, посвятившие этому ремеслу почти всю сознательную жизнь, выглядели куда более организованно, чем их подневольные товарищи, однако и на их лицах читалась смертельная усталость. Они равнодушно провожали взглядом распевных жрецов, почти не меняя положения головы. Солдаты прекрасно знали, на что способны имперские войска, и видели, что вся эта толпа, численность которой могла поразить стороннего наблюдателя, не шла ни в какое сравнение с численностью имперских легионов.
А на правом краю стояли те, на которых и будет возложена основная тяжесть грядущего сражения. Разодетые в цвета барона, в чёрный и красный, бойцы Чёрных полков бородатые, все как один, гордо держали подбородки чуть задранными кверху, лучась собственной уверенностью и превосходством не только над остальными братьями по оружию, но и над священниками, проходящими мимо. Для человека несведущего возможно показалась бы странной такая надменность, однако любой, кто видел этих страшных людей в деле, мог бы заверить что солдаты Чёрных полков имели на неё полное право. Вот уже десять лет, не гордясь ни знатным происхождением, ни заслугами предков, землепашцы и ремесленники, завербованные бароном в его личную армию, кровью и потом доказывали свою верностью королевству и королю. И доказывали всегда результативно.
Они имели право гордиться собой. И имел право гордиться ими барон.
Долгая молитва перед боем продолжалась. Жрецы шли вперёд по длинной мощёной улице, раскинувшейся прямо у основания крепостных стен. Над небольшим рассредоточенным шестиугольником витал тонкий дым кадильниц и раздавались монотонные песнопения, взывающие к Богам и умоляющие о снисхождении к солдатам и милости к сражающимся. Идущий в голове процессии патриарх, разодетый в длинную алую сутану, казалось и сам впал в религиозный экстаз, размахивая позолоченным кругом с двенадцатью спицами, символом единства Богов, на длинном шесте из тёмного дерева.
— Старый круг — не щит Богов, — тихонько произнёс Линд, стоящий, как и все маги, в строю рядом с бароном.
Тот коротко и согласно кивнул.
— Поэтому я вас и учил… — почти шёпотом ответил командующий, дождавшись пока патриарх пройдёт мимо. — Ты готов, Линд?
— Я… я не знаю, ваше благородие, — пытаясь справиться с волнением, юный маг даже не заметил, что впервые обратился к барону по всей форме. — Кажется да, но… Когда всё началось под Гетенборгом, у меня никто ничего не спрашивал. Всё завертелось, закружилось, а я старался просто выжить. Теперь… я не знаю. Кажется, что на этот вопрос ответить намного сложнее, чем по-настоящему сражаться.
На лице Линда расплылась кривая, напряжённая, наполненная нервами улыбками.
— Именно так, Линд, — слегка повернувшись к сыну герцога, успокаивающим тоном ответил барон. — Именно так. Но знаешь, ты правильно сказал, сражаться всегда легче, чем думать. Так что просто делай то, что должен. И будь, что будет.
Юный маг кивнул дрожащий подбородком. Будь, что будет. И всё-таки очень сложно было не дрожать посреди этого ночного моря из редких островов чадящих факелов и волновых отблесков света от солдатских доспехов.
— Пора, — коротко произнёс барон, наблюдая как процессия жрецов заканчивает свои дела, и возносит руки к небу.
Чётким строевым шагом он вышел из шеренги. Взгляды тысяч людей одновременно приковались к этому не слишком высокому, не слишком статному и не слишком красивому человеку. К единственному, кто мог спасти их от неминуемой гибели. К тому, чьим именем пугают детей в империи, и от чьего титула замирают сердца восторженных юношей, грезящих о военной карьере, по всему королевству. Где-то слева, там, где стояли ополченцы, строй даже слегка нарушился, люди подавались вперёд, силясь внимательнее рассмотреть командующего.
— Солдаты! — громогласно начал барон, окидывая взглядом разом присмиревшую шеренгу. — Я не буду долго говорить. Вы все прекрасно знаете, кто я такой и как заслужил своё имя. Некоторые из вас, будем честны почти все, поражены тем, с каким именно противником нам предстоит сражаться. Имперская армия подошла к городу ещё ранним вечером, заняв позиции на холмах к западу. Были высланы парламентёры, и на предложения сдаться я ответил отказом. Категорическим отказом! — барон повысил голос, особенно отмечая это предложение. — И больше шанса сдаться, я уверен, нам не дадут. Поэтому дерутся все, никто не сдаётся.
Барон взял короткую паузу в речи, давая время бойцам полностью переварить всё им сказанное.
— Некоторые из вас были при Гетенборге. Они знают, что там произошло. Остальные, я уверен, прекрасно слышали о том разгроме, и сейчас имперская военная машина кажется им непобедимой. И в самом деле, как можно драться с таким исполином? — голос барона барабаном гремел над безмолвным строем. — Они превосходят нас числом и выучкой. Они накормлены, одеты, обуты и их боевой дух высок как никогда. Но здесь, перед вами, стою я! Человек, что на голову разгромил их десять лет назад. И который заявляет, что мы будем бить их снова! Будем бить на подступах к городу, будем бить на городских стенах, будем драться за каждую улицу и каждый дом, если дело примет совсем скверный оборот. И мы не отступим! Я знаю, что за всю свою речь я не предложил вам ничего кроме пота, труда и слёз, но знайте, что я даю вам ещё и надежду. Мы победим! В этом вам клянусь я, Чёрный барон, Ужас Гетенборга. А теперь… — барон замолчал, согнув руку с распахнутой ладонью в плече. — На стены!
Строй, словно монолитная стена звука, громогласно грянул воинственным кличем в ответ на слова барона. Даже расхлябанные и одуревшие ополченцы как-то сразу подтянулись, а в их блестящих от страха глазах начали плясать искрящиеся огоньки злобы и того весёлого, с примесью ярости, равнодушия к любым опасностям, что и отличает настоящего пса войны от вчерашнего простолюдина. Единая шеренга начала распадаться на отдельные фрагменты, на несвязанные между собой прямоугольники, блестящие отражённым факельным и лунным светом и ощетинившиеся доспехами и оружием. Слитая масса народа пришла в движение и медленно, словно не раскачавшись до конца, направилась к крепостным башням, чтобы с громким топотом подняться по лестницам и занять позиции на стенах.
— Ну, вот и всё, — развёл руками Пьер, наблюдая за тем, как солдаты разбиваются на отряды. — Началось.
— Началось, — коротко подтвердил Линд, скользя взглядом по западной стене, на которой пока ещё было полным-полно места, только редкие часовые стояли с копьями наперевес.
Маги собрались в небольшой кружок, резко выделяющийся своей хаотичностью посреди прилива из ровных армейских прямоугольников.
— Наверное, нам тоже стоит разойтись по позициям… — неуверенно начал Марк, однако так и не окончил мысль, казавшуюся ему слишком неподъёмной, чтобы говорить о ней в одиночку.
Время разговоров окончательно прошло. Можно было тяжело вздыхать, можно было недоумевающе оглядываться по сторонам в ожидании ровного и чёткого приказа, можно было хорохориться и в лживом нетерпении переступать с ноги на ногу, как это делал Хольк, но суть от этого не менялась. Сражение началось, и каждое слово, необдуманно сказанное в этом кругу не одноклассников уже, но друзей, могло стать по-настоящему последним.
Именно эта мысль давила всех к земле, именно она не давала насладиться последними, утекающими из-под пальцев мгновениями спокойствия. Но никто не решался говорить открыто, хотя, казалось бы, самое время.
Иногда, в самые тяжёлые моменты, лучше промолчать. Или говорить совсем мало, если уж совсем никак. Линд прекрасно понимал это.
Понимали и все остальные.
— Марк прав, лучше занять позиции, — первым решился разорвать гнетущую тишину командир небольшого отряда. — Все свои помнят? Пьер?
— Северная стена. С ополчением, — коротко кивнул бывший вор. По его кислой гримасе очень отчётливо можно было понять, какого именно он мнения о воинских талантах рекрутов.
— Хорошо. Марк?
— Восточная стена, — ответит тот, поправляя съехавшие на нос очки. — И так как атаки с той стороны не ожидается в ближайшее время, на мне ещё руководство артиллерией.
— Понял, — кивнул Линд. — Хольк, ты что?
— Южная, — то ли ответил, то ли сплюнул северянин. — Та же история, что и у Марка: с моей стороны имперцы вряд ли попрут. Но я очень на это надеюсь.
— Хорошо, — произнёс Линд, как бы подводя итоги. — Мы с Мартой будем на западной стене. Скорее всего туда и будет основной напор. Ну, — сказал он, протягивая руку Хольку, — удачи.
— Удачи, — неожиданно сердечно ответил северянин на рукопожатие.
Мужчины поочерёдно обменялись прощальными жестами, а Марта, неумело скрывая небольшие капельки влаги по углам глаз, торопливо обняла каждого.
Уже когда товарищи разошлись по сторонам, на бегу путаясь в длинных полах своих мантий, Линд почувствовал, как в его раскрытую и расслабленно опущенную ладонь вдруг тихо, словно струи какой-то жидкости, втекают тонкие девичьи пальцы. Юный маг обернулся только для того, чтобы увидеть широко раскрытые глаза Марты, глядящие на него снизу вверх, и задающие один-единственный на всём белом свете вопрос, который действительно может быть важен для женщины, стоящей рядом со своим мужчиной.
И Линд вдруг понял, что всё это было напрасно. Что не нужны были ни изнуряющие тренировки, ни показательная казнь слабенькой и трусливой Луизы, ни матерные вопли барона. Ничего из этого. Только широко раскрытые карие глаза, глядящие на него с тем воистину первозданным выражением, благодаря которому и продолжается поныне человеческий род.
От этого взгляда у Линда вдруг закружилась голова. Он даже чуть качнулся, будто бы снова почувствовав удар сапогом барона под дых. Но устоял. И понял, что будет стоять всегда, чтобы не случилось, как бы не повернулся исход боя, лишь оправдать то нежное доверие, которым наградила его, отчаянно краснеющего и врущего в тот судьбоносный день в трактире, молодая деревенская девушка, вынужденная теперь решать судьбу королевства.
А над его головой с жутким воем и грохотом пронеслись огненные снаряды крепостных требушетов, буревестники начавшейся битвы.
***
Наскок кавалерии оказался малорезультативен.
Всадники виконта действительно неожиданно появились из-за пригорка, рассчитывая одним лихим ударом сбросить сапёрную команду имперцев в крепостной ров. Виконт, судя по всему, лично возглавлял атаку, находясь на острие кавалерийского клина. По крайней мере, об этом красноречиво говорил штандарт с его гербом, которым головной всадник размахивал с невероятной оживлённостью.
Не срослось.
Отряд прикрытия вовремя заметил нападавших. Из-за тяжёлых прямоугольных щитов, прикрывающих сапёров, что забрасывали ров фашинами, раздались грубые и отрывистые команды на незнакомом языке, часть отряда отделилась от основной массы и выставила копья, построившись выгнутым полумесяцем.
Всадники, слава Богам, успели затормозить. Страшно было даже думать, что случилось бы, налети отряд виконта на подготовленные копья. Кавалерия, здраво оценив бесперспективность дела, ушла по касательной, отправив в бездну лишь парочку имперцев, непонятно как выбившихся из стоя.
А сапёры всё-таки свою работу сделали. Ров был засыпан, замкнутый прямоугольник крепостной речки оказался перемкнут небольшим соломенным мостиком в пять-семь шагов шириной. Тем не менее, не смотря на ненадёжность конструкции, командующий имперцев решил воспользоваться открывшейся возможностью. Бесконечный бой на подступах к городу, то приближающийся к границам рва, то откатывающийся под ливнем стрел обратно, шёл без перерыва уже почти вторые сутки. Имперский командир явно рассчитывал на быструю победу и хотел взять город с наскока, так что все планы барона, рассчитывающие разбить первый натиск имперцев об максимально укреплённые северную и западную стену, пошли прахом. Дарммол оказался в кольце и бой шёл со всех сторон.
Холька сложившееся положение вещей, однако, не могло не радовать. Особенно учитывая тот факт, что именно на его позиции к полудню показались имперские осадные лестницы, направляющиеся к узкой соломенной перемычке.
Северянин злобно рыкнул, врезаясь плечом в грудь имперскому солдату, что одним из первых забрался на стену. Они не смогли задержать наступающих, не смогли опрокинуть лестницы. В том числе и по его вине. Не достаточно быстро швырял ледяные глыбы, недостаточно разрушительные творил заклятия. Хольк был уверен, что если бы это была не настоящая война, а какое-нибудь командное соревнование, он и тут, и там ловил бы разочарованные и упрекающие взгляды сослуживцев. Мол, из-за тебя, недоучки, проиграли.
К счастью, вокруг кипел самый что ни на есть реальный бой, в котором нельзя было проигнорировать удар деревянным тренировочным мечом и продолжить битву. Плотный строй солдат отчаянно рубился с небольшой кучкой имперцев, что словно весенний бутон расцвели на ровной каменной ветке крепостной стены. И ни у кого не было ни времени, ни желания кидать осуждающие взгляды. Так же как у Холька не было возможности их ловить.
Имперцы призывно орали, буквально втягивая на стену своих товарищей. Обороняющиеся грубо огрызались, медленно отступая, каждый свой шаг обозначая выпадом плотного копейного строя.
— Маг! — хрипло заорал длинноволосый сержант какого-то отделения. — Маг, ну давай! Давай, родненький!
Хольк злобно ухмыльнулся.
Его заклинания давно уже не давали никакого результата. Фляга с вином, которую бароновы люди предусмотрительно заполнили вином чуть ли не под пробку, уже давно показывала дно, а его личные силы были на исходе. Одна, ещё максимум два заклинания — и всё. Конец пьесы, нарисованный бледными мазками магического истощения на лице Холька.
Двое суток непрерывной рубки оставили свой след даже на таком крепыше, как северянин.
И вдруг он услышал. Ещё секунду назад Хольк готов был поклясться, что в неугомонном шуме битвы невозможно вычленить хоть один внятный и одиночный звук. Однако он услышал. И сразу всё понял.
