— У меня посылка для Матвея Михайловича Мартынова… — начал было Экин и осёкся, узнав меня.
— Ты что тут делаешь? — спросил я, нахмурившись, но забыв стереть с лица улыбку, с которой открыл дверь.
— Да я… Ваше Благородие, курьером устроился вот, — растерянно сказал он.
— Молодец, — похвалил я, — давай посылку, чего встал.
Он передал мне свёрток.
— Что внутри, знаешь? — спросил я.
Он, всё ещё ошеломлённый встречей со мной, помотал головой. Я поставил свёрток к стене.
— Давай, распишусь, — я протянул руку.
Он дрожащей рукой передал мне планшет. Я расписался пальцем.
— Если ты живёшь честно, тебе нечего бояться, — сказал я. — Ну, а будешь озорничать, сам понимаешь, что я сделаю.
Я подмигнул. Экин хлопал глазами.
— Спасибо, Экин, будь здоров, — сказал я напоследок и захлопнул дверь.
Повернувшись, я увидел торчащую сверху мордашку Лены.
— А кто это был? — спросила она.
— Да так, курьер знакомый, — отмахнулся я.
— А почему он должен озоровать, и что ты ему сделаешь? — не отставала Лена.
— Потому что он бывший бандит, а я не люблю бандитов, — ответил я, — а сделаю я ему вот что…
Я поднял Яром Лену в воздух и направил сотни мельчайших частиц так, чтобы они щекотали ей шею, подмышки и всякие прочие чувствительные к щекотке места.
— ЗАЩЕКОЧУ ЕГО! — страшно закричал я.
Лена крутилась в воздухе, визжа и хохоча.
— Хватит-хватит, Матвей! — кричала она. — Отпусти! Хи-хи-хи! Хватит!
Я силой Яра отнёс её в ванную комнату и положил в набравшуюся больше, чем наполовину ванну. Её голова вынырнула из воды и уставилась на меня сверкающими глазами.
— Офигеть у тебя сила, Матвей! — воскликнула она. Конечно, воспитанная девушка никогда бы так не выразилась.
Я пожал плечами, мол, что есть, то есть.
Вдруг Лену посетила идея, я понял это по её внешнему виду яснее, чем даже если бы над ней загорелась лампочка, как в мультфильме.
— Матвей, а ты сможешь так держать меня во время секса? — спросила она озорно улыбаясь.
Это была действительно идея.
— Давай попробуем, — сказал я, сбрасывая халат.
Не буду вдаваться в подробности, но всё получилось. Повалявшись после этого со мной на кровати и подурачившись, Лена сказала, что хотела ещё успеть сегодня в какой-то магазин и, одевшись, убежала. Я остался дома один. На часах было всего только полпервого дня.
Я уселся за компьютер. Не прошло и получаса как подала признаки жизни «ладошка»:
— Матвей Михайлович, — раздался в трубке вежливый голос, — Василий Петров вам звонит. Помните? Секундант графа Озёрского.
— А, Василий Галактионович, добрый день, конечно, помню, — поздоровался я. — Как ваши дела?
— Дела себе идут, вот сегодня был на очередном допросе, — ответил тот, — звоню вам сообщить, что, наверное, скоро и вас вызовут.
— Да уж вызовут, — беспечно ответил я, — отец вот, сегодня ко мне заходил с утра. Валерия в каземат с дедом отвозили. А нам-то, как секундантам, по закону, тоже смертная казнь может выйти.
— Да я вот поэтому вам и звоню, — сказал Василий Галактионович, — слышал о вашем вчерашнем случае с журналистом.
— Да, было дело, — подтвердил я.
Интересно, оставался ли в тот день хоть один человек в благословенном Константинополе, который не слышал о моём знакомстве с Бенедиктом Баруховичем?
— Так вы бы поосторожнее, Матвей Михайлович, — произнёс Василий Петров. — Ведь это же может повлиять на решение суда не в вашу пользу. Да и меня, признаться, может затронуть.
— Признаю, Василий Галактионович, — согласился я, — что нам сейчас внимание лишнее не нужно. Никому из нас.
— Да мне оно никогда не нужно, собственно, — скромно сказал Василий Петров.
— Как и мне. Но, в той ситуации, мне кажется, я совершил правильный поступок, — продолжил я, — сегодня же я, например, остаюсь дома и буду оставаться, как минимум до своей служебной смены в Парящем дворце. Как раз на случай встречи с журналистами.
