— Куда это? — поинтересовался я.
— В участок, — сказал Игорев.
— Может быть вы мне домой повестку в суд пришлёте? — спросил я. — Сами видите, с дамами отдыхаем.
— К сожалению, требуется ваше присутствие для составления протокола, — ответил Игорев.
— А если я здесь вам дам показания? — цепляясь за последний шанс, спросил я.
Игорев подумал.
— Там могут быть моменты, которые вы можете захотеть оспорить, — неуверенно протянул он.
— Да что же тут оспаривать? — удивился я. — Пожалуйста, господа, записывайте!
Один из помощников Игорева достал планшет отечественного, естественно, производства, и стал снимать меня на встроенную камеру.
— Я хотел вызвать Бенедикта Алексеева на дуэль из-за его бесчестной статьи, которая очерняет всю мою семью, — объяснил я, — для чего дал мерзавцу пощёчину. Оказалось, что он мещанского происхождения, а значит, между нами дуэли быть не может. Он начал визжать, что и дальше продолжит писать о нас гадости на своём мерзком сайтике, и я прилюдно отхлестал его прутом. Вот и всё.
Игорев кивнул.
— Записали? — обратился он к помощнику.
— Так точно, — ответил тот и протянул мне планшет.
На планшете было только что снятое видео со мной, а под ним текстом шла автоматическая расшифровка моей речи. Я пробежал текст глазами.
— Всё верно? — спросил меня Игорев.
— Да, — сказал я. — Но, вообще-то, я хочу добавить ещё кое-что.
— Секундочку, — помощник Игорева, снова направил на меня планшет. — Продолжайте, прошу вас.
— Прошу учитывать, что я отхлестал господина Алексеева как частное лицо. Свободу слова я уважаю и считаю, что долг журналиста — сообщать людям правду. Просто конкретно этот журналист позволил себе ложные утверждения, порочащие как мою семью, так и меня лично. За это я его и отхлестал. Как человека, но не как журналиста.
— Это всё? — спросил Игорев.
— Да, теперь точно всё, — подтвердил я.
— Тогда подпишите, будьте любезны, — ответил тот.
Я пальцем расписался под текстом и, достав идентификационную пластиковую карточку цвета русского флага и с чёрным двуглавым орлом на жёлтом фоне в нижнем углу, приложил её к сканеру, поставив тем самым цифровую подпись.
В карточке была закодирована вся моя персональная информация от национальности и сословия, до группы крови и статуса резервуара. У безродных людей на карточке графа резервуара не печаталась вообще, у меня же, как у княжича и дворянина, она была, но там стоял беспрецедентный в истории статус «п». То есть, пуст.
— Могу быть ещё чем-то полезен? — поинтересовался я.
— Нет, на этом всё, Матвей Михайлович, — Игорев и его помощники щёлкнули каблуками, — на этом мы откланяемся. Повестка вам придёт на домашний адрес.
— Всего хорошего, — попрощались и мы.
«Надо бы не забыть найти хорошего стряпчего» — подумал я. — «Или лучше адвоката?»
Стряпчими в допетровские времена называли личных слуг царя. Теперь же стряпчим назывался юрист, который, в основном, вёл внесудебные переговоры, решал финансовые вопросы. Этим он отличался от адвоката, который бы мне понадобился уже в суде, чтобы отстаивать мою невиновность. Но что-то мне подсказывало, что такой бесчестный человек, как этот журналист, легко может согласиться взять деньги, вместо того чтобы судиться.
За время разговора мы как-то успокоились, и дальше вечер пошёл менее бурно. Например, кто-то снова спросил меня о подробностях дуэли моего кузена Валерия с графом Григорием Озёрским. И на этот раз мне удалось рассказать историю без того, чтобы меня бесконечно перебивали.
Елизавета Георгиевна после того, как я отхлестал прутом у всех на глазах грязного писаку Бенедикта, а потом при всех же вернулся в ресторан с ней под руку, не спускала с меня влажного взгляда своих красивых глаз.
Вдруг у неё зазвонил телефон. У неё была та модель с огрызком яблока, которую мне сегодня предлагали в магазине. У остальных девушек, кстати, тоже. Должно быть, какая-то женская мода.