Очень сложно не понять, если подобный звук идёт из самого детства. Проходит тонкой красной нитью сквозь всю твою жизнь и отзывается голосом давно погибших предков.
Улыбка северянина стала ещё шире, ещё злобнее и яростнее. Где-то там, на периферии слуха, недоступной остальным его сослуживцам, он отчётливо разобрал глухой барабанный бой. Словно откуда-то из уголков глаз, из мёртвой зоны его зрения, куда никак невозможно повернуть головы, вырастает невидимая и грозная рать тех, кто был до него, тех, чьё место уже давным-давно в бесконечном зале Громового края.
Тех, кто лучше него самого знает, что надо делать.
Барабанный бой становился всё громче и громче с каждой секундой. Хольк, словно всю жизнь ждавший этой минуты, рванулся вперёд, выпадая из копейного строя, в котором он со своим одноручным топором был словно собака на заборе. Одним прыжком он взлетел на зубцы крепостной стены и, не обращая внимание на удивлённые возгласы обороняющихся, широкими прыжками, поочерёдно меняя толчковые ноги, рванулся вперёд. Он уже видел бледно-ледяные, чуть-чуть синеватые молнии, указывающие ему последний путь.
Бум-бум, гремят барабаны.
Хольк прыгнул прямиком в центр порядка имперцев, уже в полёте занося топор для удара. Лезвие с силой вошло в голову какому-то бедолаге, не спас даже металлический шлем, на котором отчётливо промелькнул мазок походной грязи. Громко зарычав и без усилий выдернув топор, северянин перекрутился вокруг своей оси, очерчивая для себя небольшой пятачок свободного пространства.
Откуда-то сбоку послышался пронзительный вопль падающего со стены имперца.
Но это не волновало Холька. Его глаза, чуть передёрнувшиеся пеленой от быстрого бега, во всём бешеном калейдоскопе боя вдруг заметили одну, самую главную цель. Два металлических, сильно изогнутых крюка осадной лестницы, натужно хваткой вцепившихся в камень крепостной стены. Всего лишь одно движение, и всё будет кончено.
Молнии были всё сильнее, всё чаще. Воинская рать, старая, древняя словно мир, аккуратно ведущая род Холька от самой зари времён, уже не молчала. Она раскатисто пела, сотни голосов сливались в унисон, вытягивая воинственные и понятные не слухом, но подсознанием, слова.
Северянин понимал, что времени у него мало.
Перед его взором вдруг возникло искажённое гневом лицо какого-то имперца, сильно замахнувшегося коротким мечом. Короткое, почти даже скупое движение, которое сам Хольк вовсе не заметил, и лицо исчезло, отброшенное неведомой силой куда-то вглубь вражеского порядка. Ещё шаг. Ещё на шаг ближе к лестнице.
Двое насели на него с разных сторон. Один удар северянин сумел заблокировать, выбив у нападавшего оружие из рук. А вот второй пропустил. Левая рука тут же отозвалась чертой острой и холодной боли, что-то мокрое и обжигающе горячее брызнуло в подмышку. Правда, имперец тут же пожалел о своём поступке, захлебнувшись раздробленным от удара топорища кадыком.
Ещё шаг. Предпоследний.
Ещё немного. Молнии видны уже отчётливо, а перед глазами северянина стоят массивные деревянные ворота, медленно и со скрипом отворяющие одну из тяжёлых створок.
Громовой край.
Медленно, высоко занося ногу, Хольк делает ещё один шаг, не обращая внимание на резкий взрыв боли чуть выше крестца. Топор с грохотом, оставшимся незамеченным в свалке битвы, вываливается из правой руки. Грубые ладони сами падают на металлические крюки, крепко обхватывают их и, напрягая все возможные мышцы, медленно отрывают их от раскрошившегося камня. Тяжёлая осадная лестница, нагруженная к тому же ещё и поднимающимися имперскими солдатами, тягуче ползёт вверх, поднимается всё выше и выше…
Ещё один рывок, последний, сконцентрировавший все оставшиеся жизненные силы в один тугой пучок, и осадная лестница с разочарованным воплем раздавленных имперцев летит вниз, отрезая от подкреплений отряд на стенах.
Плечо северянина взрывается металлической болью. Кусающие поцелуи меча покрывают его спину, руки, открывшуюся от усталого падения израненного тела шею. Но Хольку уже всё равно. Он лишь силится плюнуть в последний раз во врага, отчаянно булькая перерезанным горлом.
Но не успевает.
Ворота Громового края открываются, оттесняя весь остальной мир тьмой навсегда опущенных век.
***
— Чёрт тебя дери! — дико заорал Пьер, запуская ещё одну ледяную глыбу в надвигающуюся громаду осадной башни.
Уставшее вечернее солнце последним своим взмахом в уходящем дне лениво мазануло мага по глазам. Бывший вор лишь раздражённо поморщился, быстро меняя позицию и чуть отступая в тень крепостной башни, туда, где надоевшие за целый день лучи не смогут до него добраться. Солнце, как оказалось, вообще было достаточно большой проблемой. Пьер с его полуночным прошлым прекрасно это понимал, и лишь жалел своих товарищей на восточных и западных стенах, куда беспощадное светило дотягивалось всей своей мощью. У него же, на севере, всегда был хотя бы самый минимальный тенёк, в котором он мог укрыться и без лишних преград швырять заклинания, не отвлекаясь ни на яркий свет, ни на слезящиеся глаза.
Правда, в этот раз проблема была явно не в солнце.
Бои за город шли уже целую неделю. Имперцы лезли как проклятые, совершенно не считаясь с потерями. Видимо, их главнокомандующий был человеком всецело безжалостным, не испытывающим никакого почтения к человеческой жизни. Иначе подобное упорство вражеских солдат и ежедневные, прекращающиеся лишь на короткие усталые часы бои Пьер объяснить никак не мог.
Конечно, не обладая полной стратегической картиной, маг никак не мог знать, что захват Дарммола, а значит и овладение Южным трактом королевства было первоочерёдной и важнейшей задачей, поставленной командиру имперских войск. Впрочем, бывший вор и не стремился заполнить пустоту в своих познаниях. Всё, что сейчас его занимало — это бешенная усталость, делавшая сознание Пьера похожим на серую кожуру фрукта, из которого с силой выжали всю влагу.
Правда иногда, в минуты краткой передышки, бывший вор со сладостным наслаждением вспоминал последние деньки перед боем, когда ему, под завязку набитому баронскими казёнными деньгами, удалось как следует отвести душу.
Но подобные мысли во время боя его не беспокоили. Сейчас все раздумья мага были направлены на то, как вообще остановить эту проклятую всеми двенадцатью Богами башню, продолжавшую медленно, словно черепаха, ползти к стене.
Стоит отметить, что имперцы всё же добились кое-каких успехов. Ров был уже в нескольких местах основательно засыпан, так что врагу удавалось подтаскивать к городу серьёзные осадные машины. Постоянно то с одного, то с другого направления поступали сообщения о том, что имперцы вошли на стены. Во время одного из таких прорывов пять дней назад погиб Хольк. Друзьям даже не удалось его как следует помянуть, как раз во время скупого похоронного вечера прозвучал набат, заставив магов отставить недопитые бокалы и со всех ног мчаться на стены.
А на следующий день было то же самое. Грохот осадных механизмов, панический людской рёв, звон металла об металл и яростная гонка со временем и остатками придающего сил вина. Кто быстрее закончится: маг или алкоголь?
И снова, и снова, и снова… Дни сливались воедино, тянулись резиновой спиралью, раскалённым прутом входя в окоченевший от усталости деревянный организм.
На сколько их ещё хватит в таком темпе?
Тем не менее, пока имперцев удавалось отбрасывать. В город они так и не вошли. И Пьеру очень хотелось, чтобы так продолжалось и дальше. Однако он, делая в данный момент всё для этого возможное, понимал, что скорее всего в дело придётся вступать вымотавшейся до предела пехтуре.
Махина осадной башни медленно продвигалась вперёд. Вот уже можно разобрать суету имперских теней, мелькающих за высоким лобовым бортом. Вот лягнула массивная цепь, медленно опуская дрогнувший осадный мостик…
А лёд, стихия Пьера, оказалась абсолютно бесполезной против этого исполина.
Юный маг в отчаянии перебирал в уме магические пассы. И не находил ничего подходящего. Ледяные стрелы просто-напросто не пробивали грубую кожу, которой была обшита башня. А если и пробивали, то не наносили достаточного урона живой силе внутри. Стрелы арканы, до того прекрасно испепелявшие тяжелобронированных пехотинцев прямиком в доспехах, работали только против живой силы, разбиваясь о любой другой материал снопом красивых, но не имевших никакого эффекта фиолетовых искр…
Стоп!
«Испепелявшие…»
Осознание пришло к Пьеру, словно удар по затылку. Он понял, что надо делать. Правую ногу назад, чуть упереться в серый камень стены. Левую руку выгнуть по направлению заклинания, правую…
Нет. Ничего не выходит. Пламя — это для людей ярких, быстрых и яростных. Его же стезя — лёд. Тот самый лёд, который прошибает вора при звуке хозяйских шагов, заставляя хладнокровно, не тратясь на лишние эмоции, быстро придумывать путь отхода…
Вокруг Пьера разом поднялся человеческий вихрь из рук и ног защитников крепости. Кто-то кого-то куда волок, мелькали копья и клинки, тёрлись друг о друга мельчайшие кольчужные петли. И вся эта суета неимоверно мешала Пьеру, очень неестественно стоящему посреди этого круговорота и безуспешно пытающемуся сосредоточиться.
Левая рука вперёд, так… нет, пламя это не его. Его стихия — это лёд. Холод отмычки, прислонённой на счастье к горячей щеке, иглы морозного сугроба, в котором изваляли мальчишку-неудачника громилы-телохранители купца, к которому тот имел несчастье залезть в карман…
Вихрь человеческих конечностей усиливался. Вокруг кипела жизнь, кипело движение выстраивающихся в боевой порядок солдат, готовых отразить атаку. Кто-то постоянно дёргал Пьера за полы мантии, что-то невнятно гудя на ухо и пытаясь его куда-то утащить. Всё это неимоверно раздражало молодого мага.
Левая — вперёд… Нет, нет, нет, всё не то! Для этого нужна ярость, нужен гнев, нужная яркая, быстрая, живущая всего мгновение вспышка, на которую Пьер, хладнокровный до последней степени уличный бродяжка, попросту не был способен…
— Ваше магичество, ваше магичество, ваше магичество… — скороговоркой гудело что-то над ухом Пьера.
Левая… Хватит болтать!
— Да заткнись ты уже! — резко повернув голову прокричал Пьер прямо в лицо какому-то сержанту, ошалевшему от столь неожиданного натиска.
И тут…
Оранжевый туман, который столько раз на тренировках безуспешно пытался вызвать Пьер, вдруг сам собой потёк из его нелепо расставленных рук. Неведомые вихри магии закружили мельчайшие частички, формируя из них нечто тёплое, круглое и одновременно с этим дышащее таким невероятным зарядом энергии, что хотелось в ужасе отшатнуться, закрыться полами мантии, закопать голову в песок. Что угодно, лишь бы оказаться как можно дальше от материального воплощения той симфонии разрушения, что готовилась сорваться с рук мага.
Огненная вспышка, настоящая глыба огня вдруг метеором рванулась вперёд, уронив на задницу собственного создателя и раскидав в стороны первые ряды наступающих имперцев, а затем громким разрывом ударилась о деревянную стену где-то в глубине осадной башни. Пламя занялось моментально. Всепожирающий огонь, словно только и ждал этого момента, распространялся с невероятной скоростью, за секунду объяв весь верхних ярус башни и рванувшись вниз, к самому её основанию.
В воздухе тошнотворно повеяло горелым мясом. Прорыв захлебнулся в закатном огне осадного исполина, так по сути и не начавшись.
Чья-то крепкая рука схватила Пьера за шкирку, поднимая одуревшего мага на ноги.
— Эка вы ловко их, ваше магичество, — с явным удовольствием произнёс всё тот же сержант, заботливо отряхивая пыльную мантию Пьера. — Я-то, болван, думал что вы того уже, а вы вона как… ну, будет мне, дураку, наука.
Маг медленно повернулся в его сторону, глядя на солдата выпученными и полными восторженного изумлениями глазами.
— У меня… — начал он, слегка подрагивая и запинаясь, — у меня вообще-то это впервые в жизни получилось.
***
Барон удовлетворённо хмыкнул, глядя из своего кабинета, как занимается весёлым огоньком осадная башня имперцев.
Закат давал таинственный и романтичный отсвет, наталкиваясь на недвижимые конусы крепостных башен. Игра света и тени на фоне разворачивающегося боя не на шутку завораживала барона. Особенно прекрасно ощущалась эта картина одновременно с осознанием того, что имперцы, кажется, выдыхаются.
Барон ещё раз удовлетворённо хмыкнул и, оторвавшись от созерцания вечернего пейзажа, и подошёл к своему рабочему столу, на котором была разложена схематическая карта города. Вот уже неделю он держал рядом с аккуратным квадратом пергамента огрызок красного карандаша, каждый день готовясь схематично зачеркнуть одну из стен, занятую имперцами.
На лице барона играла устала улыбка. За целых семь дней ему ни разу не довелось воспользоваться карандашом.
И кажется, не возьмут до самого конца. За сегодняшний день было всего три атаки. В два раза меньше, чем вчера. А взмыленных гонцов с сообщениями, примерное содержание которых заключалось в коротком: «Всё пропало, шеф!», — не было вовсе. И свидетельствовать это могло лишь об одном.
Первый натиск Дарммол выдержал.
Улыбка барона погасла одновременно с тем, как он притронулся к резному красивому кубку, почти доверху заполненному вином. Первый натиск они выдержали, да. Но кто знает, сколько их ещё будет? Что будет, когда имперцы возьмут город в по-настоящему плотное кольцо, блокада в данный момент — не в счёт, это так, баловство? Что будет, когда начнётся настоящий измор, когда имперцы развернут собственные баллисты и требушеты, когда пристреляют их?
Барон не знал ответа на эти вопросы. И никто не знал. Однако результаты первой недели вселяли хоть какую-то надежду. По крайне мере, после деэскалации боёв можно будет дать людям хоть какую-то передышку.