— Вот и прекрасно, вы меня успокоили, Матвей Михайлович, — в голосе Василия Галактионовича послышалось облегчение. — Глядишь и помилуют нас. Посидим месяцок, может быть даже не в каземате, а под домашним арестом, да и обойдётся.
Хорошо, что я ему не сказал, что даже дома меня умудрилась достать Таша Гиксман и попытаться втянуть в скандальную историю. С другой стороны — ещё не вечер, и Василий Галактионович может вскоре сам об этом узнать из Паутины.
— Вот и здорово, — ответил я Василию Петрову, — могу чем-то ещё помочь?
— Нет-нет, — ответил Василий Галактионович, — может быть я вам могу быть чем-нибудь полезен?
Одно удовольствие с таким собеседником разговаривать.
— Нет, спасибо, всего доброго, — ответил я.
— И вам всего доброго, — попрощался Василий Петров и отключился.
Вообще, необходимость сидеть дома была для меня только в радость. Я легко мог провести дома неделю, не выходя вообще и занимаясь своими любимыми делами: чтением, видеоиграми, размышлениями, просмотрами качественных фильмов и сериалов.
Если считать сегодняшний день, то до моей смены во дворце было ещё почти три дня. Времени, которое я мог провести наедине с собой получалось предостаточно. Я встал из-за компьютерного стола и улёгся на диван с томиком Аверченко.
Не успел я погрузиться в книгу, как в дверь снова позвонили. Я протянул руку, нащупал на журнальном столике беруши («береги уши»), какими ещё Одиссей спасался от песен Сирен. В дверь снова позвонили. Я услышал это, несмотря на затычки в ушах.
— Тарас! — крикнул я.
«Кошмар какой-то, совсем обленился» — подумал я.
И тут я вспомнил, что Тараса нет дома. Пришлось подниматься с дивана, вынимать беруши, заново завязывать пояс на халате и идти вниз самому. Открыв дверь, я увидел, что сама графиня Анастасия Владимировна Воронцова милостиво посчитала угодным удостоить меня визитом.
— Матвей Михайлович, добрый день, простите, что без предупреждения, — сразу затараторила она, не обращая внимания на то, что я предстал перед ней в домашнем халате.
— Добрый день, Анастасия Владимировна, — ответил я, — это вы простите мой внешний вид: я никого сегодня не ждал.
— Ах, Матвей Михайлович, я сейчас в таком состоянии, что даже не заметила, — начала обмахиваться веером графиня.
— Проходите же, — я посторонился.
Графиня Воронцова вошла в дверь и начала подниматься по лестнице. Пользуясь тем, что она стояла ко мне спиной, я взял свёрток с моим карабином, который по заказу слуги моего отца доставил Экин, и поставил его за дверь в комнате Тараса.
Мы поднялись в мои комнаты.
— Присядьте, Анастасия Владимировна, — я широко обвёл ладонью гостиную, предлагая ей самой выбрать место, куда сесть. — Я переоденусь и выйду к вам.
— Ах, не знаю, смогу ли я сейчас усидеть на месте, — завздыхала юная графиня, тем не менее садясь на диван.
Я заметил, как она бросила взгляд на книгу Аверченко и сразу отвернулась. Ещё бы, ведь эта книга не была любовным романом. Не была она даже сборником примитивных стишков о любви и одиночестве непонятой души. То есть, по мнению Анастасии Владимировны Воронцовой в этой книге не было абсолютно ничего, что могло бы быть достойно её внимания.
Я вернулся в спальню и прошёл в свою гардеробную. Там мне на глаза попался всё тот же домашний костюм, расшитый жар-птицами.
Я задумался. Два раза появляться перед графиней в одном и том же домашнем костюме немыслимо. Кстати, откуда у меня этот костюм вообще?
Оставив размышления об этом на потом, я принялся искать, что же ещё можно надеть. На глаза мне ничего подходящего не попадалось, а на долгие поиски не было времени: нельзя заставлять даму ждать. Взгляд мой снова упал на костюм с жар-птицами. Он лежал кучей, неаккуратно, и моё внимание привлекла его внутренняя сторона.