— Матвей, мне позвонил отец. Оказывается, во всех новостях уже сюжет с тобой и Алексеевым! — сказала она, — только вот отцу не очень понравилось, что я там тоже присутствую. Поэтому сейчас меня забирают домой. Проводи меня!
— Да я, пожалуй, тоже тогда домой отправлюсь, — решил я, — господа, дамы, было исключительно приятно с вами познакомиться! Прошу вас, не вставайте, не нужно!
Елизавета снова взяла меня под руку, и мы, слегка пошатываясь, вышли на улицу. Туда уже подъехал «Руссо-Балт» Аматуни без гербов. Подскочивший валет открыл заднюю дверь машины, чтобы туда села фрейлина Елизавета Георгиевна.
Она взяла меня за руки:
— Я буду ждать нашей следующей встречи, Матвей, — прошептала она. Не успел я ответить, как она скрылась в салоне машины.
Я проводил уезжающий со стоянку автомобиль взглядом, развязал галстук-бабочку, и пошёл пешком в сторону моря. Стояла густая чёрно-синяя южная ночь. Поначалу я подумал позвонить Тарасу, но вдруг кое-что понял.
Сейчас ночь и поблизости никого. Яра у меня более чем достаточно. Значит, мне не нужна машина, чтобы добраться домой! Я взял себя в руку. В том смысле, что поднял себя Яром, визуализировав поднимающую меня в небо огромную руку.
Наверху было хорошо, и я понёс себя в сторону моего дома, любуясь ночным видом моего Константинополя. Я полетел в сторону средиземного моря.
«Когда я летал в прошлый раз?» — начал вспоминать я. — «Когда врезался в Лену Бенесову, которая хотела поиграть на флейте на моей крыше, а в итоге затащила меня в постель. Впрочем, Елизавета Георгиевна тоже сегодня в некотором роде сыграла на флей… Так», — оборвал я себя. — «Во-первых, смеяться над проявлением девичьей нежности плохо, а во-вторых, когда же я летал в последний раз?»
«Вчера я разговаривал с Василием Петровым, секундантом графа Озёрского и налетел на бандитов в квартире во время полицейской облавы на Пиратского», — снова начал вспоминать я. — «А позавчера? Третьего дня я разговаривал с дедом о наследовании Яра и встретился с усачом в переулке. Значит, летал я и познакомился с Леной поза-позавчера».
С этими мыслями я долетел до моря. На бреющем полёте я пролетел над водной гладью и снова взмыл вверх. Этого мне показалось мало. Я уже собрался осуществить следующую задумку, как в последний момент я вспомнил о своём новом телефоне. Я достал его из кармана и сформировал из Яра что-то вроде шара, внутри которого в абсолютном вакууме находилась моя «Нокиа». От этого шара тянулась тонкая нить Яра к моей руке.
Теперь можно было делать задуманное. Как был, прямо во фраке, с высоты своего полёта я нырнул в воду. От падения захватило дух, и в тёплую воду я вошёл метра на три. Это было восхитительно. Я снова взмыл в небо и снова нырнул. И снова. И снова. Наконец, я утомился и прислушался к своему резервуару. Потратил Яра я прилично, но оставалось ещё много.
Представьте следующую картину. Звонит телефон. Большой экран светится, отображая имя звонящего. Вокруг «ладошки» темнота. Потому что она висит в ночном небе над ночным морем. По воздуху приближается едва различимая во тьме фигура. Это я в чёрном, и ещё больше потемневшем от воды фраке, лечу к своему висящему в вакуумном яровом шаре телефону, ориентируясь по тонкой ниточке Яра, которая тянется от шара к моей руке.
— Алоу, — ответил я на звонок.
— Матвей, — услышал я голос отца. Началось. — Ты что вытворяешь?
Находясь в эйфории от событий последних дней, я посчитал гнев отца довольно забавным.
— Кто это? — спросил я, как будто не видел определившийся номер и не узнал голос собственного отца.
Вопрос поставил отца в тупик. Не мог же он начать объяснять себя, говоря что-то вроде: «Это вас Михаил Юрьевич Мартынов беспокоит, ваш батюшка».
Представив это, я чуть не захохотал в голос.
— Ты это серьёзно? — наконец спросил отец.
— Отец, это ты? — снова притворился я. — Просто я же телефон сменил.
— Да, Матвей, это я, — отец, кажется, был недоволен, но по факту ко мне не могло быть претензий.
