Мы снова устроились, чтобы играть, во главе двух погребальных костров, и я невольно думала о странных событиях прошлой ночи. Похороны будут такими же активными? Лейтенант Сакаи проявит себя снова — и если да, будет ли бой между двумя армиями?
Монах медленно обошел укутанные тела на кроватях из хвороста. Он говорил под нос, походил мимо нас, и я снова уловил размытые фразы про «Чистую Землю» и «Западный рай».
Резкий запах сказал, что кто-то пропитал хворост маслом, он был готов для горения. Бумажные подношения с прошлой ночи трепетали от ветерка с запада.
Это казалось нереальным.
Я закончила настройку, Сачи-сан играла часть «Пустого неба» снова и снова, видимо, придавала горестный тон.
Как ты пропал в пустом синем небе?
Шино задевала струны кото, казалось, наугад. Она смотрела на Полную Луну.
— Шино-сэнпай? — спросила я.
Ее взгляд сдвинулся на меня. Он был мертвым. Или не мертвым — глубоко подавленным, как огонь, который держали невысоким для следующего дня.
— А… — я хотела знать, что случилось между ней и Маи прошлой ночью. Они поссорились? Из-за чего? Я хотела знать? — Маи-сэнпай показала вам свои рисунки?
Прикрытый жар вспыхнул.
— Умолкни, Мышка-чан.
— Да, Шино-сэнпай. Прости, Шино-сэнпай.
Она стала дальше задевать струны кото. Она отвела взгляд, хмуро глядела на бумагу, покачивающуюся на ветке меж двух погребальных костров.
Это… поверх зигзагов ши-дэ лежало нечто, похожее на рисунок Маи на стражнице, которую я видела прошлой ночью — даже пятна жира, от которых просвечивал текст, были теми же. Почему Шино хотела сжечь что-то такое милое?
Шино была не в настроении говорить. Я не успела спросить, обе армии стали сходиться из лагерей, и госпожа Чийомэ вывела из ворот обитателей Полной Луны. Женщины снова были в красно-белом одеянии мико, а Аимару, Тоуми и Братишки были в синем.
Лорд Такеда и почти все его последователи были в белом скорбном одеянии. Многие Матсудаира тоже были так одеты.
Мы снова играли, пока все устраивались так же, как прошлой ночью — сначала «Пустое небо», потом — «Зов оленя».
«Мы делаем это, — думала я, пока играла, — для душ мертвых. Но на самом деле ритуалы для живых. Чтобы помочь нам отпустить. Мертвые души уйдут, скорбим мы по ним или нет, если мы позволяем им».
Куда они уходят? Даже нежный белый снег падает там, где я могу его коснуться.
Тряхнув головой, я попыталась сосредоточиться на игре.
Монах, покачиваясь в мятом белом одеянии с широкими рукавами, продолжал читать молитву — я не могла различить его слова из-за своей игры. Потом он притих, и я заметила, что он смотрел на бумажные подношения. Улыбка расцвела на его круглом лице, он прошел вперед, схватил рисунок Шино и стал молиться энергичнее.
Четыре лучника Такеды не сидели. Они разделились, каждый нес по факелу, длинному луку и белой стреле, которые мы с Эми очистили у водопада. Открытая клетка наконечников была набита тканью, пропитанной маслом. Они встали за нами. Я ощущала запах дыма от их факелов.
Как только все встали на места, Сачи привела нас через последний припев к тишине.
Монах произнес почти ту же проповедь, что и прошлой ночью: эта жизнь, этот мир временные, только душа вечная, и наш выбор повлияет на душу, переходящую из одной жизни в следующую, из одного тела в следующее. Прошлой ночью его сухой акцент придавал ему скучающий тон, пока он произносил проповедь, но сегодня он был странно взволнован.
Мы серьезно слушали. Кроме его голоса, был только шум ветра в зеленой траве и треск факелов за нами.
Наконец, он закончил молитву и отвернулся от тел. Он кивнул лучникам.
Пропитанные маслом тряпки шипели, загораясь, за нами.
Сачи поднесла флейту к губам, сигнал, что нам нужно будет играть снова.
Я подняла сямисэн, но сосредоточилась не на ней или следующей мелодии — мы играли «Вишневые цветы» или «Пустое небо»?
Я замечала только страницу в руке монаха. Рисунки Шино все еще были заметны, может, потому он спас страницу от огня?
В одном из пятен жира я смогла прочитать два кандзи — 武 и 田. Война и рисовое поле.
Такеда.
Я не успела сказать — да и кому? — свист раздался над головой, четыре горящие стрелы полетели к двум кострам, а потом с тихим шелестом хворост вспыхнул.
Дым поднимался от пропитанного маслом дерева, и ветер дул на нас. Я закашлялась, ослепленная, и даже Сачи перестала играть.
Это были «Вишневые цветы», и я пропустила начало.
Огонь быстро разгорелся, два костра взревели, пламя поднялось. Жар поднимал дым, и мои глаза прояснились.
Монах сунул свиток в объемный рукав.
Сачи, Шино и я смогли заиграть, хотя треск и рев огня заглушали нашу музыку для всех, кроме нас.
Нас и монаха, конечно. Который забрал свиток, который Торимаса-сан спрятал в кладовой. Свиток, который все искали. Но… почему? И как?
Шино получила его от Маи. Где Маи его взяла?
Из кладовой. Когда ходила за постельным бельем после того, как Аимару нашел его там.
Бака! Бака яро! Я была дурой. Конечно, Маи его нашла! Она знала, что это было? Вряд ли, иначе она не рисовала бы на другой стороне.
Но почему монах забрал свиток? Что ему нужно было…
Если подумать, зачем деве храма расположение отрядов или движений? Они ей не требовались, если она была просто мико. Если она не была куноичи.
Два костра пускали жар нам в лица. Мы играли, хотя это была не лучшая наша игра, даже у Сачи-сэнсей.
Эми говорила, что похороны ее отца были страшными. Запах. Я не знала, о чем она говорила, хотя была на паре похорон в деревне.
Сидя близко к двум погребальным кострам, я поняла ее слова. Там был запах горящего дерева, горящей плоти — оба запаха я знала. Но это было как-то по-другому. Жутко.
Двое мужчин ходили, говорили и смеялись два дня назад. Теперь их тела становились пеплом, а души улетали в следующую жизнь.