Яромир по обыкновению начал разговор с Милкой полушепотом. Он всегда с ней так говорил, чтоб ни старик, ни Траян ненароком не услышали, как он её жалуется.
— Понимаешь, надоело мне сидеть с ними в этом Темнолесье. Яромир — то, Яромир — сё. Благо хоть отпустил. Представь — ещё и одного! Да ещё и не на работу! Когда такое видано?!
Милка снова протяжно промычала.
— Вот и я диву даюсь!
Яромир погладил Милку по боку и почувствовал, как нетерпеливый кот, сходящий с ума от запаха молока, сильно боднул его головой в ногу.
— Попрошайка усатый! — усмехнулся Яромир и пустил несколько струек из вымени прямиком в кота.
Кот прыгал вокруг, жадно ловя каждую каплю. Получив желанное, он сел поодаль, с явно довольным видом вылизывая мокрую от молока шерсть.
— «Малой ещё. Всему своё время»… Лишь бы только поучать. А коль чего не по нему, то сразу за посох хватается. — Яромир обиженно топнул ногой и едва успел увернуться от пролетающего возле уха хвоста. — Был бы родной отец, так ведь нет же… Сам всю свою жизнь по лесам попрятался и хочет, чтобы и я, так же как он. Ну уж нет! Мне уж как почти семнадцать зим, а я дальше Туманных топей и не хаживал. Может я мир поглядеть хочу?! Ну, как, пойдешь со мной?
Милка повернулась и пристально посмотрела на Яромира туповатым взглядом.
— Значит, решено! Возьмем седло Трояна, запряжем тебя и пустимся галопом по лесам! Вот потеха-то будет!
Яромир встряхнул руками, будто погоняя коня поводьями, сильно напугав при этом кота, который стрелой пронёсся между коровьих ног и скрылся в темноте пригона.
— И что это за "баб тут у нас нет"? Вот возьму и приведу девку, пускай хоть зашибёт. Как пить дать: пальчиком поманю, и любая моя за мной хвостиком увяжется! Будет нам каши варить и вот — тебя доить. Хотя, кого я обманываю… Что бы ни было, старик всегда оказывается прав. Но не может же быть всё только так, как он скажет?!
Яромир забылся и сильно дернул Милку за вымя, за что тут же получил жгучий удар хвостом по затылку. Богатырь почесал голову, тихо выругался и обратил взгляд на дальний угол пригона, из темноты которого на него торжествующе сверкали два желто-зелёных глаза кота. Ещё один урок…
Яромир отвязал Милку и, весело подгоняя, выгнал её на выпас.
Он взял ведро с молоком, закрыл за собой калитку пригона на задвижку, после чего отнёс молоко в избу.
Тем временем солнце уже поднялось над деревьями. Старик закончил с Траяном и отпустил его со двора. Радостный от полученной свободы, конь рысью скрылся в тени леса.
— Занеси ведро в дом, — наказал старик Яромиру. — Аз сам сегодня займусь надоем, а ты иди, закончи с водой.
Яромир зашёл в избу и поставил подойник на скамейку, стоящую справа от двери, после чего снова вернулся во двор. Он опростал дубовую бочку, стоявшую между баней и сараем, от застоявшейся в ней воды и принялся наполнять её чистой из колодца. Стоило сделать виток, как из-за верхнего колодезного бревна, побаиваясь, выглянул пёс.
— Почему так? Сорокаведерную бочку поднять могу, а старика побороть не хватает сноровки. Как бы мне такую же мастроту обрести? — говорил Яромир псу, выливая очередное ведро в бочку. — С водой ещё этой возиться. Запрягли бы Траяна, съездили к речке и делов. Хоть какой-то от него прок был… Тут верхом до Тихой рукой подать. Разом бы все ведра и бочки набрали, а то так таскай их по одному. Благо хоть колодец есть… Надо же было старику в этой проклятущей глуши поселиться.
Солнечный блик от воды попал прямиком в глаз Яромира. Он прищурился, смахнул пот со лба рукой и посмотрел на небо. Времени у него оставалось всё меньше и меньше. Яромир, чуть ли не бегом, наполнил бочку и заменил воду во всех поилках и мисках.
Наконец, управившись со всеми делами, Яромир снова освежил себя водой из колодца и отправился в избу собираться в дорогу, прихватив ведро с водой для рукомойника.
Ещё с вечера он приготовил свою самую опрятную льняную рубаху с вышитыми красной нитью рукавами, подаренную пасечником за то, что юный богатырь спас его ульи, от медведя, повадившегося их разорять. Пасечник же ещё и бочку меда пообещал им со стариком к зиме приготовить.
Старик учил, что любой труд должен иметь свою цену.
Яромир поднялся на крыльцо, скинул замаранные лапти под дальнюю скамейку в сенях, и зашёл в избу, больно стукнувшись головой о низкую притолоку. Сильно уж торопился.
Он почесал зудящую от боли макушку и поставил ведро с водой на скамью, что стояла слева, возле большой русской печи застеленной бурой медвежьей шкурой, на которой так любил спать старик.
Сам же хозяин дома сидел на лавке, в красном углу, где вместо идола стоял крепко сколоченный дубовый стол. По словам старика, он давно разочаровался в богах, поэтому и места им нет, ни в его доме, ни в сердце.