Я поднял рубашку от костюма и вывернул её наизнанку. Оказалось, что костюм двухсторонний и изнутри расшит русалками. Что ж, логично. Надев костюм на другую сторону, я задался вопросом, насколько это честно по отношению к графине: ведь фактически на мне та же самая одежда, нестиранная с нашей прошлой встречи позавчера. Не найдя ответа на этот вопрос, я отложил его до лучших времён и вышел к ней.
— Матвей Михайлович, — в нетерпении воскликнула графиня Воронцова, — вы меня без ножа режете! Что же вы так долго?
— Чем я могу вам помочь, Анастасия Владимировна? — поинтересовался я. Правда, я уже знал ответ.
— Рассказывайте скорее, что случилось с Валери? — выпалила она.
«На-ча-лось» — отчётливо пронеслась в моей голове обречённая мысль.
— Вы имеете в виду на дуэли или после? — спросил я.
— На дуэли, конечно же, на дуэли! Он не пострадал?! — Воронцова выглядела так, как будто она на грани истерики. Самое интересное же было в том, что, насколько мне было известно, она не являлась ни невестой, ни даже дамой сердца Валерия. Помнит ли он хотя бы как она выглядит?
— Анастасия Владимировна, — тихо и медленно сказал я, — но ведь уже весь Константинополь знает, что пострадал как раз граф Озёрский. Пострадал настолько, что от него даже и собрать-то осталось нечего.
— Ну и что! — не сдавалась та, — он же мог ранить Валери!
— А он, кстати, и ранил, — вспомнил я, — куда-то в бок. Я видел кровь.
— Кровь… — в ужасе прошептала Анастасия Воронцова.
— Да, кровь, — скрывая злорадство сказал я. И продолжил, — а сегодня князь Мартынов отвёз его в каземат, где он будет находиться всё время, пока идёт разбирательство!
— Каземат… — так же прошептала графиня, медленно вставая.
Наверняка, в этот момент она представляла себя со стороны. Бледной, с расширенными от волнения и страха за «прекрасного принца» Валерия зрачками. Но если со зрачками более-менее складывалось, так как глаза Анастасия Владимировна старательно выпучивала, то с бледностью дела обстояли совсем туго.
Загорелая графиня хотела выглядеть нежной, взволнованной и болезненной, но выглядела той, кем являлась, — молодой и здоровой девушкой с забитой ерундой головой.
— Да-с, — протянул я и твёрдо закончил — прямо в каземат.
Глаза Анастасии Владимировны сделали круг по потолку гостиной. Со вздохом она картинно упала в обморок на сиденье дивана. Так вот зачем она вставала: упасть в обморок из сидячего положения было бы сложнее.
«Ну! Что это за комедия!» — подумал я.
Вслух же я старательно изобразил беспокойство:
— Графиня, что с вами? — я подбежал к ней и немного как бы приподнял её за плечи. Заметив её веер, который она оставила на журнальном столике, я начал её обмахивать.
— Ох, Матвей Михайлович, — прошептала она, открывая глаза, — мне вдруг стало дурно…
— Я сейчас принесу вам воды, — я старательно изображал испуг, едва сдерживая смех.
Хорош я был бы, если бы начал смеяться над упавшей в обморок от страха за любимого девушкой, мотивируя это тем, что заметил, что она притворяется.
— Не нужно воды, Матвей Михайлович, — остановила она меня, — вы как будто придаёте мне сил. Подержите меня так, как держите сейчас.
«Это что-то новенькое» — отметил я.
Проблема была в том, что даже мой скромный жизненный опыт мне подсказывал, что нельзя долго обнимать девушку, не переходя к поцелуям. Целовать же, пусть и весьма смазливую, графиню Воронцову мне совершенно не хотелось.
Во-первых, потому что мне пришлось бы потом поддерживать с ней какие-то отношения. Это, с её глупой экзальтированностью, в смысле восторженностью всем тем, что связано с любовью, было бы сущим адом.
Во-вторых, будучи графиней, она могла поговорить с графом Воронцовым, а тот с моим дедом, и вскоре я бы мог обнаружить себя ведущим её под венец. Жить всю жизнь с ней в браке? Когда даже сейчас она ждёт моего поцелуя, хотя считается, что она влюблена в моего кузена Валерия? Что же она тогда будет творить дальше после года брака? А после пяти? Нет уж, благодарю покорно.
