Джолало-сан смотрел на меня, как собака глядела на кусок еды на столе, желая, чтобы он упал.
Мне было не по себе, если честно. А еще подавали еду только мы с Шино — и Шино двигалась еще медленнее, чем обычно — и когда их чай был выпит, мне пришлось его пополнить.
Джолало все смотрел, пока я наливала генмайча, который мы подавали утром. (Лорд Матсудаира особенно любил зеленый чай с привкусом жареного риса.)
Когда он стал говорить, священник рядом с ним произнёс слова на их певучем языке, и мальчик с бронзовой кожей стал темнее.
А потом священник сказал почти без акцента:
— Спасибо, дорогая, за твою работу. Мы с Джоао ценим заботу, проявленную тобой и твоей госпожой.
Я моргнула, глядя на него.
— Вы говорите на японском
Он улыбнулся.
— Конечно, да.
— Я думала, Джолало-сан был вашим переводчиком!
— Ясно, — его улыбка чуть скривилась. — Хотя это понятно, да. Я просто хотел, чтобы он практиковал язык, который для нас очень сложный, да.
— Я… Да. Это понятно.
Джолало пролепетал:
— Р-Рисуко-сан. Честь, да. Знать тебя, да.
Священник рассмеялся, сказал что-то на португальском, и Джолало снова покраснел.
* * *
Когда завтрак закончился, я прошла на кухню, чтобы убрать и попрощаться с Кумо-саном, глаза которого были пустыми после смерти Маи.
Повара Матсудаиры там не было.
— Ушел собираться, — Ки Сан пожал плечами. — И вряд ли тебе нужно прощаться с Фацо. Он сам не свой после вчера.
Я кивнула.
«Из-за его дочерей», — подумала я. И я была сама не своя днями. Я подумала о крови призрака, о которой говорила Миэко, о тяжёлых брызгах ужаса на моей спине…
Очищение.
Я хотела помыться, смыть кровь и жестокость. Не забыть произошедшее с Торимасой, Маи, братьями Торай, а избавить себя от пятна их смертей, как делал мой отец каждый Новый год в небольшом водопаде над нашей деревней.
Когда тарелки были вытерты, а мусор — выброшен, я попросила у повара, могла ли я взять меч Масугу к источнику. Он махнул рукой, не споря.
Я сняла меч с полки. Когда я позвала Тоуми и Эми с собой, они сказали, что не хотели пропустить урок танцев Миэко.
Это чуть не остановило меня.
Я почти хотела этого.
Я прошла по лесу и вдоль ручья с запахом гнилых яиц. Я миновала камни, где поставила подножку Джолало.
Я старалась думать о хорошем, позитивном, но разум был в крови Маи. Там было потрясенное лицо Торимасы. Сжавшиеся повар и монах, которых уводили в дождь.
Лорд Имагава вешал головы предателей над вратами своего замка — кошмарно. Было ужасной радостью не увидеть там голову Ото-сана, но было ужасно не знать, что с ним случилось.
Головы братьев Торай не повесили на вратах Полной Луны. Их увели в дождь, больше их не видели.
Я дошла до пруда и водопада, обезьяны следили за мной, но теперь были недоверчивыми, а не любопытными, хотя мне могло показаться.
Утро было прохладным, но туман водопада был теплым, как всегда, и я сняла накидку и обувь с радостью, разложила их на камнях вместе с ножнами.
Я осторожно прошла ритуалы — вымыла руки, потом клинок, хотя хотела очистить дух.
Как в прошлые визиты, я ощущала взгляд. И это не казалось взглядом ками источника. Это ощущалось как огр в пещере внизу. Кобаяши был, наверное, прав. Это был скелет медведя, оставленный следить за Полной Луной еще до того, как ее построили. Но дух, которого я ощущала, был злобным и жестоким, как они.
«Покой, — молилась я, благодаря, пытаясь найти равновесие. — Прошу покоя».
Я не знала, можно ли было успокоить дух огра, но мой дух немного унялся, а потом я услышала звук за собой поверх рева водопада.
Я прервала молитву восьми миллионам духов и повернулась, очищенный меч в моей руке поднимался в стойке.
Джолало на берегу звал меня, прижав ладони ко рту, хотя был в паре шагов от меня.
Встревоженная и любопытная, как белка, какой я всегда буду, я шагнула к нему.
Он напряженно поклонился — правильно, от талии, а не странный поклон с согнутыми ногами и размахиванием рук, как он делал пару дней назад.
— Рисуко-сан.
Я опустила кончик меча, не понимая, что подняла его.
— Джолало-сан?
Он был в черном жилете, коротких штанах и плотных леггинсах, как обычно, но теперь на голове была плоская шляпа из того же тяжелого материала, что и жилетка. Его лицо было румяным, голодным, как за завтраком. Он закрыл глаза на миг, потом сказал:
— Джоао.
— Что, прости?
— Джоао — мое имя, да.