Аимару спросил:
— Девочка с мечом тебя не пугает?
Тоуми фыркнула.
— Не меч меня пугает, а мужчины. Я знаю, что Мышке-чан не хватит смелости убить меня.
Я вздохнула.
— Мой отец заставил меня пообещать… не вредить.
— О, точно, — рассмеялась Тоуми. — Что угодно, лишь бы спалось лучше.
— Я не сплю ночью, — буркнула я. Это вызвало снова фырканье у Тоуми, а не слова, и я повернулась к Эми. — О чем ты думаешь?
— Хм? — она хмурилась, но казалась рассеянной, словно размышляла о чем-то в другой части мира. Она взглянула на меня. — Я думала… о том, что госпожа Чийомэ сказала Такеде-саме.
— О сакэ?
— Нет, — сказала Эми. — О наших отцах.
— О…? Ох.
— Что о ваших отцах? — спросил Аимару, и я согласилась с Тоуми. Я была бы рада оставить его докучать Маи до взрыва.
Эми посмотрела мне в глаза впервые с тех пор, как госпожа Чийомэ сказала генералу и капитанам наши фамилии.
— Твой отец — причина, по которой умер мой отец.
В моем животе вдруг появились камни, которые заставляли нас носить Мицукэ и другие. Я мало знала о произошедшем годы назад, но это не было справедливым. И все же…
— Почему ты не сказала мне? — спросила она, голос был ровным, а лицо — без эмоций, кроме опущенных, как обычно, уголков рта.
— Я думала, ты знала.
— Знала что? — спросил Аимару.
Но Тоуми развернулась с хохотом.
— Ты не знала, Хмурая? Ха! Я знала. Знала, едва тебя встретила, Кано-мышка, едва Миэко сказала нам твое имя. Хотела убить тебя сразу же.
— Я помню, — прошептала я.
— Я тоже, — сказала Эми. Я хотела коснуться ее, но она подняла руку. — Я злюсь, Мурасаки. И не только на тебя. Больше — на твоего отца. И моего отца. И твоего, Тоуми. Но я все еще злюсь.
— П-прости, — я не знала, что еще сказать. Мы шли в тишине какое-то время. Мы были на тропе, по которой я не ходила, у основания скалы, она вела в спутанный лес на склоне холма западнее Полной Луны. Мы уже почти карабкались.
Аимару, что предсказуемо, нарушил тишину:
— Что случилось с вашими отцами?
Я посмотрела на девочек, но они не хотели говорить. Эми затерялась снова в мыслях, а Тоуми глядела вперед, вела нас по горе. Я вздохнула.
— Наши отцы… были самураями лорда Оды. Ода-сама отправил их на задание. Они отказались. Он предложил им выбор: самоубийство или жизнь с позором. Отцы Эми и Тоуми выбрали сеппуку, а мой отец — позор.
— О.
Мы шли, взбираясь вдоль ручья, который стекал по горе, белый и музыкальный, не вязался с нашим настроением.
— Я видела, как мой отец убил себя, — сказала Тоуми. Я видела только ее затылок, но не могла представить на ее лице радостное выражение.
— Прости.
— За что ты извиняешься, Мурасаки? — спросила Эми. — Не ты дала приказ, не ты отказалась его выполнять. Ты как мы.
— Но она росла с родителями, — прорычала Тоуми, и я была рада, что она не смотрела на меня. — Она выросла в доме.
— Мне жаль.
Тоуми повернулась, и я поразилась, увидев слезы на ее щеках.
— Не стоит. Я видела, как мой отец зарезал себя. Я видела, как самурай отрубил голову моего отца. Из-за этого я крепче, — она вытерла лицо рукавом. — Я выжила, и я не давала обещаний, в отличие от тебя, Мышка.
Я подавила желание коснуться ее.
— Когда отец умер, мы не знали, что случилось, только то, что его вызвал лорд Имагава, и что он не вернулся. Я всегда хотела бы знать точно, что случилось, быть с ним там. Но… я не знаю, смогла бы я смотреть.
— Не смогла бы, — прорычала Тоуми и отвернулась. Но она не шагала дальше.
Слезы сдавили мое горло, я повернулась к Эми.
— А ты? Видела своего отца?
Она кивнула, глядя на горы за долиной.
Мы стояли в тишине, я смотрела на Эми, Аимару — на меня, а Эми и Тоуми глядели куда угодно, но не на меня.
Наконец, Тоуми выдавила:
— Так мы идем к глупому водопаду или нет?
— Да, — сказала я. — Идем.
* * *
Мы какое-то время карабкались в тишине.