Шино глядела на землю, лицо было красным, как солнце на закате.
Миэко опустила ладонь на плечо Шино.
— Шино ходила к Маи прошлой ночью. Чтобы поддержать ее в изоляции. Когда Маи показала Шино рисунок, Шино, как она мне сказала прошлой ночью, смутилась. Их… немного занесло, да, Шино-чан?
— Да, — простонала Шино.
Занесло. Можно было и так назвать то, что они поссорились, как две собаки из-за кости.
— Рисуко-чан и я видели, как Шино покинула лагерь со свитком в руке, да, Рисуко?
— Да, Миэко-сэнсей, — когда вес взглядов не пропал, я сглотнула. — Эм, Миэко-сэнсей послала меня проверить, что Шино-сэнпай была в порядке, пока она проверяла Маи. Я прошла за ней сюда. Когда я дошла до костров, она уже уходила. Монах был на земле, как сейчас, спал.
— Молился за души мертвых, — буркнула Шино.
— И он не видел, как она оставила там свиток.
Лорд Такеда хмыкнул, потом огляделся.
— Как эта Маи получила свиток?
Мой рот открылся, я не успела подумать.
— Она, наверное, нашла его в кладовой, пока брала постельное белье, когда госпож Чийомэ отправила ее в Убежище.
Госпожа Чийомэ кисло рассмеялась.
— Да? Я не знаю, что хуже — умные девушки или глупые. Рисуко, приведи Маи из Убежища. У нас есть к ней вопросы. Снова.
— Госпожа! — охнула Шино, вдруг заступившись за Маи, как за день до этого. Я не понимала их двоих.
Госпожа Чийомэ подняла руку.
— Вряд ли она в беде. Но нам нужно с ней поговорить. И нам нужно поговорить со злодеем в одежде монаха. Рисуко, иди. Сейчас.
— Да, госпожа!
* * *
Я побежала по тропе между лагерями. Обе армии были заняты после церемонии. У ворот я поприветствовала стражей:
— Привет, Юкиширо-сан, Аосаги-сан!
— Эй, Рисуко-чан! — крикнули они, пока я пробегала.
Я миновала конюшню и мужскую спальню, кладовую — дверь была открыта, кто-то явно был там — и юркнула под ветками большой тсуги, стремясь к Убежищу.
Дверь там тоже была открыта.
— Маи-сэнпай?
Ответа не было.
Я заглянула в маленькое здание. Там было еще затхло из-за запаха сакэ, вокруг валялись обрывки бумаги, но Маи не было. Странно.
Она ходила ранее за вином. Может, сделала это снова.
Я побежала за Главным залом к колодцу. Может, ее поймали у буфета на кухне, когда она попыталась забрать больше сакэ. Ки Сан сможет накричать на нее после того, как лорд Такеда задаст вопросы.
Я вышла на солнце, завернула за угол Главного зала ко двору кухни.
Там была Маи.
Она висела за лодыжки с того ж крючка, где до этого висела свинья, чтобы из нее вытекла кровь.
Острое лицо Маи было широким от шока, как лицо Торимасы, но ее рот застыл в яростной улыбке.
И, как у свиньи, ее горло было рассечено во второй улыбке.
24 — Осквернение
Мы зовем закат красным, но он не такой. Это смесь оранжевого, золотого и миллиона чудесных оттенков, но не только красный. Как и цветы вишни, хотя плоды красные.
Кровь была красной, ярче любой вишни.
Красный веер развернулся перед нашей спальней. Кровь Маи разлетелась брызгами, когда ей рассекли горло. Пока она была жива, иначе брызги не вылетели бы с такой силой.
Большой клин без крови рассекал одну сторону алого веера. На нее напали спереди. И ее напавший был в крови.
Игнорируя дрожь в коленях, я прошла к гонгу у двери кухни и стала бить в него, крича:
— Помогите! — а потом остановилась, поняв, что могла звать и убийцу.
Дверь за мной открылась, и я вскочила, чтобы защитить себя, подняла старую кривую ложку, которой мы били в гонг.
Ки Сан и Аимару уставились на меня. Они были в перьях — и волосы, и накидки — и их лица были встревоженными.
А потом я указала на двор, где висело тело Маи.
Ки Сан яростно выругался на корейском.
Аимару охнул:
— О, нет!
Аосаги, страж Матсудаиры у ворот, вбежал во двор.