Редактор оказался весёлым парнем лет тридцати, с широким, улыбчатым лицом, на котором почти терялись маленькие глазки. Лицо редактора было таким красным, точно его только что вынули из печки.
Помещение редакции состояло из двух комнат, но редактор помещался в третьей – маленьком закутке, отгороженном фанерой. Окон в закутке не было, и там горел днём и ночью свет. Редактор занимал собой весь закуток. Остановившись на пороге, нельзя было себе представить, что там может поместиться ещё один человек.
– Ну, давай, давай сюда, – гостеприимно пригласил редактор, когда я с порога назвал свою фамилию. Видимо, ему уже говорили обо мне.
В отличие от Каргина, он подверг меня тщательному опросу по части биографии, и, отвечая, я вспомнил многое такое, что, казалось, и сам забыл.
– Ну вот, – заключил редактор, отдуваясь, хотя устать должён был бы я. – Хочешь к нам в литсотрудники? Завод у нас боевой, первостепенный, да и газета неплохая…
Он о чём-то подумал, потёр между пальцами и повторил убеждённо:
– Да, неплохая газета. Ну?
Направляясь на завод, я не думал, что всё решится так быстро, и внезапно ответил:
– Согласен.
– Вот и ладненько, – улыбнулся редактор. – Порядок, думаю, примем такой: сейчас иди оформляться, а завтра на работу. Только смотри не опаздывай. – Он поднял свой толстый, похожий на сардельку, палец. – Впрочем, ты ведь человек военный.
Затем редактор потянулся в сторону двери и крикнул:
– Андрюшин, поди-ка сюда!
Через минуту на пороге показался паренёк лет двадцати трёх в выцветшей военной гимнастёрке.
– Помоги-ка новому товарищу оформиться, покажи ему, где что, – приказал редактор, кивая в мою сторону. Затем он протянул мне свою толстую руку. – Ну, бывай, до завтра.
Вдвоём с Андрюшиным мы вошли на заводской двор.
– Значит, у нас будете работать? – спросил Андрюшин. У него были очень светлые волосы, светлая кожа на лице, и весь он казался каким-то светлым.
– У вас, – ответил я.
– И очень хорошо, – сказал Андрюшин, – а то у нас совсем нет опытных журналистов со стажем.
– А откуда вы знаете, что я со стажем?
– А я вашу биографию из-за перегородки слышал. Все знаю. Вы рассказывали и про то, где в Москве работали, и про фронт, а я сидел и думал: «Нет, не пойдёт к нам такой журналист работать. Газета всё же маленькая».
– Почему маленькая? – возразил я. – Большая, четырёхполосная газета.
– Да, да, – подхватил мои слова Андрюшин, – наша газета только кажется маленькой. А на самом деле она большая. Завод-то огромный.
– А где у вас тут лаборатория? – спросил я.
– Лаборатория? Это в другом конце. А зачем вам?
– Нет, это я просто так. Куда же мы сейчас?
– В отдел кадров.
Пока мы обошли разные отделы, раскинутые на необъятной территории завода, и я заполнял разные анкеты, прошло не меньше полутора часов.
Когда наконец всё было закончено и я получил временный пропуск на завод, Андрюшин сказал:
– Ну вот, всё в порядке. Завтра принесите две фотокарточки и получите постоянный пропуск. А теперь, вы извините, мне надо в редакцию. Должен ещё передовую сдать. Придётся посидеть до вечера.
Было не больше трёх. Я подумал: «В передовой многотиражки не больше шестидесяти – восьмидесяти строк. Неужели Андрюшин собирается писать их до вечера?» Но вслух я произнес:
– Это из-за меня вам придётся задерживаться. За то время, что мы ходили, вы бы успели написать две передовые.
– Что вы! – воскликнул Андрюшин. – Ведь я с вами не более двух часов!
– О чём передовая? – спросил я.
– О бытовом обслуживании рабочих. Тема очень важная. Все материалы я уже подобрал. Остаётся только написать. Часов трёх мне будет вполне достаточно.
«Ещё бы!» – подумал я и проговорил:
– Вот что, услуга за услугу. Вы потратили на меня время, а я помогу вам написать эту передовую. Идёт?
– Что вы! – замахал руками Андрюшин. – Вам ещё хватит работы, сначала осмотритесь. А передовая поручена мне.
– Чепуха, – возразил я, – на фронте это называлось: взаимная выручка в бою. Кроме того, скажу вам откровенно, мне и самому хочется поскорее попытать себя. Я ведь отвык от мирных, так сказать, тем. Вот я и проверю себя, так сказать, неофициально.
Я подхватил Андрюшина под руку и, хотя он вначале упирался и продолжал горячо возражать, привёл его в редакцию.
– Ну, где ваши материалы? – спросил я, когда мы подошли к его столу. – У вас все подобрано?
– Да, конечно, – пробормотал Андрюшин, показывая на стопку отпечатанных на машинке листов.
– Ну и отлично, – сказал я. – Погуляйте немного, я посмотрю материал.
Я уселся на место Андрюшина и погрузился в чтение. Уже через несколько минут я понял, что материал был исчерпывающий. Передо мной лежало подробное решение бюро парткома по докладу заместителя директора завода, решение, в котором не только обстоятельно разбирались недостатки в бытовом обслуживании рабочих, но и вскрывалась их основная причина. Администрация завода, привыкшая к тому, что во время войны никто не сетовал на трудности, продолжала и в мирные дни, как было сказано в решении, «игнорировать быт». Далее разбирались конкретные недостатки, назывались их виновники.
Но это было ещё не всё. В подборке, сделанной Андрюшиным, приводилось много новых, не упоминавшихся в решении парткома фактов. Словом, передовая фактически была готова, её оставалось только продиктовать на машинку…
Я ушёл с завода в прекрасном настроении. Сразу понравились и редакция, и добродушный редактор, и Андрюшин.
Лида была уже дома.
– Откуда ты так поздно? – спросила она.
– С работы! – ответил я, пожалуй, даже с большей значительностью, чем мне это хотелось.
Я даже не предполагал, что это может так обрадовать её. Можно было подумать, что она придаёт этому факту какое-то особенное значение. Лида радовалась весь вечер, рассказывала мне о заводе и о том, что они с Ириной там изобрели.