Я прошла на носочках к храму ножей Ки Сана. Сверху лежал короткий меч, ножны были чернее теней вокруг него. Мне пришлось подняться на носочки как можно сильнее, но я дотянулась и опустила его.
Прижав ножны к груди, я ощутила, что он был легче, чем когда я владела им днем. Даже не думая об этом, я вытащила меч.
В темной кухне сталь будто вспыхнула серебряным светом — как застывшая молния в моей руке. Я опустила ножны за пояс, заняла стойку, сжимая рукоять обеими руками, подняла правое плечо, направляя клинок вперед. Восемь Фаз.
Меч стукнул по бамбуковой балке, с которой свисали травы. Пришлось поймать мешочек высушенного корня имбиря. Я кончиком меча подняла мешочек на балку.
Если я хотела видеть, как ощущался клинок, мне нужно было выйти наружу.
Крепко сжимая меч, не желая выпускать молнию, я выглянула за дверь. Ничто не шевелилось.
Я вышла в пространство между кухней и колодцем, где не смогла убить свинью. У места, где я рассекла тушу свиньи пополам.
Глубоко вдохнув, я заняла стойку Двух Полей: клинок передо мной, ладони на уровне пупка, ноги расставлены, колени согнуты в балансе.
Я сделала шаг назад и вправо, подняла ладони над головой и повернула клинок к левой ступне — Бутон Бамбука.
Взмах вниз — Ключ Небес.
Клинок был тяжелее, чем я привыкла. Но он был с идеальным балансом, и изменение угла или позиции ощущалось легким, как дыхание. И чувство, когда клинок рассекал воздух, наполняло меня радостью, желанием выть и кричать от яростного удовольствия.
Но я не могла так делать ночью. А хотелось.
Я повернулась на восток, прошла весь танец, Шестьдесят четыре Перемены. А потом повернулась на юг, повторила его, потом для запада и севера.
Когда я завершила четвертый раз, тело стало теплым, хоть было холодно. В моем мире не было ничего, кроме вспышки клинка, озаренного звездами, и рева крови в венах.
Меч делал меня сильной, а еще казалось, будто все Шестьдесят четыре Перемены, которые я тренировала каждое утро и день до смерти Фуюдори, перестали быть просто серией движений, которые делало тело, даже если руки были пустыми.
Теперь казалось, что мы с мечом исполняли танец вместе. Или танец вел нас.
И меч не имел моей неуверенности, моей совести. Он знал, чем он был. Он знал свою цель. Он хотел только исполнить эту цель. Это был меч, а я была воительницей.
Я повернулась на восток, готовая начать снова, но чуть не выронила меч от удивления, увидев Миэко на пороге открытой кухни.
Она улыбнулась и склонила голову.
— Красивый меч, да?
Я была потрясена, тело застыло между радостью от прошлых мгновений и шоком. Я пролепетала:
— Д-да, Миэко-сэнсей, — шок. Унижение, ведь я попалась за чем-то таким… личным. Страх, что я как-то нарушила правила.
— Можно? — она протянула ладонь с красивыми пальцами.
Я не могла отказать, даже если бы хотела. А я хотела. Но я передала ей рукоять, отпустила застывшую молнию из потных ладоней.
— Домо аригато, — сказала она и прошла мимо меня на открытое пространство у колодца, вес меча из одной руки перешел в другую, она проверяла баланс и вес.
Без предупреждения она повернулась, шагнула вперед и нанесла горизонтальный удар так быстро и красиво, что я охнула бы, даже если бы она остановила клинок на расстоянии пальца от моей шеи.
И я охнула, и желание отпрянуть от пути клинка возникло, когда уже не было необходимости. Я все же научилась сдерживаться, не двигаться и не кричать.
Миэко снова улыбнулась, улыбка была дикой, я не привыкла видеть такого от изящной куноичи.
— Еще раз спасибо, — она с поклоном протянула меч на раскрытых ладонях. — Это красивый клинок. Масугу почтил тебя, передав его тебе.
Я взяла вакидзаси и, не доверяя дрожащей хватке, прижала его к груди кончиком вниз.
— Я… Он просто попросил меня позаботиться о нем, пока он на миссии.
Теперь ее улыбка смягчилась.
— Не сомневаюсь. Ты знаешь историю этого меча? — я покачала головой, и она продолжила. — Его выковали почти сто лет назад для деда Масугу, который служил как капитан тогдашнему лорду Такеда, — он коснулась герба из четырех бриллиантов на рукояти. — Когда мать Масугу была девочкой, ее мать… использовал один из капитанов. Напавшего на нее приговорили к смерти, но бабушка Масугу была в таком ужасе от пятна позора на ее чести, что она умоляла мужа освободить ее от стыда. Он сделал так этим клинком.
— О, — я смотрела на безжалостную сталь.
— В известной истории говорится, что дед потом убил себя этим же вакидзаси, чтобы стереть позор семьи полностью. Но Масугу рассказал мне… — она прищурилась от печальных воспоминаний. — Его мать сказала ему, что верила, что ее отец убил себя от печали из-за смерти жены, ее позора, печали, что ему пришлось убить любимую.
— О, — я подумала впервые за недели о своей матери, о ее страданиях, когда мой отец ушел к смерти в замок Имагава. Я впервые подумала о годах в ранней памяти: мама сидела на полу в нашем крохотном новом домике в провинции Чистоты, держала Усако у груди, рыдая от этого воспоминания. Теперь я понимала, что она плакала, ведь потеряла все — дом, честь семьи, перспективы для меня и моей сестры — из-за отказа отца убить группу детей Имагава для лорда Ода — детей Имагава и заложника, Масугу.
— Рисуко, — Миэко коснулась моей щеки, и я поняла, что лицо было мокрым. Она посмотрела мне в глаза. Что бы она ни увидела там, она кивнула. — Как видишь, этот меч очень важен для Масугу. Он не отдал бы его на хранение кому угодно.
Я не могла уже смотреть ей в глаза, хмуро глядела на рукоять меча и кивнула.
— Ты хорошо им владеешь — удивительно хорошо для своего возраста. Твои движения красиво перетекают. Но тебе всегда нравились Шестьдесят четыре Перемены.
Я снова кивнула. Еще до того, как я узнала цель, мое тело помнило движения, Ото-сан каждый день так тренировался со своим мечом.
— Тебе нужно работать с настоящим мечом над точностью. Я знаю, что напугала тебя, когда направила меч к твоему горлу, но я знаю этот меч, и я знала, где мне нужно его остановить. Давай я тебе покажу.
И она устроила урок владения мечом, какой я не получала от Хоши, Братишек или Масугу. Часть была ее почти сверхъестественной грацией. Часть была о том, что выделяли мужчины — о создании силы, используя руки и ноги для разрушительной силы за клинком, но для Миэко-сан важнее было расположение — точность, как она и сказала. Она работала со мной, пока полумесяц не появился над стеной Полной Луны, и меч вспыхивал, когда я взмахивала им, стараясь делать атаки изящными и опасными, как делала она.
Наконец, она снова поклонилась мне.
— Молодец. Нам нужно идти спать, утром будет еще больше приключении.
Я низко поклонилась в ответ.
— Большое спасибо, Миэко-сэнсей, — она слабо улыбнулась, но, когда она повернулась, я сказала шепотом громче, чем мы общались до этого. — Вы будете еще меня учить?
Ее улыбка стала шире, превратилась снова в пугающую усмешку.
— О, Мурасаки-сан, можешь на это рассчитывать.
5 — Джолало-сан