— В таком случае, здравствуй, папа, — перебил я его.
Раз уж он уже зол, терять мне особо нечего.
— Здравствуй, Матвей, — автоматически вежливо ответил отец. И снова спросил, — ты что вытворяешь?
За последние дни я столько всего сделал тайком от родственников, что даже не совсем понимал, о чём он именно говорит.
— Прежде чем я отвечу, — произнёс я, — не мог бы ты уточнить, о чём речь?
Я снова чуть не засмеялся, вспомнив, что ещё вчера, когда меня побили бандиты в квартире на улице Пиратского, во время моего неудачного паркур-путешествия, я всерьёз хотел избежать задержания полицией и объяснения с отцом или дедом.
После того, как на моих глазах Валерий превратил графа Озёрского в дождь из красных капель, после волшебных мгновений с моей прекрасной фрейлиной, после публичной экзекуции, которую я оформил Алексееву за его хамскую заметку, мне казалось, что задержание полицией мои старшие родственники восприняли бы как меньшее из зол.
— Прилюдно отхлестал представителя прессы прутом! — воскликнул отец. Задумавшись, я совсем позабыл о разговоре с ним.
— Ах, это! — облегчённо вздохнул я. — Да я бы и сейчас это с удовольствием сделал ещё раз. Ты видел его заметку о нас?
— Видел-видел, — ответил Михаил Юрьевич, — но ты мог бы сообразить, что после дуэли Валерия, нам нужно вести себя подчёркнуто правильно? Иначе мы будем выглядеть обнаглевшими от собственной безнаказанности князьками?
— Так я ведь и поступил правильно: я хотел вызвать его на дуэль, но оказалось, что он не дворянин. Посуди сам, отец, если мы позволим всякой швали писать о нас свои отвратительные заметочки, по причине того, что «мы должны вести себя правильно» после дуэли, — возразил я, — то тем самым мы покажем окружающим, что стыдимся того, что один из нас убил дуэли на противника, который, к тому же, и сам его вызвал!
— Хм, — задумался отец.
— Вызвать я его не мог, вот и отхлестал прутом. И обрати внимание, он сам ко мне пришёл просить прокомментировать поединок Валерия. Пришёл в ресторан, где я отдыхал с дамами и, между прочим, с Сергеем Долгоруким, если тебе знакома такая фамилия.
Естественно, фамилия Долгоруких всем знакома.
— Ты, кажется, думаешь, что я не знаю, с кем ты там отдыхал? — саркастично произнёс отец. — Но я знаю. А знаешь, откуда? Оттуда, что он уже написал новую заметку, где, конечно, не постеснялся упомянуть громкую фамилию Сергея. Как и нашу с тобой.
— Вот ведь подлец! — удивился я.
— Да, ему ни капли не стыдно, — согласился отец, — наоборот, он рад использовать своё унижение как повод для очередной своей заметки.
— Даже не знаю, что теперь и сказать, — ответил я.
— Вот и не говори, а подумай стоил ли твой поступок того, — сказал отец, — доброй ночи, Матвей.
— Доброй ночи, папа, — ответил я и услышал короткие гудки.
Пора возвращаться. Я полетел в сторону дома. Ночь была очень жаркой, как и обычно, но на мне была мокрая одежда, к тому же, скорость моего полёта была такова, что от сопротивления воздуха образовывался ветер. Всё вместе это давало мне ощущение приятной прохлады.
С высоты полёта я свой дом узнал не сразу, поначалу пролетев немного дальше, чем нужно. Когда я осознал свой просчёт, я немного покружил над своим районом, пока, наконец, не увидел крышу своего жилища.
Поначалу я намеревался спуститься сразу на неё и с крыши пройти к себе в комнаты, но вовремя вспомнил, что Тарас не в курсе появления у меня Яра. Поэтому я приземлился в стороне на расстоянии нескольких домов и медленно, наслаждаясь прогулкой, направился в сторону дверей моей квартиры, выходящих прямо на улицу.
Шёл я таким образом около пяти минут, когда вдруг на меня сзади и как будто сверху, набросилась какая-то фигура. Я скорее даже почувствовал, чем услышал. Приключения последних дней научили меня быть готовым ко всему, поэтому я выставил вокруг себя твёрдый щит из Яра раньше, чем осознал это.