Барон устало вздохнул, отрываясь от карты.
Настоящая работа только начиналась.
***
Тёмное ночное небо вдруг резко осветилось длинным пламенным хвостом неведомой лисицы.
Что-то зашипело, затрещало, а затем с чувством ухнуло и грохнуло. Тут же, не выдерживая ни секунды паузы, со стороны куда прилетел снаряд, раздался протяжный, полный отчаяния и боли, женский вой.
Но на Марка все эти страдания, оказавшиеся где-то там, за далёким горизонтом восприятия, не произвели никакого впечатления. Рассеянно протирая снятые очки широким рукавом своей мантии, он завороженно смотрел на чёрный провал неба, по которому с ведьмовским воем нёсся ещё один снаряд. Длинная огненная дуга закономерно показалась из-за кажущейся небольшой преграды крепостной стены, лениво закончила свой разгон, на мгновение замерев где-то на Ремесленным кварталом, а затем с тем же грубым мужицким оханьем рухнула вниз. И вновь по кишащим муравьиным шевелением ночным улицам, заполненным пожарными командами и паникующими погорельцами, пронёсся надрывный от ужаса стон.
Молодой маг снова оставил его без внимания. Сейчас этого тонкого и сострадательного юношу, непонятно каким образом попавшего на факультет именно боевой магии, занимали куда более важные вещи. Правда, ведь что такое разбитые осколки одной или двух несчастных судеб, что такое изломанное об суровое колено имперского артиллериста счастье одного человека по сравнению с жизнями сотен и тысяч?
Слепой и размытый взгляд мага цеплялся за рваные раны, оставляемые на теле небосвода имперским обстрелом. Задумчиво почесывая обросший щетиной подбородок, Марк продолжал безмолвно перекидывать в голове бесконечные ряды чисел, абсолютно никак не реагируя на царящую вокруг суету. Математика и точный расчёт, от которых он бежал из родного дома, не в силах выносить бесконечный педантизм собственного отца, сейчас изо всех сил помогали ему, кипя в воспалённых мозгах варевом из формул, равенств и уравнений.
«Три икса возводим в куб, плюс константа… Нет, не получается…»
Расчёты не сходились. К его, Марка, сожалению, и к новым воплям горожан.
— Ваше магичество… — подобострастно заблеял тщедушный инженеришко, ответственный за требушет. — Ваше магичество, нам бы это… Нам бы приказы.
— А? — отвлёкся наконец от воображаемых формул маг, с удивлением, словно впервые в жизни, заметив мямлящего инженера. — А, да, конечно. Приказы. Базу на десять градусов выше.
— Не получится, ваше магичество, — робко возразил инженер. — Мы стреляем на пределе дальности, дальше никак. Дальше мы только параболу увеличим, а до имперцев не добьём.
Марк лишь рассеянно махнул рукой, мол, выполняйте. Маг и сам знал, что не выйдет. Большего из имеющейся артиллерии выжать не получится. Нужно больше, нужно выше, нужен новый рычаг, ещё длиннее, ещё массивнее, нужен противовес…
Но откуда всё это взять под непрекращающимися обстрелами?
Две недели назад, когда имперцы прекратили-таки свои бесконечные атаки, Марк было даже обрадовался. И совсем не обращал внимания на хмурое выражение лица барона, угрюмо брюзжащего, что это лишь передышка, что имперцы ещё всем покажут, где раки зимуют. Магу, опьянённому секундной победой, было куда интереснее провожать отступивших на время имперских солдат матерной бранью с высоты крепостных стен и покатываться со смеху, наблюдая, как в насмешку демонстрируют врагу свои интимные части тела защитники города. В целом, молодого мага нельзя было винить в подобной беспечности. В те дни похожее ликование охватило весь Дарммол. Немногочисленные оставшиеся в городе купцы распорядились отпереть свои неприкосновенные запасы и отпаивать солдат всем, чем только можно. До потери всякого человеческого облика, как выразился один из подобных меценатов, важный и пухлый, раздобревший от вина и вида королевского знамени, гордо реющего над одной из так и не взятых крепостных башен.
Предчувствие скорой и решительной победой охватило город. Ему поддались не только солдаты и ошалевшие от собственной неуязвимости молодые маги, моментально забывшие и усталость, валящую с ног, и даже гибель Холька. Оно охватило и высокопоставленных офицеров Чёрных полков, и даже самого виконта, обычно сдержанного и хладнокровного, которого видели в компании одной из дорогих куртизанок и с улыбкой во весь рот. И ни у кого, даже у самого последнего бродяги, непонятно как не удравшего при первых новостях о приближении имперцев, не оставалось сомнений в благополучном исходе дела.
До тех пор, пока с неба не посыпался огненный дождь.
Барон был прав. Как всегда, этот вечно хмурый, недовольный, безжалостный и циничный вояка оказался прав. Имперцы и не думали бросать дело на половине, получив по зубам во время лобового штурма. Они утёрлись, перегруппировались, дали несколько дней защитникам города, чтобы те окончательно уверились в собственной безнаказанности…
А затем открыли огонь.
Имперская армия не отступила. Она просто изменила тактику. Многочисленные полки расползлись вокруг города, обняв его черными, смертельными объятиями. Хмурые и спокойные инженеры, не чета тому ничтожеству, что чуть ли не со слезами на глазах носился вокруг трёх несчастных крепостных орудий, размеренно, никуда не торопясь, развернули артиллерию. Настоящую артиллерию, массивную и угрожающую, отчётливо возвышающуюся над ровными рядами солдат, совсем не похожую на городских карликов. И принялись поливать Дарммол из всего, чего только можно, не прекращая канонаду ни ночью ни днём. Делая только коротенькие перерывы на смену прислуги и, видимо, на обед. По крайней мере, иначе объяснить небольшой промежуток тишины между полуднем и часом дня Марк никак не мог.
Маг так же понимал, что с этой проблемой нужно что-то делать. И желательно — как можно быстрее. Пока снаряды миловали, нанося повреждения в основном жилой застройке, почти никак не затрагивая оборонительные сооружения и склады с продовольствием, но Марк понимал, что это дело времени. Гарнизонная артиллерия, в виду своей маломощности, никак не могла достать до имперских осадных монстров и поэтому вражеским инженерам оставалось лишь методично вести огонь, пристреливая орудия. И маг готов был поклясться, что дело у них не стоит на месте, особенно учитывая кучность попаданий, растущую не по дням, а, казалось, по часам.
Марк знал, что ответным огнём эту проблему не решить. Что кому-то всё-таки придётся выйти за пределы наивно кажущихся безопасными крепостных стен, совершить самоубийственную вылазку и разрушить орудия. И Марк прекрасно понимал, что барону наверняка уже пришла в голову та же мысль.
Не нужно было обладать серьёзными дедуктивными способностями, чтобы понять, кого назначат добровольцами.
Но это были проблемы завтрашнего дня, завтрашнего Марка. Он не прислушивался к уличному гвалту, силясь расслышать в это гомоне торопливый бег гонца с роковым донесением. Юный маг стоял посреди главной площади Дарммола, растерянно протирая очки и глядя на величественное в своей монументальности ночное небо, изредка озаряемое косыми линиями падающих снарядов.
Очередной грохот раздался совсем близко. Через улицу.
***
— Я знаю, знаю, знаю! — раздражённо оправдывался барон, злобно хлопнув ладонями по грубо сколоченному столу так, что подлетела чернильница, стоявшая на самом краю. — Я сам вам тысячу раз говорил, что вы не вояки, что ваше место не в первом ряду, что вы отсиживаться должны за спинами солдат и колдовать себе. Хольк этого так и не понял, и потому погиб. Я знаю! Но выбора у нас нет.
— Барон, это буквально самоубийство, — резко, нетерпящим возражений тоном ответил Линд, закидывая ногу на ногу. — Вы отправляете нас прямиком на смерть.
Сын герцога вдруг завалился на подлокотник кресла, на котором, вальяжно развалившись, выслушивал соображения барона. Далеко вытянув руку, он резко выхватил у рядом сидящего Пьера длинную трубку и тут же сунул её кончик себе в рот, глубоко затягиваясь.
— Дай мне тоже, — требовательно и раздражённо попросил барон, вытягивая ладонь. — Угу… ф-фы, ф-фы… так о чём это я? — невнятно проговорил он, выпуская кольца дыма.
— О том, — ответил Линд, — что вы буквально предлагаете нам самоубиться об имперские копья в тщетной попытке сжечь проклятые требушеты и лишив тем самым Дарммол магической поддержки.
Совещание шло уже почти час. Ближе к полуночи к каждому из магов прибыл посланник от барона, призывая их немедленно явиться на командный пункт, расположенный в крепостной башне западной стены. Там, по словам гонцов, их уже ожидали.
Барон действительно ждал их всех, устало оперевшись на грубый стол, на котором в свою очередь лежал рваный пергамент топорно нарисованной карты окружающей местности. Только сейчас Линд заметил, как сильно сказались прошедшие дни на командующем. Его морщины, и так не добавлявшие миловидности барону, стали ещё глубже и многочисленнее. Старые шрамы, белеющие на усталом лице, как будто ещё сильнее въелись в кожу, разделяя физиономию на несколько неравных частей. Щетина приобрела кабанью жёсткость и под небольшими волосками серели мелкие кусочки отпавшей кожи.
Но всё довершали красные глаза. Два красных, невыспавшихся, глотнувших гари пожара овала невнимательно, будто бы сквозь, смотрели на вошедших магов и не понимали, кого собственно они сейчас видят. Этот взгляд казался настолько диким для всегда, даже во время ранней утренней тренировки, бодрого и свежего барона, что в первый момент Линд невольно отшатнулся.
Барон действительно наводил ужас, оправдывая своё прозвище. Причем в равной степени как на врагов, так и на союзников. И если первые видели в командующем фигуру какого-то древнего демона, поднявшегося с самых глубин бездны, то перед вторыми вставал как будто образ самого горящего Дарммола. Израненного, бешено уставшего, но всё же несломленного. Пусть даже в голову и закрадывалось подозрение, что недолго ему осталось.
— Линд, чёрт тебя дери… — обречённо протянул барон, медленно опускаясь на какой-то нелепый табурет. — Ну ты меня-то за дурака не держи. Думаешь, я не понимаю? Думаешь, я просто так, из-за своей прихоти, из-за шапкозакидательской прихоти кидаю вас на убой? Вот! Подойди, посмотри.
С этими словами барон поднялся со своего места и подошёл к узкой вертикальной бойнице, указывая на неё протянутой рукой. Линд подошёл следом.
— Видишь? — спросил командующий, указывая куда-то вдаль. — Вот за теми холмами их позиция, это установили точно.
Ночной пейзаж, раскинувшийся перед взором Линда, не давал особенно чёткой картины. Правда, для юного мага этого и не требовалась. Пейзаж поля боя он заучил до мельчайших подробностей во время долгого бдения на крепостных стенах.
Вдалеке действительно маячили небольшие холмы, за которыми заревом военного лагеря пылали имперские позиции. Движение не затихало ни на секунду. Даже отсюда, с достаточно приличного расстояния, можно было отчётливо различить разного рода копошения. Вот отправился куда-то в темноту кавалерийский разъезд из трёх всадников. Вот скрипнула телега, подвозя камни, которые через несколько минут полетят в сторону города. Вот кто-то промаршировал, кто-то взмахнул руками…
Но над всем этим военным великолепием, завораживающим не столько своей красотой и утончённостью, сколько грубым напором и стихийной силой, возвышались конструкции, которые даже самый последний дурак ни за что не смог бы проассоциировать со стихией и природой. Гигантских размеров требушеты, высотой почти с крепостную башню, порождения человеческого гения, разрушительными монументами вздымались над лагерем имперцев, олицетворяя собой всю грандиозную несокрушимость завоевателя.
Они действительно поражали. Все три штуки.
— Понимаешь, о чём я говорю? — спросил барон. — Это не требушеты, это натуральные горы. Я до сих пор не понимаю, как имперцам удалось протащить их через Вороний перевал. Пусть даже и в разобранном виде. Это не работа для обычных солдат, Линд, пусть они будут хоть трижды диверсантами. Эти твари стоят прямо посреди лагеря имперцев, любой отряд, будь он хоть сборищем невидимок, будет разорван в клочья прежде, чем успеет хотя бы приблизиться к одному из них. Уж не говоря о том, чтобы поднести факел и подпалить орудия. Нет, Линд, это как раз задача для вас, как бы мне не хотелось этого признавать. Налететь, прорваться через часовых, как нож сквозь масло, сжечь требушеты разом, не размениваясь на такие мелочи как масло, открытый огонь и прочие глупости. Просто уничтожить всё одним махом, как Пьер ту башню, и так же неожиданно уйти, не дав имперцам очухаться. Только тогда у нас есть хоть какой-то шанс.
— И успех или неудачу этого единственного шанса вы решили возложить на нас, правильно? — ехидно уточнил Линд.
— Ничего весёлого в этом нет, — произнёс барон, отходя от окна и поворачиваясь к магу спиной. Командующий вновь жадно затягиваясь дымом из трубки, не обращая внимание на слегка обиженный взгляд Пьера. — Совсем нет. И не на одних вас. С вами пойдут ещё мои люди. Немного, человек десять, не больше, крупную группу неизбежно засекут ещё на подходе. Но они лучшие, Линд. Собаку съели на подобных делах, настоящие висельники.
— Десяток солдат и наша четвёрка. Против всего имперского лагеря. И выбора, как я понимаю, у нас нет? — спросил сын герцога.
Барон неожиданно повернулся к нему, скрипнув каблуками.
— Я бы не хотел тебе приказывать, Линд, — обратился к магу командующий, с какой-то совершенно несвойственной ему печалью в голосе. — Очень не хотел бы. Но если придётся — не буду раздумывать. Помнишь, о чём мы говорил в моём кабинете?
— Помню, — отрывисто кивнул Линд. — Даже если бы я очень хотел забыть — не смог бы. Мы готовы, барон. У нас время на отдых?
