- Ну что же, в таком случае не стану спорить. Я и так уж досыта нашагался по дорогам. Никогда не увлекался пешими прогулками, да и верховой ездой. Мне больше по душе изящный экипаж и резвая лошадка. В седле я чувствую себя не совсем ловко. Представляю, как ты рад, что я нагрянул к тебе в гости, старина! - продолжал он, сворачивая вслед за мистером Булстродом к дому. - Ты помалкиваешь, да ведь ты привык скрывать радость, когда удача плывет тебе в руки... вот о руке наказующей ты всегда говорил с жаром... загребать жар чужими руками ты мастер.
Восхищенный собственным остроумием, мистер Рафлс игриво брыкнул ногой, чем окончательно вывел из терпения собеседника.
- Если мне не изменяет память, - с холодной яростью произнес мистер Булстрод, - наши прерванные много лет тому назад отношения не отличались такой короткостью, как вы стараетесь изобразить, мистер Рафлс. Желаемые вами услуги будут оказаны охотнее, если вы оставите фамильярный тон, для которого не служит основанием наше былое знакомство, едва ли сделавшееся более близким после многолетнего перерыва.
- Тебе не нравится, что я зову тебя Ник? Но я всегда так называл тебя мысленно, а с глаз долой совсем не значит, что из сердца вон. Богом клянусь, мое дружеское расположение с годами стало крепче, как выдержанный коньяк. Кстати, надеюсь, в доме таковой найдется. В прошлый раз, когда я тут гостил, Джош доверху наполнил мою фляжку.
Мистер Булстрод все еще не осознал, что поиздеваться над ним Рафлсу хочется даже больше, чем выпить, и что, обнаруживая перед ним свою досаду, он только подливает масла в огонь. Зато он ясно понял, что спорить с Рафлсом бесполезно, и со спокойным, решительным видом отдал распоряжение экономке по поводу устройства гостя.
К тому же его успокаивала мысль, что экономка, прежде служившая у Ригга, могла подумать, что Рафлс остановился у них в доме просто как приятель прежнего владельца.
Когда в большую гостиную были принесены графин коньяку и закуска и посетитель остался с хозяином наедине, мистер Булстрод сказал:
- У нас с вами настолько различные привычки, мистер Рафлс, что общество друг друга едва ли доставит нам удовольствие. А потому умней всего нам как можно скорее расстаться. Вы выразили желание встретиться со мной, из чего я делаю вывод, что вы намерены заключить со мной какую-то сделку. Ввиду особых обстоятельств я предлагаю вам переночевать в этом доме, а сам вернусь рано утром еще до завтрака и выслушаю то, что вы имеете мне сообщить.
- Сердечно рад, - ответил Рафлс, - у тебя весьма уютно... правда скучновато, долго я бы тут не выдержал, но одну ночь, так и быть, потерплю, вдохновленный этим славным напитком и надеждой на завтрашнюю встречу с тобой. Ты гораздо гостеприимнее моего пасынка: Джош злится, что я женился на его матери, с тобой же у меня всегда были самые дружеские отношения.
Мистер Булстрод, подумав, что игривость и задиристость Рафлса в значительной степени порождены возлияниями, решил не вступать с ним в переговоры, пока гость не протрезвеет. И все-таки по дороге домой он с пугающей ясностью представил себе, как трудно прийти с таким человеком к соглашению, которого бы тот не нарушил. Он не мог подавить желание избавиться от Джона Рафлса, хотя не исключал, что его неожиданное появление определено свыше. Дух зла мог избрать Рафлса, дабы воспрепятствовать мистеру Булстроду стать орудием божественного промысла, но препятствие можно преодолеть, увидев в нем очередную разновидность кары свыше. Как не похож был этот час мучительных раздумий на те часы, когда он в безопасности вел с собой диспут, в результате которого пришел к выводу, что его тайные прегрешения прощены, а служение принято. Ведь эти прегрешения, даже когда он совершал их... не были ли они уже отчасти освящены его искренним желанием посвятить себя и все ему принадлежащее исполнению божественного промысла? Может ли он после этого считать себя просто камнем преткновения и оплотом зла? Ибо кому дано понять силы, побуждающие его действовать? Кого не соблазнит возможность очернить всю его жизнь и истины, которые он защищает?