Фигура ударилась об него и шлёпнулась на брусчатку тротуара.
— Ай! — услышал я вскрик.
Что-то не похоже это было на серьёзное нападение. Я обернулся. Передо мной лежала Лена Бенесова.
— Лена, ты в порядке? — я протянул ей руку, чтобы помочь подняться.
Вместо ответа она лягнула меня по ноге. Это было довольно опрометчивым решением с её стороны, так как я всё ещё держал щит из Яра.
— Ай! — снова вскрикнула она.
Её поведение меня озадачило. Почему она меня бьёт? Ни одна знакомая дворянка ни разу не пыталась меня ударить, не говоря уже о простолюдинках. Может быть, так низкородные люди общаются между собой?
— Лена, — спросил я, — за что ты меня бьёшь?
— Дубина, — недовольно пробурчала она, поднимаясь, — я хотела просто неожиданно обнять тебя сзади. Прыгнула с помощью Яры. Ударилась об тебя, упала, разозлилась, захотела ударить тебя ногой, и снова ударилась. Что тут непонятного?
— Действительно, — сказал я с иронией, которой она, впрочем, не заметила. — Так ты в этом доме работаешь?
Она посмотрела на окна дома, возле которого мы находились.
— Ага, — сказала она и потянула меня за рукав, — давай отойдём, а то хозяева недовольны будут, что я у них под окнами дерусь и валяюсь.
Мы отошли.
— А чего ты мокрый-то? — она понюхала руку, которой трогала меня за рукав, — в одежде купался, что ли?
— Да, купался, — подтвердил я.
— Неужели тебе столько платят, что можешь купаться в таком фраке? — удивилась Лена.
«Ах, да, она же думает, что я — прислуга» — вспомнил я.
— Долго объяснять, — ответил я, — этот фрак мне отдал хозяин и велел в нём искупаться. Он вообще большой оригинал.
— Это как? — не поняла книжного выражения Лена.
— Ну, любит всякие оригинальные, необычные выдумки, — объяснил я.
— А куда ты пропал? — спросила Лена, — Я приходила как-то раз, там мужик этот…
— Тарас, — подсказал я.
— Внутрь меня не пустил, про тебя вообще ничего не сказал, — сказала она.
— Да, он мне рассказывал, — ответил я и тут же пожалел об этом.
— А чего это ты не дал о себе знать тогда, раз он тебе рассказывал? — воскликнула Лена и попыталась меня толкнуть.
Так как я был всё ещё под Яровым щитом, она с тем же успехом могла толкать дом. И точно так же ушибить руки.
— Да убери ты эту защиту свою! — возмутилась она.
Я убрал.
— Убрал, — поставил я её в известность. И снова пожалел, поскольку она толкнула меня своими маленькими ручками в грудь так, что я чуть не упал.
— Почему не пришёл или не позвонил? — спросила Лена, сверкая зелёными глазами. — Поматросил и бросил, значит?
«Что такое «поматросил и бросил?» — подумал я. Кажется, моё незнание простонародного арго, в смысле сленга, может выдать перед Леной моё аристократическое происхождение.
— Я был очень занят, — даже не соврал я. И тут же соврал: — с таким хозяином, то во фраке по ночам купаюсь, то ещё что-нибудь.
— А что ещё, расскажи? — заинтересовалась Лена Бенесова.
— Ну… — начал выдумывать я. — То, говорит, давай кровать, да и всю остальную мебель, к потолку приделаем, чтобы была перевёрнутая комната, значит. Мы с Тарасом возимся-возимся, а он говорит, ладно передумал, давайте всё обратно возвращайте, как было.
— А ещё? — спросила она.
— То, говорит, нарисуй мой портрет. А я и рисовать-то не умею. Он на результат посмотрит и говорит: «Надо выставку твоих работ организовать». Катаю его целый день по городу, по картинным галереям. Он везде меня с собой таскает и показывает: вот, мол, в прислуге талант проснулся. Распорядители галерей хохочут, до слёз даже доходит, — продолжил дальше выдумывать я.
Лена захохотала, показывая красивые, очень здоровые на вид зубы. Чего-чего, а хорошего настроения ей было не занимать.
— А как зовут твоего хозяина? — поинтересовалась она.
Я замялся. Ложь заходила слишком далеко.