— Нет, — отрезал командующий. — Могу дать максимум час на подготовку, пока я собираю людей. Не более. Обстрел крепчает с каждой минутой и промедления мы себе позволить не можем. Возьмите с собой те мечи, которые я вам выдал, запаситесь вином. Помолитесь, кто как умеет. Через час жду вас здесь. Всё понятно?
— Так точно, ваше благородие, — формально ответил Линд, словно очерчивая какую-то невидимую черту между командующим и своим отрядом. — Явиться через час.
— Линд… — устало начала было барон, однако осёкся на полуслове и, устало махнув рукой, вновь опустился на своё место. — Kадно. Не важно. Идите.
Четверо магов один за другим покидали комнату, устало передвигая ноги и не глядя на барона, уткнувшегося локтями всё в тот же дурацкий стол. Но сейчас старый вояка был этому несказанно рад.
По крайней мере никто из молодых магов не увидел его обнажённые, сжатые до боли в отчаянном оскале зубы.
***
Подошвы Линда глухо стукнулись о камень стены.
С силой сжав толстый канат плотно связанной верёвки, юный маг с шумом выдохнул сквозь сжатые зубы. Где-то там, наверху, он прекрасно знал это, с волнением глядит вниз Марта, переступая с ноги на ногу и никак не находя себе места от волнения. И пусть ночная мгла и искривлённые грубые зубцы стены скрывали от него происходящее, картина чётко стояла перед глазами. Юный маг знал, что Марта волнуется, знал, что нервно теребит пальцами чуть оторванный уголок кармашка на её мантии, знал, потому что на её месте поступал бы точно так же.
Но, в конце концов, именно он командир. Именно его распроклятый барон назначил ответственным за всю их группу. И потому Линд, к своему невероятному облегчению, был избавлен от непереносимых мук ожидания, первым из всей четвёрки спускаясь по крепостной стене.
Метр за метром он преодолевал расстояние, отделяющее его от нарисованной грубым мазком одного из Богов, примятой травы, растущей у основания стены. Короткими прыжками, как показал ему один из людей барона, крепко хватаясь за канат и бесконечно матерясь, Линд опускался всё ниже и ниже, молясь про себя, чтобы верёвка, обмотанная вокруг одного из зубцов, вдруг неожиданно не порвалась с печальным треском.
В конце концов, расстояние всё ещё оставалось приличным.
Люди барона, все как один с бородатыми и неприметными лицами, уже ждали его внизу, без движения замерев полукругом. Их чёрные плащи замечательно маскировали солдат на фоне пасторального и равнинного пейзажа вокруг города, и магу приходилось сильно напрягать зрение, чтобы разглядеть хоть сколько-нибудь смутные силуэты. Линд очень надеялся, что и его плащ, брат-близнец солдатских, сработает так же хорошо, скрыв мага от ненужных глаз.
Колени Линда слегка подрагивали.
Страха, кроме моментального, относящегося лишь к этому проклятому спуску и врезающейся в ладони верёвке, не было. Что казалось Линду, абсолютно уверенному в том, что идёт и ведёт свою группу на верную гибель, странным. В голове, к которой маг старательно прислушивался в эту краткую минуту покоя, растягиваемую физическими нагрузками, не было абсолютно ничего. Лишь какие-то немыслимые волны спокойствия, отчётливо отдающие солью морского прилива, медленно перетекали внутри черепной коробки, не оставляя место ни злости, ни страху.
На один краткий миг этого нового для себя чувства, Линд вдруг почувствовал отчётливое душевное родство с теми грубыми солдафонами, что ожидали его внизу. Они так же спокойно приняли приказ командующего, так что уверенно показали нервным магам принцип спуска со стены, и без лишнего волнения ждали их сейчас у основания, равнодушно зыркая по сторонам в поисках врагов. Они не спорили, в отличии от сына герцога, не закатывали барону истерик, и не рвали той связи, что неожиданно протянулась между матёрым воякой и желторотыми юнцами. Он просто делали своё дело. Наверняка всё с теми же чёрными волнами спокойствия в головах.
Линд и сам не до конца понимал, почему именно он так разъярился на барона. Юный маг и сам осознавал, что этот приказ надо выполнить. Разрушительный обстрел нужно было прекратить любой ценой, и Линд бы без ропота отдал собственную жизнь, лишь бы увидеть, как горят проклятые требушеты, но…
Но был и скандал, и демонстративное пренебрежение теми хрупкими доверительными отношениями, что удалось им с бароном выстроить между собой. Почему так? Зачем это нужно было, если нет ни страха, ни гнева, ни злости? Зачем, если Линд с его играющей в жилах голубой кровью, безропотно был согласен на собственное самопожертвование, на собственную гибель?
Линд усмехнулся, в очередной раз отталкиваясь от не до конца остывшего за весь жаркий летний день крепостного камня.
Наверное, потому что сейчас, хватаясь за тонкую нить не внушающей доверия верёвки и колыхаясь из стороны в сторону на ночном ветру, он говорил только за себя? Он не мог знать, что сейчас творилось в головах у его товарищей. Мыслили ли они точно так же, как и он сам или жаждали как можно быстрее сбежать из осаждённого города, сверкая пятками? Может быть, им давным-давно осточертела вся эта война и весь этот выматывающий ежедневный труд, сжатые в единственное пульсирующее желание жить. Хотя бы ещё один день, ещё один час, ещё одну секунду. Но жить.
И Линд вдруг с удивлением понял, что именно из-за этого и не может подвести всех разом под плаху, на которую сам бы с радостью положил голову.
Дело было даже не в сословных различиях, отдаливших бы четвёрку магов друг от друга в любое другое время, нет. Линд самолично пересёк эту кровную черту, цепко держа Марту за руку все эти долгие недели. Дело было в ответственности, которую вдруг чётко и ясно сам для себя осознал Линд. Ответственности за всех, за их жизни и здоровье, которыми так легко («А легко ли?» — молнией пронеслось в мыслях герцогского сына) готов был пожертвовать барон ради успеха общего дела.
Ясное понимание новой действительности, оказавшейся для мага полной неожиданностью, раскалённым гвоздём пробило череп. Он только сейчас осознал, как крепко сросся с ролью командира, так неожиданно свалившейся на него в роковую ночь казни Луизы.
Линд стиснул зубы, ощущая наконец под ногами мягкую податливую землю. В последние дни он почти не вспоминал образ молодой девушки с грязным зарёванным лицом, болтающейся в петле на городской площади. В любое другое время эта жуткая картина наверняка бесконечно мучила бы его в ночных кошмарах, но во время осады у него не было сил задумываться о прошлых смертях. Их и так хватало ежедневно. Но сейчас, видение вдруг промелькнуло перед глазами своей посиневшей шеей и тошнотворно вываленным языком.
И где-то на краю слуха раздался грубый гогот чем-то рассмешённого Холька.
Больше никто не умрёт. Никто и ни за что. В этом Линд готов был поклясться всем святым, что у него было в жизни.
Кроме, наверное, размытого девичьего силуэта, вступавшего на зубец крепостной стены на фоне бледного лунного света.
Линд, уверившись, что спуск проходит нормально, обернулся и зашагал по направлению к ожидавшим его бойцам.
Больше никто не умрёт…
***
Ведущий боец сделал быстрый жест, подняв к плечу сжатый кулак и безмолвным приказом указывая на опасность.
Вся группа немедленно упала плашмя, растянувшись на уже начавшей подмерзать земле и накинув на головы капюшоны. В отличие от тренированных солдат барона, маги с эти последним, но очень важным жестом слегка замешкались.
Плащи, которыми их предусмотрительно снабдил барон, были настоящим чудом. Мало того, что они как можно плотнее облегали силуэт, защищая в том числе и от нередких прикосновений влажного ночного ветра, так ещё и сама ткань была сделана таким образом, что просвечивала изнутри, давая хороший обзор даже с накинутым капюшоном.
И поэтому весь отряд прекрасно видел двоих часовых, появившихся на пригорке.
Имперские солдаты, судя по всему, не слишком ответственно относились к своей службе. По всем правилам им предлагалось идти на расстоянии двух вытянутых рук друг от друга, чтобы исключить возможность одновременной ликвидации каждого из бойцов. Однако эта парочка и не думала соблюдать устав. Тащились они почти вплотную, то и дело прикладываясь к общей бутылке. Что конкретно там плескалось, никто понять не мог, но судя по удушливому сивушному запаху — явно не вино.
— Расслабились, — шёпотом констатировал сержант барона, наблюдая за тем, как двоица вновь скрывается за холмом, — даже обход до конца не закончили.
— Ну конечно, — поддакнул другой солдат. — Они тут почти месяц стоят, а мы ни одной вылазки до их пор не сделали. Как виконт с началом блокады в город зашёл, так их никто больше и не беспокоит.
— А я так думаю, — добавил третий, — баба с возу — кобыле легче.
— Ша, — грубо оборвал готовящуюся разгореться дискуссию всё тот же сержант. — Хорош пи… — но обернувшись на лежащую где-то позади Марту, осёкся, — трындеть. Пошли мешки ворочать.
Солдаты довольно забурчали. И именно по этому неразборчивому гомону становилось ясно, что они действительно профессионалы.
Стать мастером не трудно. Важно лишь любить свою работу.
— Так, — обратился к магам командир отряда. — Слушайте сюда. За холмом уже имперцы, прямо их непосредственный лагерь, в восточной части которого, то есть с нашей стороны, и находятся требушеты. Стоит объяснять, что их там кишмя кишит?.. Вот и славно. Значит, план такой: мы идём вперёд, снимаем часовых, а вы лежите здесь как мышки, ждёте нашей команды. После этого бегом, как можно ниже прижимаясь к земле, пересекаете холм. У нас будет, судя по всему, минуты две до того момента, как пропажу этих пьянчуг заметит очередной патруль. Если сильно повезёт, то мы за это время как раз успеем добраться до первого орудия.
— А если нет? — спросил Линд.
Солдат развёл руками.
— Тогда нам придётся прорываться с боем, — равнодушно ответил он. — Если поймёте, что дело совсем швах, на нас даже не смотрите, бегите к орудиям и жгите всем, чем только можете. В любом случае, имперцы не дураки и моментально заметят огромное кострище посреди их лагеря. Так что сражение начнётся почти одновременно с тем, как вы метнёте первое заклинание.
— А отходить как будем? — не отставал от бойца Линд.
— В полном беспорядке, — криво ухмыльнулся солдат. — Главное — это сжечь требушеты, все помнят? Про отход барон ничего не говорил.
Губы сына герцога сжались в тонкую ниточку. Он с отвратительным ощущением скользнул верхним рядом зубов по нижнему, скривившись от омерзения.
«Про отход барон ничего не говорил…». Именно этого Линд и боялся.
— Но вообще, расслабьтесь, крольчата, — слегка успокаивающим тоном продолжил сержант. — Что-нибудь да придумаем. Нам главное ведь чутка к стенам подойти, а там лучники нас прикроют. Так что все шансы выбраться живыми у нас есть. Особенно, если кто-то из вас, умников, догадается подпалить вражинам конюшни.
При этих словах боец хитро подмигнул.
Но смутный, едва уловимый в предрассветной тьма жест, не сильно успокоил Линда. Он прекрасно понимал, что слова сержанта не более чем похвальба, зеркальное отражение типичного мандража перед боем. А может — лишь жалкая попытка вдохнуть спокойствие в робеющих магов.
И судя по тремору рук, который отчаянно пытался скрыть сын герцога, попытка эта потерпела полный провал.
— Ну, — перевал затянувшуюся тишину командир отряда, — начали. Пошли, мужики.
Весь десяток баронских солдат будто только и этого ждал. Чёрные силуэты, прижимая тела к земле, быстро и безмолвно поползли вверх по склону, не обращая внимание ни на острые камни, легко проникающие сквозь ткань плащей и пребольно впивающиеся в локти, ни на приличный склон, который по идее должен был свести на нет всякую попытку передвигаться ползком.
Линд же, неуклюже повернув голову и не меняя положения, краем глаза оглядел свой отряд. В последнее время они были какими-то совсем пришибленными и молчаливыми. Не то что было много поводов для радости или ставших уже привычными едких пререканий, но тишина всё равно угнетала. И, как казалось Линду, не только его одного.
— Ребята, вы как? — спросил он полушёпотом, лёжа на животе и глядя куда-то вбок.
— Нормально, — послышался тихий и безэмоциональный голос Пьера. — Нормально, командир.
По спине герцогского сына пробежали холодные мурашки. Командир. Не Линд, не ехидное «ваше высочество». Командир.
Юный маг не мог сказать, что подобное обращение ему понравилось. Он был Линдом. Вот тот ехидный шкет — Пьером, а очкарик — Марком. А ещё где-то сзади лежала женщина, которую он взял себе, но которой так и не успел придумать ни одного ласкового прозвище, по-дурацки называя её полным именем.
Отчего-то этот факт особенно выводил из себя Линда. Почему-то ему казалось такое короткое и очень личное прозвище чем-то невероятно важным, тем, что обязательно нужно успеть сказать сейчас, пока мясорубка ещё не началась. Но заставить себя почему-то не мог. А ещё маг очень сильно боялся, что Марта тоже обратится к нему так, словно прикрываясь от их близости этим идиотским «командиром».
— Хольку бы это понравилось, — криво и неестественно паясничая, попытался развеселить он товарищей. — Даю руку, он бы сейчас весь извёлся, а то и вообще махнул туда…
Шутка, очевидно дурацкая и нелепая, заглохла на полуслове. Юный маг сам не захотел её заканчивать, понимая, как глупо всё это звучит. Слова поддержки, все такие неважные и наивные, вертелись в голове пчелиным роем, но хоть сколько-нибудь внятную конструкцию Линд из них связать никак не мог.
— Всё хорошо, Линд, — пришёл ему на помощь тихий голос Марты. — Правда, хорошо. Мы нормально. Мы столько пережили за последние недели, что лично мне действительно уже не страшно. Не дави ты из себя.
Щёки Линда мгновенно вспыхнули алым от счастья облегчением. «Линд». «Линд»! Не «командир»…
— Правда, Линд, — поддержал вдруг девушку очкарик. — Мы понимаем, что ты хочешь нас подбодрить, поднять боевой дух, как в детских сказках про рыцарей, но не надо. Это так не работает в жизни. Давайте просто сделаем дело и уберёмся отсюда живыми и здоровыми? Идёт?