С юных лет у мистера Булстрода выработалась привычка приписывать свои самые эгоистические побуждения вмешательству небесных сил. Однако даже говоря и размышляя о земной орбите и солнечной системе, мы чувствуем и движемся, сообразуясь с твердой землей и текущим днем. И вот в череду плавно следующих друг за другом теоретических положений - так же явственно откуда-то глубоко изнутри дают о себе знать во время отвлеченных рассуждений о физических муках озноб и боль приближающейся лихорадки - в его сознание вкралось предвидение бесчестья перед лицом ближних и жены. Ибо боль, как и степень бесчестья, зависит от вашего восприятия. Если вы всего-навсего стремитесь избежать уголовного преследования, ничто, кроме скамьи подсудимых, не послужит для вас бесчестьем. Но мистер Булстрод стремился стать образцовым христианином.
На следующее утро к половине восьмого он возвратился в Стоун-Корт. Старинная усадьба никогда не выглядела так приветливо; пышно расцвели огромные белые лилии, а настурции с красивыми, посеребренными росой листиками, словно спасаясь бегством, карабкались по низкой каменной стене; даже шорохи и шумы дышали покоем. Но прелесть усадьбы померкла в глазах ее владельца, как только он ступил на гравий парадной аллеи и стал дожидаться сошествия мистера Рафлса, на завтрак с которым был обречен.
Вскоре оба они сидели в гостиной и пили чай с тостами, поскольку Рафлс не выразил желания позавтракать более плотно в столь ранний час. Вопреки ожиданию своего собеседника, он не так уж сильно переменился за ночь, настроение у него испортилось, и, пожалуй, он с еще большим удовольствием издевался над Булстродом. В утреннем свете мистер Рафлс производил явно менее приятное впечатление.
- Не располагая избытком времени, мистер Рафлс, - сказал банкир, который отхлебнул один лишь глоток чаю и, разломив тост, не притронулся к нему, - буду признателен, если вы сообщите без отлагательств, по какому поводу вы пожелали со мной встретиться. Думаю, у вас есть постоянное место жительства и вам не терпится возвратиться домой.
- Да ведь не бесчувственный же я человек, захотелось повидать старого друга, Ник... я уж буду называть тебя Ником - все мы называли тебя юным Ником, когда прослышали, что ты надумал жениться на старой вдове. Некоторые утверждали, что ты смахиваешь на Старого Ника (*150), вини в том свою матушку, это ведь она нарекла тебя Никласом. Неужели ты не рад нашей встрече? А я-то надеялся погостить у тебя в каком-нибудь милом особнячке. В моем доме все пошло прахом после того, как скончалась жена. По сути говоря, мне все равно где жить, я и тут согласен поселиться.
- Могу я узнать, почему вы возвратились из Америки? Я считал, что выраженное вами непреодолимое желание отправиться туда после получения соответствующей суммы равносильно обязательству не возвращаться.
- Отродясь не слыхивал, что если человек захотел куда-то поехать, это значит, будто он хочет прожить там всю жизнь. Я и прожил около десяти лет в Америке, пока не надоело. Но теперь уж я не возвращусь туда, Ник. - Тут мистер Рафлс, подняв взгляд на Булстрода, хитровато ему подмигнул.
- Вы намерены заняться каким-нибудь делом? К чему вы испытываете призвание?
- Призвание мое, благодарю, жить в свое полное удовольствие. Я теперь обойдусь без работы. Разве что возьму на себя комиссию, скажем, по табачной части, так, чтобы попутешествовать немного и провести время в приятной компании. Но при этом я должен твердо знать, что человек я независимый. Вот что мне требуется, силы у меня уже не те, хотя румянец поярче твоего, дружище Ник. Мне требуется независимость.
- Вы можете рассчитывать и на независимость, если обязуетесь не появляться более в наших краях, - сказал мистер Булстрод, которому, пожалуй, не вполне удалось скрыть, как для него желателен такой исход.
- Я поступлю так, как сочту удобным, - холодно ответил Рафлс. - Не знаю, почему бы мне не обзавестись в ваших краях кое-какими знакомствами. Свое общество я ни для кого не считаю зазорным. Когда я вышел из почтовой кареты, я оставил у заставы чемодан... там у меня смена белья, настоящего... клянусь честью! Не одни манишки и манжеты. Дружба с человеком в таком элегантном костюме с траурными лентами и всякой всячиной возвысит тебя в глазах здешних светских господ. - Мистер Рафлс, отодвинув свой стул от стола, оглядел себя, и в первую очередь штрипки. Его главной целью было позлить Булстрода, но он и вправду думал, что его внешний вид производит неотразимое впечатление и что он не только остроумен и красив, но в траурном облачении выглядит человеком, принадлежащим к высшим кругам.