— Знаете, Анастасия Владимировна, — произнёс я, — я всё-таки схожу вам за водой. Я читал, что после обморока обязательно нужно попить…
Ничего я такого не читал, конечно. Я попытался мягко освободиться от её рук. Это оказалось не так-то просто. Графиня довольно крепко обнимала меня за шею. К счастью, она сообразила, что если будет за меня цепляться, то выставит себя в глупом и даже неприличном свете. Таким образом, мне всё же удалось вырваться из её объятий.
Я побежал вниз в комнаты Тараса. Там я нашёл чистую кружку и набрав фильтрованной воды, поднялся наверх. К моей великой радости, графиня Воронцова уже сидела с прямой спиной и поправляла причёску.
— Спасибо, Матвей Михайлович, — она приняла от меня стакан воды и, сделав для виду крошечный глоток, поставила на столик. — Скажите, по какому адресу в каземат к Валери можно отправлять письма?
— Я не знаю, к сожалению, — ответил я, — позже я спрошу у деда или отца, и отправлю вам, хорошо?
— Вы меня очень обяжете, Матвей Михайлович, — томно сказала она, — впрочем, я уже ваша должница после того, как из-за слабости моего девичьего организма упала у вас в обморок. Надеюсь, вы не будете требовать от меня ничего неприличного?
«Мне кажется, или это прозвучало так, как будто она надеется как раз на обратное?» — с сомнением подумал я.
— Обморок… — сказал я вслух, — давайте же я вам вызову доктора?
— Доктора? — удивилась она, уже забыв о своей мнимой слабости, — нет, спасибо. Скажите лучше, был ли на дуэли доктор?
— Да, конечно, — кивнул я, — на всякой дуэли полагается быть доктору. У нас был доктор Чешский.
Я чуть не прикусил себе язык, проклиная себя: «Зачем же я ей назвал имя доктора?!»
— Доктор Чешский, — повторила она. — Знаете, Матвей Михайлович, мне всё ещё немного нехорошо, я, пожалуй, заеду к нему, пусть он меня проверит. Заодно и про дуэль спрошу: как врач, он должен был быть лучше осведомлён о ране Валери.
Ошеломлённый тем, какое стройное обоснование она подвела своему, в общем-то, продиктованному любопытством, визиту к доктору Чешскому, я смог только сказать:
— Могу ли я ещё вам чем-то помочь, Анастасия Владимировна?
— Спасибо, Матвей Михайлович, — проводите меня до двери.
Спускаясь по лестнице на первый этаж, она, чувствуя, может быть, не вполне осознанно, мой Яр, сама опёрлась на мою руку и прижалась ко мне горячим бедром гораздо больше, чем диктовала необходимость. Какой контраст этот спуск составлял с прошлым разом, когда она едва прикоснулась к предложенной мной из вежливости руке!
У двери она поправила платье и сказала:
— Спасибо вам, Матвей Михайлович, за всё.
— Рад помочь, — кивнул я.
Мгновение она постояла, задержав взгляд на моих губах, будто ждала, что я её поцелую. Я же таращился на неё с видом самым бестолковым, давая ей понять, что, если очень надо, целовать ей меня придётся самой.
Я знал, что по её глупому, промытому любовными книжками и сериалами мировоззрению, девушка должна быть неприступной и гордой. А значит, сама она меня не поцелует.
Мой расчёт оказался верным.
— Прощайте, Матвей Михайлович, — с надрывом прошептала она. В её глазах я прочитал глубокое разочарование моей несообразительностью. То есть, в том, что она приняла за несообразительность. В том, что на самом деле было холодным расчётом.
— До свидания, Анастасия Владимировна, — кивнул я.
— «До свидания», — повторила за мной она, — значит, вы хотите, чтобы у нас было свидание?.. Простите, Матвей Михайлович, но я не могу, моё сердце принадлежит Валери! Прошу, не терзайте меня больше!
Всхлипнув, она выбежала за дверь. Ну и слава Богу. Я вздохнул с облегчением и медленно, нога за ногу, стал подниматься по лестнице. На полпути, я вспомнил о своей посылке, спустился вниз и забрал свёрток с карабином из комнаты Тараса.
Я вернулся в свою гостиную и распаковал свёрток. Внутри была коробка, а в коробке — скорострельный карабин производства Ижевского оружейного завода, запасной рожок и две коробки патронов. Я с удовольствием вдохнул запах нового, смазанного сухой оружейной смазкой металла.