— Поддерживаю, — глухо кивнул Пьер, слегка зарываясь подбородком в землю.
— Ну, тогда, — начал Линд, одновременно потянув руку к поясу, на котором висела фляга, — по глотку? А то сейчас начнём уже.
— По глотку, — согласились все.
Правда вышло немного больше, чем глоток. Беспокойство всё-таки взяло своё, и маги хорошенько приложились к фляжкам с вином, не столько восстанавливая магические силы, сколько приглушая страх, что тёрся занозным бруском где-то внизу живота.
Линд едва сумел различить тихий-тихий свист, донёсшийся со стороны лагеря.
— Вот и всё, — констатировал он очевидный всем факт. — Пошли.
Прижимаясь гуськом к земле и отчаянно пыхтя, маг и сам на замечал, как играет на его лице счастливая улыбка. В ушах до сих пор шелестел тихий голос Марты, называющий его по имени. И именно этот не звук даже, но само воспоминанием о нём, окончательно уверило Линда, что дело он сделает.
Чего бы это ему не стоило.
Требушеты будут сожжены.
***
Весь вражеский лагерь смешался в блестящий калейдоскоп.
То тут, то там из кругов света и тени выплывали какие-то лица, покачивая длинными копьями на плечах. Какой-то часовой заметил смутное движение, попытался закричать, но тут же булькающе захлебнулся кровью, хлынувшей в глотку из пробитого насквозь надпочечника. Где-то вдалеке сердито всхрапнула лошадь, недовольная таким количеством пробегающих мимо людей.
Одна тёмная палатка с храпящими в ней солдатами сменила другую. Перед глазами проносились аккуратные деревянные настилы войсковых складов, навесы арсеналов, ощетинившиеся оружейными стойками, кучи случайного конского навоза, отблески широких солдатских костров, бороды, клинки, взволнованные лица друзей.
Из света в тьму, из тьмы в свет. Но дорога здесь всё равно было только одна.
Линд вспомнил, как, ещё в бытность студентами, Пьер в шутку рассказывал про особенности воровской жизни.
— Каждый раз, — говорил он, — когда приходится залезать в чей-то дом, в голове как будто факел зажигается. И пока он горит — время у тебя есть.
Тот самый воображаемый факел зажегся и в голове Линда, едва только он переступил невидимую черту, отделяющую вражеский лагерь от всего остального мира. И магу отчётливо казалась, что он только что догорел наполовину.
А до первого из требушетов оставалось чуть меньше сотни метров. Чуть меньше сотни наполненных вооружёнными до зубов часовыми, случайными интендантами и слугами, придирчивыми командирами, вышедшими на ночной воздух проверить соблюдение буквы устава, метров.
Но факел продолжал гореть. И юный маг отчего-то был уверен, что метры эти они обязательно пересекут.
Дальше Линд не заглядывал.
— Готово, — буркнул сержант, приподнимая полог какой-то особенно длинной палатки, загораживающий отряду обзор на артиллерийские позиции.
Требушеты открылись во всей своей монструозной мощи. Вблизи они впечатляли ещё сильнее, ещё твёрже приковывали взгляд. Казалось, будто они вот-вот рухнут под собственным весом. Но, тем не менее, машины оставались недвижимы. Свет от ярких костров, освещающих путь прислуге и наводчикам, приятно ложился на бледное дерево, из которого были сделаны орудия. Лишь только кончики их исполинских рычагов, устремлённых к небесам, оставались темны, словно завязнув в болоте ночного мрака.
С грохотом прокатилась деревянная тачка, наполненная солидных размеров валунами, которую толкал перед собой замыленный и раздетый до пояса мускулистый солдат. Бесцеремонно размахивая руками и раздавая зуботычины направо и налево, суетился инженер, готовя орудие к стрельбе.
— Маги, слышите, — обратился к четвёрке сержант. — Они уже заряжают. Надо сейчас бить, пока ещё имеем преимущество. Они нас не ожидают, первую дуру пожжём легко. Возможно, даже прислугу успеем порезать.
— Хорошо, — соглашаясь, кивнул Линд. — Марк, тогда на тебе огненный шар. Целься ближе к основанию, чтобы у огня как можно большая площадь распространения была. Сержант, как только мой человек выпустит заклинание, рвитесь вперёд. Перебейте инженеров и обеспечьте нам коридор ко второму орудию.
— А отсюда до второго не достанете? — поинтересовался солдат.
— Нет, — раздражённо отмахнулся Линд. Тот самый факел в его голове уже чадил последними искрами. — Слишком далеко. Сержант, нужно действовать быстро, вы всё поняли?
— Так точно, — формально отозвался сержант, подсобравшись и обнажая одноручный меч.
Его примеру последовали и все остальные бойцы.
— Марк?..
— Готов, — коротки кивнул маг, поправляя очки.
— Тогда по моей команде, — Линд поднял руку. — Три… два… пошёл!
Вспышка огня с рёвом вырвалась из палатки, по кривой спирали заходя на цель. Имперский инженер, ещё недавно такой важный и переполненный собственным достоинством едва успел раскрыть рот от удивления, как огненный шар с диким грохотом ударился почти в самое основание требушета. Все деревянная конструкция, ещё недавно казавшаяся такой непоколебимой, занялась пламенем почти мгновенно, как-то покачнулась и затрещала, ни в силах ничего противопоставить магическому огню.
— Вперёд! — медведем заревел сержант, поднимая своих бойцов в атаку. — Резать всех, никого живьём не отпускать! Дать магам проход, быстро, быстро!
Не смотря на внешнюю первозданную ярость, что, как могло показаться со стороны, полностью овладела солдатами, действовали они грамотно. Артиллерийская прислуга, неповинная ни в чём, кроме перетаскивания тяжёлых стенобитных камней, даже не успела поднять руки. Бойцы барона выстроили живой прямоугольный коридор, ведущий к следующему требушету, стоящему чуть левее.
— Пошли, — скороговоркой проговорил Линд и сам первым метнулся вперёд, не обращая внимания на то, последовали ли за ним остальные.
А вокруг разверзся настоящий хаос. Огромный факелом, вытянутым к небу, ревел требушет. От всего грозного механизма отваливалась то одна, то другая часть, давая понять, что дни его сочтены.
Имперский лагерь ожил в момент, словно пчелиный рой, завидевший в круглом провале дупла овальную мордочку шершня. Прогуливающиеся вальяжным и небыстрым шагом, слегка хмельные часовые хватались за оружие и торопливо бежали по направлению к огненному столбу, ещё недавно бывшему требушетом. Из расшитых золотом массивных офицерских палаток выбегали командиры, растерянно вертящие головами по сторонам, но очень быстро разбиравшиеся в ситуации и спешащие к месту боя. Из какого-то особенно богато украшенного шатра вальяжно вышел стройный и высокий молодой человек с приятными чертами лица. Выслушав короткий доклад одного из адъютантов, он пошёл багровыми пятнами и, грубо кликнув личную охрану, рванулся к конюшням.
Где-то в центре лагеря прогудел призывный рог. Рой пришёл в движение.
— Вот теперь-то начнётся, — мельком услышал Линд запыхавшееся замечание Пьера.
Бежать они не переставали. Расстояние до второго требушета стремительно сокращалось, бойцы, коротко огрызаясь на пока ещё единичных нападавших, медленно пятились за магами.
Во второй раз чисто сработать не получилось. У второго орудия уже стояли, построившись жидким строем, несколько имперцев, по всей видимости, оказавшихся ближе всех. Марта, не снижая скорости, прямо на ходу метнула в них своё любимое заклятие, фиолетовую стрелу арканы. Имперец, оказавшийся в центре попадания, исчез мгновенно, даже праха не осталось. Остальных же раскидало взрывом в разные стороны, моментально сломав хлипкую живую преграду.
— Марта! — крикнул Линд, оборачиваясь в сторону подруги. — Справишься?
Та лишь коротко кивнула, вставая в стойку. Ещё одна огненная стрела взревела, осветив и без того яркий от количества костров имперский лагерь и с повторившимся гулом ударила в борт требушета.
Вспыхнул ещё один гигантский факел.
— Отлично, — пропыхтел сержант, подбегая к Линду. На его широком лбу блестела тонкая ниточка из капель пота. — Ещё один, и можно домой.
— Что там с имперцами? — спросил Линд лишь на секунду останавливаясь, чтобы не сбить дыхание.
— Прибывают, — коротко и отрывисто отрапортовал солдат. — Но твой друг это ловко придумал, с обрушением-то. Орудие свалилось им прямо на голову, так что пыл поубавился. Есть немного времени.
Линд недоумённо посмотрел на сержанта, не понимая, про какое именно обрушение он говорит. И вдруг понял, что именно за громкий треск он слышал во время бега.
Сосредоточенное лицо мага слегка тронул довольный оскал.
— Но чую я, — продолжил сержант уже на ходу, — что с третьим у нас так просто не выйдет.
Линд никак не отреагировал на замечание бойца, полностью, как и весь остальной отряд, сосредоточившись на беге.
И только добравшись до третьего орудия, Линд понял, насколько прав оказался сержант.
Их уже ждали. Плотный строй, все в полном облачении, при оружии, от недавней паники и беспорядочности не осталось и следа. Живая и двигающаяся машина для убийств, выставившая ровный рад копий, и даже успевшая развернуть боевое знамя. Брат-близнец той, что стояла за стройным прямоугольником готовых к бою солдат.
— Твою! — выругался резко затормозивший сержант.
Небольшая кучка солдат барона моментально выстроилась полукольцом, защищая магов от фронтального удара. Имперцы, видимо только сейчас осознав истинную численность нападавших, радостно взревели, предвкушая лёгкую добычу и по команде какого-то офицера, неистово машущего штандартом, двинулись вперёд.
Краем глаза Линд заметил, что движение началось и во флангах. С обеих сторон к отряду потихоньку, явно не желая привлекать лишнего внимания, подбирались небольшие группки куда менее организованных, но всё так же горящих жаждой боя солдат.
Времени оставалось всё меньше.
— Марта! — крикнул Линд, раздавая указания. — На тебе левая сторона. Пьер — на тебе правая. Марк, прикрой тылы, требушетом займусь я!
Вот и всё. Колоссальная конструкция оставалась пусть и на порядочном расстоянии, но сё же в пределах досягаемости заклинания. Нужно было лишь встать в правильную позицию, отвести вперёд левую руку, магия огня у него всегда хорошо получалась, и…
И ничего не произошло.
Линд нахмурился, недоумённо глядя на свою ладонь. Быстрой распрыжкой поменял ноги, стряхнул что-то невидимое и мешавшее, вновь прицелился в сторону требушета…
Ничего не происходило.
От отчаяния из глаз мага даже брызнули мелкие слёзы. Это просто невозможно. Он чувствовал, что резерва его магических сил хватило бы ещё на десятка три подобных заклинаний. Усталости не было совсем, проблем с магией огня — тоже. Он же, в конце концов, не какой-то холодный, словно лёд, Пьер, которому вспыхнуть — это как через себя переступить! У него…
В этот момент Линд увидел Его.
***
Чёрный силуэт появился словно из ниоткуда. Высокая и гладко сложенная фигура в чёрной длиннополой мантии, подобной тем, что носили маги, просто в один момент материализовалась на границе неровного круга, образованного королевским отрядом и имперскими солдатами. Почти всё лицо незнакомца закрывала вычурная литая маска, выполненная, не смотря на кажущуюся грубость, достаточно искусно и гротескно повторявшая черты лица. Видимым оставались лишь округлый верхне-левый угол, обнаживший внимательный и беспощадный глаз, пристально глядящий на Линда.
— Farov! — мелодично и отчётливо, невидимыми руками раздвигая занавес лагерного шума, прозвучал голос незнакомца. — Sic werir primessen…[1]
Линд знал, кто это. Он слышал о таких людях очень давно, краем уха, ещё на первом курсе от старого и чудного преподавателя, любившего потравить байки вместо проведения занятий. И безмозглый первокурсник, глупо улыбавшийся от старческих рассказов о прелестях минувшей юности, конечно же пропустил всё мимо ушей.
Но сейчас, глядя на то, как имперский Охотник медленно и со вкусом обнажает оружие, моментально вспомнил. Сухой старческий голос шуршащей бумагой звучал в ушах, рассказывая небылицы, что в один миг обернулись настоящим ночным кошмаром.
В Империи действительно не было магов. Не было ни одной академии, обучавшей одарённых юношей и девушек тайному искусству. На придворных балах не расхаживали вальяжные мэтры, общаясь со всеми остальным, будь то герцоги, графы или бароны, свысока, полностью наслаждаясь собственным положением. Не гремели над имперскими городами вспышки заклинаний-салютов, пригвождая к себе восторженные и широкие взгляды детей всех возрастов и расцветок.
Зато у Империи были Охотники.
Магию нельзя просто так игнорировать. Она сквозит везде, в каждом предмете, живом или мёртвом, в воздухе и воде, в огне и человеческих жизнях. Её можно изучать, можно погружаться в её тайны, шаг за шагом, медленно и кропотливо постигая природу этой энергии, что лежит в основе самого мироздания.
А можно отвергнуть её. Можно обратить её вспять. Полностью подавив в себе и окружающих, поставив собственное, человеческое и разумное начало превыше начала мистического и до конца так и не познанного. Можно отторгнуть её от себя, став парией для энергии арканы, образовав вокруг как бы непроницаемое кольцо, через которое эта самая энергия, не смотря на всю свою могущественность, проникнуть не может.
Именно этим и занимались Охотники. Именно о них, самых опасных врагах магов, и предупреждал старый преподаватель первокурсников боевого факультета. Которые, как это обычно и бывает, прослушали всё самое важное.
Скорее от отчаяния, чем действительно пытаясь нанести Охотнику хоть какой-то ущерб, Линд метнул в его сторону стрелу арканы. Точнее попытался. Бессмысленный пасс нелепо повис в воздухе, делая из сына герцога не грозного мага, одним движением сжигающего вражеские требушеты, а скорее аккуратного и утончённого балетного танцора, готовящегося к очередному па.