Старик завтракал пшеничным хлебом с молоком, внимательно всматриваясь в шкуру лесного черта — борута, висящую на стене напротив, прямиком над лежанкой Яромира. Чёрная шерсть игриво поблескивала в солнечных лучах, пробивающихся через срединное слюдяное окно с деревянной задвижкой.
Жесткий длинный волос так сильно щекотал Яромира по ночам, что он не выдерживал и несколько раз бросал эту шкуру на пол, за что каждый раз получал страшного нагоняя от старика. Да и признаться: Яромиру было как-то не по себе спать рядом с тем, что при жизни жестоко убивало людей.
Старик же в одну душу твердил, что эта шкура должна висеть именно здесь и нигде иначе. Что именно из-за неё никто за столько зим не нашёл двор старика. Говорил, что сильное колдовство в ней скрыто. В конце концов и спорить со стариком было бесполезно.
При виде Яромира старик окинул его тяжелым взглядом.
— Садись, позавтракай. Добрый хлеб аз вчера испёк.
— Значит, каши снова не будет? — проворчал Яромир, доставая из посудника, стоящего напротив устья печи, рядом с ларем, увесистую дубовую кружку, которую любой другой человек принял бы за небольшой бочонок.
— Ишь ты какой! Коль аз соблаговолил тебе пойти на гуляния и смилостивился, оже за хозяйством сам присмотрю, ещё не значит, оже теперича буду для тебя кашеварить. Аз тебя, детина, и так кормил, и поил, пока ты тряпки марал. Вот этими вот руками пеленал и с ложки потчевал. Так что не забывайся… И вообще, сам должен старику каши варить! Из уважения! — старик недовольно хлопнул ладонью по столу. — Мне-то и этим наесться хватит, а ты молодой. Тебе вдоволь нужно. Откуда силушке богатырской браться? Да и свадьба… А там девки! А где девки, там и хлопцы! А там и кулаки в ход!
Яромир улыбнулся старику и сел на против, налил себе полную кружку молока из глиняного кувшина и тут же залпом её осушил.
— Куда деревенским колупаям до меня, отец? — Яромир демонстративно напряг мясистые руки, закалённые постоянной тяжелой работой и тренировками. — Я их всех — одной левой!
Старик перебил его, снова громко хлопнув ладонью по столу, да так неожиданно, что Яромир вздрогнул.
— В бесконечный раз повторяю — никаких кулаков! Понял? — старик вновь грозно нахмурил брови. — Уметь драться это одно, а уйти победчиком без драки — другое. Тут своя мастрота нужна. И не забывай про старшину. Наш стол и сытая зимовка сильно от него зависят! А в ноги кому-то кланяться аз не стану. Аже за тебя… Лучше голодом просижу, чай не впервой! И тебе наука станется!
— Не гневайся, отец. — Яромир постарался успокоить старика, хотя внутри всё так и свербело ответить ему чем-нибудь таким-эдаким. — Я мигом. Туда и обратно.
— Да это разве ж аз гневаюсь? — слабо улыбнулся старик и отломил ломоть от краюхи хлеба. — Всё забываю, оже там за невеста-то такая, раз у этого колоброда — Ерёмы, терпежа до вересеня дождаться никакого нет? Всё никак девку эту не припомню.
Яромир сполоснул кружку в рукомойнике, прибрал ее на место и подошел к вещевому шкафу в дальнем углу избы, от которого на весь дом пахло лавандой, в избытке разложенной внутри него, чтобы моль не поела хранящиеся там зимние вещи.
— Видел ты её, отец. Дочь кузнеца Аяра — Алеся. Волосы черные — как смоль, глаза зеленые — точно изумруды. Да каждый в деревне спит и видит, как бы её первым уволочь. За такой девкой я и сам бы побегал, и всю деревню на уши поставил! Повезло Ерёме….
— Понесла… — старик закинул в рот ломоть хлеба. — вот Аяр и торопится скрыть позор…
— Полно тебе, отец, — Яромир снял с дверцы шкафа праздничную рубаху и натянул на себя. — Всё у них по любви и согласию.
— Ну, да, как же, по любви… — ухмыльнулся старик и отвернулся к окну. — Чую — беду навлекут. Помяни моё слово.
— Хоть раз бы чего доброго сказал. — пробурчал Яромир, потуже завязывая пояс на штанах.
— А мне не пристало душой кривить. Аки есть, таки и молвлю. — старик, снова изрядно помрачневший, отпил из кружки. — Никто с проста на Ярило свадьбу справлять не станет. Тем более деревенские. Липень месяц на дворе! Значит всё неспроста! Плохой это день для гуляний, а люд и не понимает…
— Чего же ты тогда каждый круг этому Ярилу кланяться выходишь? — излишне нагло перебил старика Яромир.
— С огнём балуешь! — старик бросил на Яромира устрашающий взгляд. — Посох-то в углу стоит, дожидается. Не забывай. И моё это дело: кого чтить, а кого — нет, а тебе разуму ещё набираться и набираться!
Как Яромир усвоил из уроков старика, большинство божественных имен было позабыто уже вскоре после кончины великого Славомира Сварожича, которого принято считать последним из известных богов. В честь него даже первый людской город в Сварге назвали — Слав-город, из которого, пришедшие сюда из Иного мира Русичи, и начали разбредаться по всему свету.