- Если вы хотите от меня чего-нибудь добиться, мистер Рафлс, помолчав, сказал Булстрод, - вам следовало бы считаться с моими желаниями.
- О, разумеется, - с комической любезностью воскликнул Рафлс. - Именно так я всегда поступаю. При моей помощи ты провернул недурное дельце, а мне что досталось? Лучше бы я рассказал старухе, что нашел ее дочку и внука, думал я потом не раз, совесть бы тогда была спокойнее, ведь у меня не каменное сердце. Но, полагаю, ты уже похоронил старуху и теперь ей все равно. А ты нажил состояние на этом выгодном богоугодном дельце. Стал важной птицей, купил землю и живешь тут по-барски. От прежней веры ты не отступился? Благочестия не поубавилось? Или для солидности перешел в лоно англиканской церкви?
Рожа, скроенная мистером Рафлсом, который хитровато подмигнул и высунул язык, показалась мистеру Булстроду страшней кошмарного видения, ибо неопровержимо свидетельствовала о бедствии, случившемся не во сне, а наяву. Мистер Булстрод испытал мучительное отвращение и, не проронив ни слова, прикинул в уме, не дать ли Рафлсу привести свои угрозы в исполнение, после чего просто назвать его клеветником. Все вскоре убедятся, что он сомнительная личность, и не придадут значения его словам. "За исключением тех случаев, когда он будет рассказывать неприглядные истины о тебе", - шепнула прозорливая совесть. И еще одно: не видя ничего страшного в том, чтобы спровадить Рафлса в чужие края, мистер Булстрод не мог без содрогания себе представить, как, отрицая подлинные факты, он тем самым допустит явную ложь. Одно дело вспоминать об отпущенных ему грехах, еще проще оправдывать свои поступки общим падением нравов, и совсем другое - лгать сознательно.
Но поскольку Булстрод ничего не сказал, мистер Рафлс продолжал, дабы не тратить попусту время:
- Мне, ей-богу, меньше твоего везло! Я порядком хлебнул горя в Нью-Йорке. Эти янки большие ловкачи, и благородному человеку невозможно иметь с ними дело. Вернувшись в Англию, я женился на милой женщине, владелице табачной лавки... очень любила меня... но она мало занималась торговлей. Когда-то, много лет назад, ее пристроил к делу один приятель, но за эти годы почти все прибрал к рукам ее сын. Нам с Джошем никогда не удавалось поладить. Впрочем, наступать себе на ногу я не давал, я привык к изысканному обществу. У меня все как на ладони, все честно. Ты уж не обижайся, что я раньше тебя не навестил. Болею, поворотливость не та. Я думал, ты еще в Лондоне, ведешь торговлю да творишь молитву, но вот не встретил тебя там. Сам видишь, Ник, я тебе послан... может быть, на благо нам обоим.
Мистер Рафлс завершил свою речь комически-елейным тоном: религиозное рвение всегда служило предметом его остроумия. И если лукавство, воздействие которого направлено на низменные свойства человека, можно назвать остротою ума, то мистер Рафлс был, пожалуй, неглуп, ибо двусмысленные шуточки, которые он словно наобум выпаливал, следовали друг за другом в строгой очередности, как шахматные ходы. Тем временем Булстрод обдумал ответный ход и как можно решительнее сказал:
- Вам не мешало бы помнить, мистер Рафлс, что человеку, стремящемуся незаконно воспользоваться своим преимуществом, не следует зарываться. Я ничем вам не обязан, однако готов назначить вам ежегодную ренту и выплачивать ее каждые три месяца до тех пор, пока вы не нарушите обещания не появляться в наших краях. Выбор зависит от вас. Если вы непременно захотите тут остаться, даже на короткий срок, вы ничего от меня не получите. В таком случае я не желаю вас знать.
- Ха-ха! - воскликнул Рафлс, делая вид, что умирает от смеха. - В точности как собачка одного вора, не желавшая знать полицейского.
- Ваши инсинуации не производят на меня впечатления, сэр, - с яростью сказал Булстрод. - Я не считаюсь нарушителем закона, и ваше вмешательство тут ничего не может изменить.
- Ты, любезнейший, не понимаешь шуток. Я просто-напросто имел в виду, что я не в силах отказаться от знакомства с тобой. Впрочем, шутки в сторону. Пенсия каждые три месяца мне не подходит. Я дорожу своей свободой.