Охотник довольно улыбался. Линд не видел его губ, скрытых непроницаемой маской, но он готов был поспорить, что имперец улыбался. В единственном глазу Охотника недобро горела чёрная искра осознания собственного превосходства.
— Будь я проклят… — изумлённо прошептал Линд, во все глаза таращась на железную маску. — Будь я проклят. Сержант! — призывно прокричал он. — Не подпускайте ко мне солдат. Пьер, Марк, Марта, держитесь как можно дальше. Этого я беру на себя!
С этими словами Линд резко рванул из тонких поясных ножен рапиру, с которой так и не расстался даже не смотря на бесконечные насмешки барона. В конце концов, этот тонкий, совершено неподходящий для плотной рубки в пехотном строю клинок был именно тем оружием, к которому сын герцога привыкал всю сознательную жизнь. И менять его на пусть и эффективный, но непривычный короткий меч Линд не собирался.
Возможно, именно это упрямо нежелание и давало магу призрачный шанс одолеть имперца.
— Ну, давай… — злобно прошипел он, вперившись немигающим взглядом в единственный глаз Охотника.
Голова имперца слегка дёрнулась назад, принимая неслышный вызов.
— Dasem… — удовлетворённо произнёс Охотник, делая короткий взмах своим оружием, по виду братом-близнецом рапиры Линда. — istod nelius blesser.[2]
С этими словами имперец неожиданно рванулся вперёд, с невероятной скоростью преодолевая то небольшое расстояние, что разделяло его и Линда.
Рапиры сошлись с отчётливым звоном.
Бой вокруг как будто замедлился. Стали ватными движения имперцев, неумолимо наседающих на баронских солдат. Вяло, едва шевелясь, перебегали из стороны в сторону его товарищи, силясь помочь то здесь, то там, и везде становились больше обузой, чем реальным подспорьем. Невыносимо медленно раскрывал щетинистый рот сержант, раздавая команды своим бойцам. Возможно, это только казалось воспалённому сознанию Линда, полностью поглощённому схваткой. А возможно, обе армии, если их небольшой отряд можно было назвать армией, действительно сбавили темп сражения, увлечённые завораживающим и смертельным танцем двух противоположностей.
Линд и его соперник продолжали плясать в круге огня и стали, полностью поглощённые друг другом. Оба бойца держали соперника на расстоянии, пытаясь нащупать слабые места в обороне кончиками клинков.
Но ещё с самого первого, почти вступительного к кровавой пьесе удара Линд понял, что этот поединок ему не выиграть.
Его соперник был примерно такого телосложения, так же складно и плавно сложен, так же уверенно контролировал свой клинок. Они действительно были очень похожи, сражаясь даже одинаковым оружием. Настолько, насколько могут быть похожи только свет и тень, чёрное и белое, магия и её полное отсутствие. Два конца металлической ржавой подковы тянулись друг к другу, сливались в бешеном и кровавом союзе, не желая уступать.
И всё же, Линд знал, что проиграет.
Охотник был банально лучше. И маг не понимал в чём дело. Возможно, его сбивала усталость, накопленная за долгое время осады. Но ведь и его соперник не сидел без дела? Может быть, всему виной было то гадкое и отвратительное чувство пустоты, разбитым кувшином разливающееся внутри Линда из-за невозможности дотянуться до магической энергии. Но он был уверен, что и его соперник чувствует себя не лучше?
Сопротивляется ли пустота, когда её пытаются заполнить?
Ответ был очевиден. Он расцвел на пропоротом рукаве герцогского сына набухшей раной острого пореза, обдавшего левую руку сперва нестерпимым холодом, а затем точно такой же вспышкой боли.
Линд стиснул зубы.
— Dasem? — презрительно удивился Охотник, отходя на один небольшой шаг и разрывая дистанцию, лишая Линда возможности контратаковать. — Haccend omnium dacem warid bist?[3]
Надбровная дуга мага вспыхнула стыдливым огнём. Он не мог позволить, чтобы эта вошь, непонятно как вылезшая на свет из страшилок для студентов-первогодок, говорила с ним в таком тоне. Ему тотчас же захотелось разорвать эту противную всему его естеству тварь, разрубить её на части, повалить на землю, со всей силы размозжить череп…
За свою неразумную и бешенную атаку, размашистые удары рапирой которой пришлись в пустоту, Линд поплатился ещё одним порезом. В этот раз на ноге.
Позвоночник отозвался на очередную рану едкими и холодными уколами боли. По всему телу мага пробежала дрожь. По инерции, так ни разу и не попав по неуловимому Охотнику, пробежав ещё несколько шагов, Линд остановился и, взвыв от боли, опираясь свободной и кровоточащей ладонью на дрожащее здоровое колено, опасно подставляя врагу спину. По глазам поползла сероватая пелена мертвенного забытья.
— Hacc? — послышался надменный голос Охотника откуда-то сзади. — Excer allus er.[4]
Линд тяжело дышал, пытаясь справиться с гнущей к земле болью, отчётливо слыша медленные и неторопливые шаги приближавшегося для последнего удара Охотника. Все фехтовальные приемы, что юный маг учил в детстве и недолгой юности, оказались бесполезны. Все старания его многочисленных, уважаемых и высокооплачиваемых наставников, на которых не скупился в средствах его отец, пошли прахом. Он не смог победить. В единственном своём настоящем бою, когда не плотная давка пехотного строя, не безнаказанные огненные шары с крепостной стены, а вот так: один на один, лицом к лицу, он проиграл. Проиграл, притом с разгромным счётом. Не нанеся врагу хоть сколько-нибудь ощутимого урона.
Шаги становились всё ближе.
Отчего-то вдруг вспомнился обидный и неожиданный удар барона по его лицу на самом первой их занятии. Рукоять его тяжёлого меча резко вошла прямиком в его подбородок, оправив в недолгий и позорный полёт, окончившись постыдным недоумением и растерянным сидением на пятой точке.
Потом был ещё один удар ногой под дых, абсолютно бессмысленный и болезненный до боли в рёбрах, было насмешливое не избиение даже, просто трёпка, которую беззлобно задают нашкодившему щенку. Были унижения, оскорбления, ругань и мат. Воспоминания проносились где-то на фоне сознания мага, но он уже не обращал на них внимания.
По его уставшему и изломанному болью лицу расползалась кривая и недобрая ухмылка.
Линд вдруг понял, что именно хотел сказать в тот раз. Понял, зачем нужен был тот жесткий, выбивающий весь воздух из лёгких удар сапогом. Осознание прошло сквозь него как молния, разом разогнав все фантомы боли и захватившую весь обзор мертвенную пелену.
Нет правил.
Никаких правил нет и никогда не было. Именно это пытался донести до них до всех барон, бесконечно мучая идиотской физической подготовкой и ненужными занятиями с мечом. Не нужно драться. Не нужно сражаться. И тем более не нужно фехтовать. В поединке, в любом поединке, это следует из самого определения, всегда есть какая-то честь, какие-то условности и грани, которые нельзя пересекать. Но всё это — химеры. Самые натуральные монстры, когтистыми лапами тянущие молодого и глупого бойца к гибели.
Побелевшие губы натянулись до предела, обнажая ряд ровных и пузырящихся слюной зубов. Нет никаких правил. Нет никакой чести, никакой морали. Есть только бой. Между прошлым и будущим — один только бой.
Именно он называется жизнь.
Линд резко выпрямился, одновременно разворачиваясь к своему противнику. Раненная нога отозвалась пульсирующей болью, брызнула горячей кровью, стрельнула в дрожащее колено.
Плевать.
Больше Линд не будет сражаться. Не будет драться и фехтовать.
Юный маг собрался убивать.
Ловя удивленный и в некоторой мере восторженный взгляд Охотника, Линд бросился вперёд. Он прекрасно осознавал, что шанс у него только один, что сил у него не хватит на ещё один заход, на повторную атаку. Именно поэтому он неумолимо наступал вперёд, осыпая соперника бешеным градом ударов, не давая ему возможности уклониться и уйти в сторону. Охотник и сам понял, что ситуация переменилась. В единственном глазе больше не было ни капли снисходительности заранее известного победителя, брови нахмурились, а взгляд сосредоточился. Имперцу оставалось только шаг за шагом пятится под атаками мага, постоянно блокируя сильные и размашистые удары.
Именно этого Линд и добивался. Удар, ещё удар… Сейчас!
Левая, залитая кровью из глубокого пореза ладонь резко метнулась к поясу. Короткий одноручный меч легко выскочил из потёртых ножен, словно только и ждал этого момента. Охотник, краем глаза заметив движение, стремительно переменил свой хват и подставил рапиру горизонтально, блокируя удар.
И если бы Линд ударил клинком, у него бы всё получилось.
Рукоять меча прошла чуть ниже клинка имперца, кривым апперкотом метя в его незащищённую маской челюсть. С отчётливым щелчком лязгнули крошащиеся друг о друга зубы. В открытом глазе имперца вдруг промелькнуло секундное удивление, сменившееся резким осознанием. Охотник потерял равновесие и упал спиной на истоптанную землю, подняв тучу пыли.
Имперец действительно хорошо сражался. Даже после такого неожиданного удара, он быстро пришёл в себя. Ещё даже не закончив до конца падение, он попытался вывернуться, попытался подставить ладонь, чтобы, оперевшись на неё, тут же подняться.
Маг не дал ему такой возможности.
Ботинок Линда с силой врезался в защищённое маской лицо, вбивая затылок Охотника в землю. Ещё одним коротким, насколько позволяла кровоточащая нога, прыжком маг оказался прямо над имперцем, высоко занеся рапиру над головой для последнего удара. Его противник, пусть и оглушённый, но всё-таки попытался в последний раз защититься, вяло выставив перед собой бесполезную раскрытую ладонь с аккуратными растопыренными пальцами.
Но Линду уже было всё равно.
С яростным и диким воплем, в котором смешалась вся ярость, вся боль, вся вытекшая из него горячая кровь, маг со всей силы опустил рапиру, точно пронзив Охотнику середину грудины и пригвоздив того к земле.
Имперец широко раскрыл единственный глаз, вздрогнул в последний раз, ещё сильнее насаживая своё тело на клинок рапиры, плачущей интонацией всхрипнул. И затих.
А Линд с удовлетворением почувствовал, как где-то внутри его сладко и возбуждающе лопается какая-то струна, заполняя черневшую до того пустоту…
***
Бой на мгновение затих.
Замерли разом все. И имперские солдаты, уверенно теснившие королевских солдат, и залитые кровью бойцы, продолжавшие безнадёжно огрызаться, и даже заполошные друзья Линда, почувствовавшие то невероятное облегчение, накатившее на них волной одновременно со смертью Охотника. На миг всё затихло, обездвижилось, словно залитое стеклом. Но лишь на миг.
Невидимая стрелка часов отчётливо щёлкнула. И время вновь пошло.
Лязгнула сталь, раздался чей-то полный боли крик. Солдаты барона, окрылённые победой Линда, с рёвом подались вперёд, на широкий шаг оттесняя уже почти окруживших небольшой отряд имперцев.
Но первым всё-таки среагировал Марк.
Едва только странное и непривычное до желания удрать куда подальше ощущение пустоты схлынуло, маг, предварительно мгновенным движением поправив очки, развернулся в сторону требушета. Его ладони заплясали, складываясь в пасс. Вспыхнул колдовской огонь, и тут же пламенный болт устремился в сторону деревянной махины.
Пламя разгорелось моментально. Осечки не случилось.
— Уходим! — бешено заорал сержант, призывно махая рукой. — Все уходим, сейчас!
Солдаты барона, которым не нужно было второй раз повторять приказ, немедленно разделились на две группы. Одна из них продолжила упорно сдерживать напиравших имперцев, а другая метнулась в сторону, прорубая себе путь прочь из лагеря.
Линд не шевелился. Он, едва найдя в себе силы вынуть рапиру из тела Охотника, стоял на месте, тяжело дыша и грузно опираясь на рапиру, клинок которой он вонзил в землю. На больную ногу он старался не вставать.
— Ты оглох?! — проорал, обращаясь к нему сержант. — Я сказал — уходим!
— Идите, — равнодушно ответил Линд, в очередной раз сбивая дыхание. — Я остаюсь.
— Линд! — возмущённо закричала Марта, широко раскрывая рот.
Но даже не смотря на эту пакостливую и нелепую гримасу, маг всё равно бросил на неё полный нежности взгляд.
— Идите, — спокойно ответил он, лёгким поворотом конечности демонстрируя искромсанную ногу. — Я не жилец. Идите. Я задержу их.
— Линд! — вновь бессмысленно и отчаянно закричала Марта, отказываясь до конца поверить в происходящее.
Кто-то из мимо пробегавших схватил её за руку, увлекая за собой. Как показалось сыну герцога, это был всё же один из солдат. Девушка продолжала надрывно кричать, однако её голос с каждой секундой слышался всё дальше и дальше.
И на том хорошо.
Печально улыбаясь, Линд наслаждался безумным моментом спокойствия. Всё вокруг него кишело, бежало и двигалось, а он стоял как бы в каком-то невидимо защитном кругу, словно невидимый для всех. Вот пронёсся сквозь одну из солдатских палаток сержант, скрываясь из зоны обзора мага. За ним нырнули Марк и Пьер, так же спасаясь от преследователей в запутанных лабиринтах имперского лагеря. С громким присвистом упал отставший от отряда солдат, которому алебардой перерубили хребет.
А вокруг Линда начал потихоньку сужаться круг из металла и солдатских щитов.
Что же, спокойствие не могло длиться вечно.
Линд усмехнулся, наслаждаясь ужасом, который он наводил на имперцев. Ну конечно, наверняка Охотник казался им важной птицей, окружённой ореолом таинственности и недоступного им мастерства. И надо же, подох, как и любой другой человек.
С хрипом и стонами.
А он, живой и почти здоровый, если не считать хлещущую изо всех щелей кровь, стоит перед ними и отчаянно старается не качаться. Убил их хвалёного Охотника и сжёг последний требушет. Ну, давайте, кто тут самый смелый?..
— Ну, давайте… — злобно прошипел Линд, повторяя собственные мысли и поднимая раскрытую ладонь, на которой моментально вспыхнул фиолетовый колдовской огонь.
Круг солдат стал ещё уже.
Что же, никто действительно больше не умрёт. Кроме него самого, готового сложить голову на неминуемую плаху ещё тогда, во время спуска на стене. Ведь это и отличает настоящего аристократа, правильно? Первым принимать ту судьбу, которую готовишь другим.
А, впрочем, не всё ли равно? На одного-двух у него сил ещё хватит. Нужно только выдернуть из земли рапиру…
Подлый удар со спины, разом оборвавший всё существующее темнотой закрытых век, Линд так и не почувствовал.
***
Горькие слёзы мешались с пылью, оставляя на щеках уродливые, чуть желтоватые ручьи.
Лёгкие Марты горели удушливым огнём, готовые разорваться в клочья от бесконечного бега. От первой, неорганизованной и пешей погони они сумели оторваться, подпалив за собой часть лагеря.
Рассвет, только-только занимающийся над верхушками далёкого леса, нещадно был своими ранними лучами в глаза, заставляя щуриться и лить ещё больше влаги по и без того мокрому лицу. Стены крепости уже были в пределах досягаемости и с каждым новым шагом королевские знамёна, реявшие над башнями, виднелись всё отчётливее и отчётливее. Иногда Марте казалось, что она уже вполне может различить силуэты лучников, занявших высотные позиции.
Вот только она не хотела на них смотреть.
Хрипы нещадной гонки перемежались с всхлипами горя, сбивая и без того нестройное дыхание девушки. Казалось, что вот оно — избавление после бессонной страшной ночи. Но радости ей этот рассвет не приносил. И дело было даже не в четвёрке солдат, навсегда оставшихся в лагере.
Дело было в том, что вместе с ними остался и Линд.
Она так до конца и не смогла понять, насколько оказывается он был для неё важен. Смазливый и капризный папенькин сынок, сорящий в академии деньгами направо и налево, устраивающий бесконечные попойки для своих друзей-подпевал, таких же надутых индюков. Кто бы мог тогда подумать, что когда-то этот франт, на которого Марта всё студенчество смотрела не иначе как с презрением, станет вдруг для неё всем? Превратится в ту единственную спасительную соломинку, за которую можно уцепиться в бушующем море войны и неопределённости, страха и хаоса? Но он стал, вопреки всему, словно этот самый рассвет, что она встречала в солдатском отряде полном одиночества, он, чёрт его побери, стал.
А она его предала. Она не встала рядом с ним в последний, самый страшный миг. Сбежала, позволив себя утянуть какому-то случайному бойцу.
И именно из-за этого, а не из-за бешеного бега, сердце Марты готовилось выпрыгнуть из груди.
Она бы отдала всё на свете, лишь бы чьи-то неведомые силы позволили ей сейчас оставить отряд. Позволили ей остановиться, развернуться и броситься обратно, прямиком на острия имперских копий. Но она не могла себе позволить так поступить. Иначе — всё было бы действительно напрасно. Иначе Линд действительно погиб зря, погиб нелепо и глупо, а не спасая её.
Гори вся эта война синим пламенем.
Звонкое ржание коней вдруг вывело её из печальных размышлений.
— Сука! — выругался сержант, на секунду обернувшийся через плечо. — Кавалерия, сука, кавалерия! Они послали кавалерию!
— Командир, — обратился к нему на бегу один из солдат, — что делаем?
— К мосту, — решительно ответил сержант. — Со всех ног к мосту. И молитесь Богам, чтобы у барона хватило милосердия его опустить.
Весь отряд, из которого ещё секунду назад казалось, выжали все соки, прибавил темп. Даже Марта, недавно умолявшая судьбу-злодейку о самоубийственном и отчаянном броске на имперские мечи, старалась не отставать.
Девушка не ошиблась, когда решила, что смутные фигуры на стенах — это лучники. Едва небольшой отряд пробежал ещё с десяток метров, за их спинами посыпались стрелы, отсекая ночных рейдеров от преследовавшей их кавалерии. Первой жертвой обстрела, правда, пал ещё один солдат барона, которому тонкий прут с покачивающимся оперением на конце, прямым попаданием пробил лоб.
Никто не обратил на бойца, упавшего в пыль, никакого внимания.
— Откройте! — яростно заорал сержант, потрясая мечом над головой, когда вымотанный отряд достиг-таки городских стен. — Опустите мост!
Это место, с особенной тщательностью охраняемое на протяжении всей осады, почти не пострадало от боёв. Даже ров не был засыпан. И именно это обстоятельство, которым в любой другой момент можно было бы восхититься, и сыграло с диверсионным отрядом злую шутку.
Топот копыт приближался с нарастающей скоростью. Времени искать обходной путь не было.
— Откро… — повторил, захлёбываясь удушливым кашлем сержант.
Ноль реакции. Крепостной мост, их единственное спасение, оставался недвижим.
— Не откроют, — с каким-то равнодушным оттенком в голосе констатировал Пьер. — Не откроют, господин сержант.
Командир отряда устало кивнул.
— И то… верно… — делая короткие паузы в попытке отдышаться, произнёс он. — Барон… не будет рисковать… нельзя… пустить кавалерию в город.
И, глядя в заплаканные глаза Марты, продолжил.
— Спасибо… маги. Спасибо. Хоть… требушеты… сожгли…
— Будем драться? — спросил Марк, в очередной раз поправляя съехавшие очки.
Сержант обессилено ухмыльнулся.
— Будем… умирать, маг. Они нас сейчас сомнут и не заметят.
Вот и всё, подумала Марта. Вот и всё…
Откуда-то из глубин вдруг поднялась неистовая ярость, поджигающая руки колдовским огнём даже без желания хозяйки. Вот и всё? И слава Богам, что всё. По крайней мере, у неё будет шанс поквитаться. За Линда, за Холька, за того безымянного солдата, что погиб от дружественного огня, так и не добежав до крепости. За саму себя…
Шквал арбалетных болтов и стрел продолжал лавиной падать со стены, но тяжелобронированные всадники не обращали на него никакого внимания, продолжая грозным клином надвигаться на обессиленный отряд, выстроившийся жидким строем. Марта уже видела довольные лица кавалеристов, предвкушающие быструю и скорую месть за тот разгром, что они учинили в лагере.
Не дождутся.
Первый из всадников, откуда-то с правого края их массы, испепелился в мгновение, поймав латной грудью фиолетовую стрелу. Брат-близнец с левого фланга тут же повторил его судьбу. К делу моментально подключились и Марк с Пьером, продолжая неистово прореживать имперский строй.
Но недостаточно быстро. Кавалерийская армада продолжала неумолимо надвигаться.
За спиной Марты что-то трещало и клокотало, кто-то что-то громко выкрикивал, какие-то команды может быть, но она не обращала на эти звуки никакого внимания. Девушка продолжала швырять одно заклинание за другим, надеясь забрать с собой как можно больше имперцев. Фиолетовый огонь, не смотря на всю ночную усталость, лился струями, обволакивая всё тело девушки.
Ещё один пасс. Ещё один. Лошадиная грудь мелькнула прямо перед глазами, глядя в глаза Марты золочёной маской всадника, какой-то очень важной и знатной шишки, наверное.
Девушка почему-то успела подумать, что примерно так, грозно и завораживающе, выглядел бы Линд, если бы избрал своей стезёй военное дело.
На неё, перед самым последним мгновением, вдруг напал страшный страх. Не в силах увернуться, не в силах отпрыгнуть от нацеленного ей прямо в грудь копья, она сильно зажмурилась, не желая видеть собственную смерть.
Марта закрыла глаза, так до конца и не понимая, действительно ли она слышит этот чавкающий звук или ей только кажется?..
***
Рассветное солнце выжигало барону глаза.
Его грубая и сухая ладонь с короткой, прочерченной поперёк линией жизни, с силой давила на низ нахмуренного лба. От волосков густых бровей, слегка щекочущих кожу, по всей руке то и дело проходили волны дрожи. Но барон не замечал этого. Просто потому что вторая его ладонь, напряжённо вытянувшаяся вдоль правого бока, была сжата до побелевших нестриженных ногтей, с болью впиваясь острыми полукруглыми линиями в кожу.
Камень узкой вертикальной башенной бойницы, из которой командующий рассматривал раскинувшуюся перед крепостным мостом картину надвигающейся трагедии, ещё не до конца успел обсохнуть от утренней росы. Капли влаги то и дело скользили вниз по шершавой поверхности, своей собственной гибелью приветствуя солнце нового дня.
Имперская кавалерия, окружённая клубами пыли, брала разгон. А барон, глядя на эту неминуемую живую гибель, с бешеной скоростью надвигавшуюся на поредевший отряд, отчаянно сжал кулак.
Где-то внизу тяжело дышала Марта, устало упираясь ладонями в согнутые колени. Что-то кричал его сержант, грозно потрясая в воздухе мечом и суля, видимо, своему командиру немыслимые кары и проклятия. Но солдат лишь тщетно сотрясал воздух. Барон не слышал ни слова.
Физиономия командующего исказилась отчаянным и горьким оскалом. Придавленная невыносимой слабостью, его левая ладонь обессилено опустилась со лба и ударилась, влажно чавкнув, о косой подоконник бойницы. Командующий всей тяжестью тела повалился на эту неожиданную опору.
Он не мог открыть ворота.
Он не мог дать имперцам ни единого шанса ворваться в город. Пусть даже это был передовой отряд, пусть даже кавалерия, которой устроили бы ад, не дав пробраться дальше барбакана. Плевать. Он не имел права рисковать. Не имел права давать врагу ни малейшей возможности. Только не после этих бессонных ночей, не после повешенной на площади молодой девушки, не после поредевшего почти вполовину отряда, который он сам и послал на верную гибель.
Иначе всё зря. Иначе всё это было напрасно.
Красные от бессонной ночи глаза с плескавшимся в них морем отчаяния, медленно и словно нехотя, вновь посмотрели вниз. Имперские всадники, казалось, покрыли почти всё расстояние, отделяющее их от отряда. И даже не смотря на плотный огонь крепостных стрелков, короткое и кровавое столкновение было неминуемо.
Взгляд командующего вновь упал на Марту. Девушка с какой-то важной решимостью, тяжело дыша, развернулась в сторону врага, в ладонях её мелькнул столь знакомый барону по многочисленным тренировкам фиолетовый отблеск.
Молодая девушка готовилась умирать. Умирать страшно и беспощадно, забрав с собой в бездну как можно больше жизней. А он, Гильем Рейкландский, Чёрный барон, Ужас Гетенборга, так же, как и десять лет назад, стоял на месте и держал позицию, не в силах ослушаться приказа, которой сам себе и отдал.
Наверное, именно так умирала и его жена.
Барон с ещё большей силой стиснул зубы, хотя казалось, что дальше некуда. Он буквально почувствовал, как крошится и трескается пожелтевшая эмаль, как острие боли пробивает почти неуязвимую защиту, проникает внутрь, достаёт до самого корня.
Его рука аккуратно скользнула по чёрной траурной ленте, аксельбантом болтавшейся на правом плече.
Барон прекрасно помнил, в чём поклялся в тот страшный день, когда держал на дрожащих руках остывшее тело жены. Помнил, какой самый главный приказ отдал тогда себе. И как клеймо той команды, того императива, что он не мог нарушить ни под какими пытками, предлогами или переговорами с собственной совестью, чёрная лента до сих пор висела на его плече.
Никто не отступит. Никто не отсидится, не сбежит, не оправдается. Каждый примет бой, не смотря на свой страх, на свои убеждения и идеи. В том числе и он сам.
Никогда снова.
Всадники приближались.
— Брок! — заорал он, выйдя наконец из оцепенения.
— Да, ваше благородие, — учтиво отозвался адъютант, всё это время стоявший за плечом барона, чуть поодаль.
— Всех вниз, — бешено прошептал барон, оборачиваясь к бывшему сержанту лицом. — Всех до последнего, открыть ворота, опустить мост. Немедленно!
— Будет исполнено, ваше благородие, — ответил адъютант, уже исчезая из небольшой комнаты крепостной башни, где и располагался наблюдательный пункт барона.
Командующий оказался один посреди собственного импровизированного штаба, бешено вращая глазами по сторонам и тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. Он и сам не заметил, как выхватил из ножен двуручник, держа его теперь в одной руке, слегка согнутой в локте.
— Всех вниз… — тихо прошептал барон, словно срастаясь с этим приказом.
И тут же сам резко бросился прочь из башни, сбегая с лестницы и быстро перебирая тренированными ногами.
Как не спешил командующий, его солдаты всё же были быстрее. А может, в том, что прямо перед медленно поднимающейся решёткой городских ворот барона уже ожидали бойцы Чёрных полков, была заслуга его адъютанта, что чуть ли не пинками прогонял людей со стен? Но барону, на самом деле, было на это глубоко плевать. Ему было всё равно даже на то, что на вылазку он идёт с совсем небольшим отрядом, численность которого едва ли превышала тридцать человек.
Всё, что сейчас заботило командующего, так это неторопливо ползущая вверх решётка ворот. И её ленивый родственник, с лязгом и грохотом опускающийся крепостной мост.
— Вперёд, робяты! — неистово заорал барон, широким взмахом меча указывая и без того очевидное направление атаки. — Раз мать родила — раз и подыхать! Насадим имперцев на копья!
— Насадим! — дружно грянули солдаты, почти одновременно грохнув древками алебард о каменную мостовую.
— Кто первым убьёт имперского кавалериста, тому даю тройное жалование. Вперёд! — и не дожидаясь ответной реакции барон, словно сам не желая упускать обещанной награды, лично бросился впереди неровного строя, проскользнув под всё ещё низко висящей решёткой.
Бойцы с бешеным и удалым рёвом кинулись за ним.
Небольшой отряд гуськом проскочил решётку и так же быстро миновал узкое арочное пространство под воротами. Барон же, окончательно перехватив инициативу, уже был у моста, так до конца и не принявшего горизонтальное положение. Впрочем, командующий, окрылённый собственной яростью, даже не заметил этого. Не сбавляя темпа, он начал взбегать по наклонной поверхностью, что всё быстрее и быстрее стремилась к земле под тяжестью его веса. Вслед за ним на мост взбежал и весь остальной его отряд, с глухим грохотом окончательно приковав массивный механизм к земле.