Мистер Рафлс встал и раза два гордо прошелся по гостиной, взбрыкивая ногой и изображая глубочайшую задумчивость. Наконец, он остановился перед Булстродом и произнес:
- Вот как мы поступим! Выложи две сотни фунтов - право же, умеренная цена, - и я уеду, клянусь честью, возьму чемодан у заставы и уеду. Однако я не согласен променять свою вольность на какую-то дрянную ренту. Я буду приезжать и уезжать, когда мне заблагорассудится. Возможно, я сочту удобным больше здесь не появляться и ограничиться дружеской перепиской, а может быть, и нет. Деньги у тебя с собой?
- У меня только сто фунтов, - сказал Булстрод, обрадованный перспективой немедленно избавиться от Рафлса, пусть даже на неопределенный срок. - Если вы мне сообщите адрес, я тотчас вышлю остаток.
- Нет уж, я дождусь, пока ты привезешь его, - сказал Рафлс. - Я прогуляюсь, потом перекушу, а тем временем ты возвратишься.
Булстрод, хилый от природы и еще больше ослабевший после перенесенных за последние часы волнений, чувствовал себя сейчас в унизительной зависимости от неуязвимого крикуна. Он был рад любой ценой добиться хоть временной передышки. Он уже встал, намереваясь выполнять распоряжение Рафлса, как вдруг последний, подняв вверх палец, словно его внезапно осенило, сказал:
- Я тебе не говорил, но я ведь еще раз попробовал разыскать Сару; такая молодая и красивая... совесть замучила меня. Я не нашел ее, зато узнал и записал фамилию ее мужа. Но вот незадача - записную книжку потерял. Правда, если я эту фамилию услышу, я ее вспомню. Голова у меня работает не хуже, чем в молодости, только всякие там имена, будь они неладны, вылетают из памяти. Иногда я точь-в-точь как ведомость сборщика налогов, в которой не проставлены фамилии. Однако если я узнаю что-нибудь о ней или ее семье, я сообщу тебе, Ник. Ты, наверное, захочешь ей помочь, падчерицей ведь тебе приходится.
- Без сомнения, - ответил Булстрод со свойственным ему невозмутимым выражением светло-серых глаз. - Хотя это, вероятно, вынудит меня сократить сумму, предназначенную для уплаты вам.
Когда банкир вышел из комнаты, Рафлс с лукавым видом подмигнул ему вслед, а затем обернулся к окну поглядеть, как отправляется в путь его жертва. Его губы искривились в улыбке, потом он коротко и торжествующе рассмеялся.
- Как же их фамилия, дьявол ее забери? - вполголоса проговорил он, почесывая голову и сосредоточенно сдвинув брови. Он отнюдь не стремился упражнять свою память, пока ему не пришло в голову поддразнить Булстрода на новый лад.
- Начинается с буквы "Л", да она, кажется, чуть ли не из одних только "л" состоит, - продолжал он, чувствуя, что вот-вот вспомнит увертливую фамилию. Но предчувствие обмануло его, а умственные упражнения вскоре утомили; мало кто испытывал такую неприязнь к одиночеству и так нуждался в слушателях, как мистер Рафлс. Он предпочел провести время за приятной беседой с управляющим и экономкой, от которых выведал все, что ему хотелось знать о положении мистера Булстрода в Мидлмарче.
После этого ему, однако, пришлось поскучать, а для развлечения прибегнуть к хлебу с сыром и элю, и, оставшись в гостиной с этими припасами наедине, он внезапно хлопнул себя по колену и воскликнул: "Ладислав!" Память бессознательно сработала как раз тогда, когда он отказался от попыток оживить ее, как обычно и бывает, и, неожиданно вспомнив забытое, даже ненужное имя, мы испытываем такое же глубокое удовлетворение, как со вкусом чихнув. Рафлс тотчас вынул записную книжку и вписал туда диковинную фамилию, не ожидая, что она когда-нибудь ему пригодится, а просто на всякий случай. Он не собирался сообщать фамилию Булстроду - пользы для себя он этим не мог извлечь, а люди его склада в своих действиях всегда руководствуются возможностью извлечь пользу.
Он был доволен достигнутым успехом; к трем часам пополудни взял у заставы свой чемодан и влез в дилижанс, избавив мистера Булстрода от печальной необходимости лицезреть уродующее ландшафт его усадьбы черное пятно, но не избавив его от опасения, что это черное пятно может появиться вновь и даже превратиться в неотъемлемую принадлежность его домашнего очага.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ВДОВА И ЖЕНА
54
В ее очах Амора откровенье.
Преображает все ее привет.
Там, где проходит, каждый смотрит вслед;
Ее поклон - земным благословенье.