Громко лязгнули натянутые до предела цепи.
А барон уже наметил свою цель.
Фиолетовая стрела в последний раз промелькнула над землёй. Марта, перед которой возник силуэт имперского командира в золотой маске верхом на чёрном боевом коне, завалилась назад, зажмурив от ужаса глаза. Всадник, ни на секунду не сбавляя разгона, уже слегка отвёл копьё назад, готовясь нанести последний удар…
В тот же самый момент тяжёлый двуручник барона с широкого замаха влетел в сочленение его доспехов.
Всадник, ещё недавно казавшийся неостановимым, выпал из седла и, брызжа кровью из разорванной брюшины, отлетел назад, упав посреди взявшего разгон строя и полностью сломав построение. Конь имперца, оставшись без наездника, по инерции продолжал бежать вперёд и остановился только тогда, когда его грудь одновременно пропороли три алебарды.
А дальше всё смешалось.
Пьер, продолжая безостановочно поливать градом заклинаний наступавших всадников, резко отскочил назад, скрываясь за спинами подоспевших солдат барона. Какой-то боец из диверсионного отряда лихо подскочил под брюхо лошади, выставив клинок над головой. Марк взорвал огненный шар исполинских размеров прямо перед лицом одного из всадников. Взрывной волной его отбросило назад, и студент с воплем повалился в прохладную воду крепостного рва.
Барон рубил направо и налево, по-звериному рыча. Он крутился как детский деревянный волчок, ни на секунду не останавливаясь и используя инерцию своего меча, выступавшего в качестве противовеса. Не смотря на всесокрушающую ярость, что, казалось, полностью захватила его, каждый удар всё равно находил свою цель.
И напор всадников, ещё недавно готовый мстительно втоптать в грязь немногочисленных выживших после ночного рейда, начал потихоньку сходить на нет.
А через пару минут суматошного и яростного боя и вовсе выдохся.
***
Тканевые стены госпиталя колыхались на ветру.
Было в этих белых простынях, жестоко избиваемых безжалостной стихией, нечто сюрреалистичное. По всем законам восприятия и метафизики они, эти снежного цвета полотнища, лишь слегка замызганные неаккуратными мазками грязи, должны были символизировать нечто печальное. Возможно, горечь поражения или позор капитуляции. Они должны были стать прощальным жестом уплывающего в шторм корабля, должны были немедленно превратиться в мягкий и почти прозрачный батистовый платочек, что дарит своему жениху зарёванная невеста, каким-то неведомым чувством понимающая, что из своего первого и последнего боя юноша не вернётся.
Белые шторы, прибитые прямо к земле короткими деревянными кольями, колыхались на ветру. И вопреки всем мифам и ощущениям, вселяли в Марту странную обречённую уверенность.
Девушка медленно семенила мелкими шажками, едва приближаясь к белому шатру. Посреди обгорелых руин имперского лагеря это белое квадратное полотно выглядело странно. Странно настолько, что сразу приобретало невидимый судьбоносный оттенок. Давало понять бедной магичке: есть твоя нынешняя жизнь, пусть и замешанная на горе и неопределённости, но всё ещё лучащаяся надеждой, а есть эти самые белые стены. Зайди внутрь, отогни беспокойную простыню, и больше не будет тяжёлого ожидания, червём выедающего что-то внутри тебя. Зайди внутрь, и ощути, как тяжёлый невидимый меч, подобный тому, что был у барона, со свистом опускается в миллиметре от твоего затылка. Почувствуй, как массивное лезвие отсекает всю эту суету, заставляющую крутиться волчком на месте, грызть ноги и ходить из стороны в сторону. Зайди, Марта и либо вознесись, либо рухни прямиком в бездну. Оставь эту душащую непонятность снаружи, отбрось эту неопределённость.
Но знай, что и надежды больше не будет.
И поэтому Марта не спешила. Она медленно-медленно продвигалась вперёд, не убирая кончики пальцев от приоткрытого рта и невидяще смотрела перед собой. Мимо пробегали вечно куда-то спешащие солдаты, хмуро ворчали офицеры где-то на границе слуха. Ушлые интенданты и маркитанты звонко цокали языками, восторженно рассматривая богатые трофеи и с руганью отгоняли бойцов, так и намеревавшихся стащить какую-нибудь плохо лежащую добычу.
Но Марта не видела ничего из этого. Шумная чепуха победившей армии нисколько не занимала её. Всё внимание девушки было приковано только к одному, к белым стенам госпиталя, сумасшедше выгибающихся на ветру. Наверное, так ощущает себя какой-нибудь очень набожный и очень правильный жрец, подходя к храмовому алтарю для очередной проповеди. Впрочем, почему именно жрец? Именно так и должен себя ощущать любой человек, готовящийся хоть на мгновение оставить всё земное, все те гнетущие переживания и хотя бы на мгновение вступить на ту прямую и короткую дорогу, которую открывает сделанный выбор.
И юная магичка, отчаянно цепляясь за счастье своего неведения, никак не решалась этот самый выбор сделать.
Марта больной ойкнула, когда неожиданно уткнулась носом во что-то мягкое и кожаное.
— Глаза-то разуй, — весело поприветствовал её Пьер, раскинув руки в стороны и загородив дорогу. — Совсем не видишь, куда идёшь.
Марта подняла предательски блестящие глаза. Пьер был выше неё всего на полголовы, но разница в росте становилась колоссальной, когда она стояла к нему почти вплотную. По сравнению с бывшим вором, улыбающимся и пышущим жизнью, она казалась самой себе каким-то карликом, каким-то маленьким и ничтожным человеком, чей хребет окончательно переломил груз жизненных трудностей.
— Пьер… — спросила Марта, задыхаясь от подступавших к горлу рыданий. — Пьер, миленький, скажи мне… скажи мне, пожалуйста, ты был в госпитале?
— Был, — разом посерьезнев и убрав из голоса хоть какой-то намёк на весёлость, кивнул парень.
— Пьер… — дыхание Марты окончательно перехватило. Девушка вдруг разом поняла всё, абсолютно. Перед глазами мелькали страшные картины, чёрная дымка не давала ясно смотреть на окружавший её мир. Ей не хотелось, изо всех сил не хотелось задавать последнего, самого важного вопроса, не хотелось слышать ответ на него.
Но не задать его Марта не могла. Когда надежды уже не остаётся, удар того самого невидимого клинка, о котором шептали всё ещё далёкие, но такие близкие стены госпиталя, — это лучший выход.
— Пьер, скажи… — продолжила девушка с истеричным, трепещущим у последней черты горя, придыханием. — Ты видел его?
Маг ещё раз наклонил голову.
— Я понимаю… — с тяжёлым вздохом начал он. — Я понимаю, о ком ты говоришь. О некоем избалованном герцогском сынишке, которого тащили на носилках два дюжих санитара, а он вопил как резаный что-то типа:
И, прочистив горло, Пьер громогласно, противно и очень карикатурно спародировал вопли раненого Линда.
— «Не смете, твари! Не смейте отрезать, сволочи! Уй, дай мне только встать, говно, ты у меня землю жрать будешь!..» — на лице бывшего вора расплылась ехидная улыбка. — Ты про этого человека у меня спрашиваешь?
Коротко взвыв, то ли от обиды, то ли от радости, Марта набросилась на друга с кулаками.
— Ты идиот! — орала она, смешно колотя веселящегося Пьера маленькими кулачками по груди. — Ты полнейший кретин! Как ты вообще, как тебе только в голову такое пришло, баран.
Пьер же, заливаясь хохотом, натужно отбивался, больше заботясь о том, как не прослезиться со смеху, чем об уворотах от безболезненных девичьих ударов.
— Видела бы ты своё лицо, — едко хихикая и одновременно уворачиваясь от очередного кулачка, произнёс он. — Ну натурально на плаху идёшь, оскорблённая невинность. Мордочка кротенькая-кротенькая, лапки поджала и ногами еле перебираешь. Просто уморительно.
— Так он жив?! — возмущённо спросила Марта, сдувая с мокрого от слёз и пота лица тонкую прядь волос.
— Жив, жив, — заверил её маг. — И, судя по качеству той брани, которой он поливал медиков, вполне в сознании. С ногой у него, правда, всё скверно, тот имперец хорошо постарался. Врач, увидев её в первый раз, даже сказал, что скорее всего придётся ампутировать. Он потому и ругался. Но вроде, всё обошлось. Там сейчас Марк с ним, как выйдет, так у него и спросим.
— Как, как же так? — удивилась девушка. — Я же сама видела, что он…
— Мы все видели, — подтвердил Пьер. — Линд, героически опирающийся на рапиру, и плотное кольцо имперцев вокруг него. Вот только у кого-то из солдат хватило ума не переть на раненого, но всё ещё опасного мага в лоб, а тихонько подойти сзади и тюкнуть по затылку чем-то тяжёлым. Так что оказывается, пока мы в кровь рубились со всадниками у стен Дарммола, эта крыса преспокойно себе в плену отлёживалась.
— Крыса?!.. — возмутилась Марта, разом покраснев от натуги.
— Ну конечно, — спокойно отозвался Пьер, делая вид, что не замечает эмоций подруги. — Если бы имперский командующий не решил лично возглавить кавалерию, если бы барон не перерезал его пополам, если бы мы быстренько не сообразили нашу контратаку, он бы и сейчас там отлеживался. И наедал бы харю на имперских харчах. А мы в Дарммоле скоро начали бы жрать подошвы от ботинок. Осады они, знаешь, такие…
— Да не сильно-то он и отъелся бы, — произнёс Марк, неожиданно отодвинувший белую ткань входной шторки. Брови его, полностью сгоревшие во время недавнего боя, начинали потихоньку пробиваться из-под кожи свежей щетиной. — Его хорошо по затылку приложили. До сих пор мутит маленько. Но, вроде оклемается. Врач даже с ногой его справился.
— Ты видел его? — заполошно метнулась к нему Марта, хватая бывшего однокашника за грудки. — Ты говорил с ним? Как он?
— Я же говорю, — мягко отстраняя девушку, произнёс Марк. — Нормально всё с Линдом твоим. Лежит, материт барона на все лады за то, что отправил нас сжигать требушеты. Очень грустит, что пропустил нашу триумфальную атаку и возмущается, что ты до сих пор к нему не зашла.
На Марту было совсем жалко смотреть. Глаза её широко раскрылись и округлились до такой степени, что даже самому чёрствому сухарю было бы понятно: девушка готовится снова зареветь.
— Да ладно, — успокаивающе хлопнул её по плечу Марк. — Про возмущение я только что придумал. Но вообще да, тебе лучше зайти к нему. А ещё лучше — если мы это сделаем вместе.
Марта согласно кивнула, безуспешно пытаясь справиться с дрожащим подбородком. Пьер весело пожал плечами, как бы выражая неуверенность, но сделал это так искусно, что в его согласии никто не мог усомниться.
— Ну, тогда пошли?.. — неуверенно спросил Марк.
Тканевые стены госпиталя продолжали так же бешено колыхаться на неожиданно холодном летнем ветру.
***
Барон с радостной искрой во взгляде наблюдал за сумбурным диалогом своих подопечных.
Командующий, радуясь тому, что сумел хоть на короткое время улизнуть от бесконечных донесений и докладов, стоял, облокотившись боком на какую-то непонятную балку, и наблюдал за разворачивающейся драмой, а затем и за её счастливым исходом. Из его рта медленно вытекали облачка табачного дыма, который он с редким наслаждением высасывал из тлеющей деревянной трубки. Он было хотел сперва сам обрадовать Марту хорошими новостями, однако её товарищи сделали это куда талантливее прямолинейного вояки. Пусть и не без доли иронии.
В любом случае, барон был чертовски рад тому, что Линд остался жив.
Он с нежностью погладил свою чёрную ленточку.
— Я знаю, ты бы мной гордилась, — тихо прошептал барон, словно опасаясь, что кто-нибудь в этом непрекращающемся гомоне сумеет его расслышать.
А лишние уши в таком деликатном деле, как правильные поступки, ему были не нужны. Как, наверное, и никому из живущих.
У ребят был повод для веселья, пусть и достаточно жестокого. Им казалось, что свой главный долг они исполнили. Враг разбит, опозорен и смят, он бежит и отступает. Потери минимальны и даже мёртвые вдруг, словно в детской сказке, оказываются лишь тяжело ранены, а не убиты. Чудо, не иначе.
Чудом их победу считал и барон.
Чудо, что де Рюттенхойф, как и говорил о нём виконт, оказался настолько несдержанным, что самолично шёл впереди всего строя. Чудо, что барону удалось справиться с ним одним-единственным ударом. Чудо, что парочка неизвестно как уцелевших после бойни у городских ворот всадников сумела доскакать до своего лагеря, посеяв панику в войсках известием о гибели командира. Чудо, что барон сумел так быстро организовать атаку, и вся многотысячная имперская армия бросилась на утёк после первого же серьёзного натиска.
Чудо, чудо и ещё раз чудо. Но чудес ведь не бывает? По крайне мере барон в них не верил.
Зато он очень хорошо верил в мужество, расчёт и силу.
Имперская армия отступила, это верно. Но вряд ли она отойдёт дальше Вороньего перевала. Первый раунд битвы за Дарммол остался за королевством, однако кто может сказать, сколько их вообще будет, этих раундов? До сих пор нет новостей из других областей королевства. Как там король? Что с остальной армией, что со столицей? Какова вообще обстановка?
Разочарованно вздохнув, барон лёгким усилием оттолкнулся от балки. Пусть ребятки радуются, благо, есть повод. Ему же предстоит ещё огромная куча работы.
Как, впрочем, и им. Но не сегодня. Сегодня их стена, скреплённая нерушимым цементом из общей любви и ненависти, радости и горя, выстояла. И, барон надеялся, не падёт уже никогда.
Настоящая война ещё только начиналась…
[1] — Прекрасно! Значит, ты будешь первым… (имп.)
[2] — Что же… так даже лучше. (имп.)
[3] — Что? Это всё, на что ты способен? (имп.)
[4] — И всё? Я ожидал большего. (имп.)