Госпиталь имени Люси Тревер
Вечер 7 марта 1967 года, вторник
Доктор Лоусон сидела в курилке для медсестер и держала в руке сигарету, которая истлела до самого фильтра. Она успела сделать лишь одну затяжку. Всех пострадавших привезли в 11.32 вчера. Несмотря на горячую просьбу, Астер не позволил ей оперировать, и Лоусон взвалила на себя все остальное. Помогала медсестрам, общалась с родственниками. Она составила список тех, кто поступил в клинику, и каждые полчаса обновляла информацию на доске в приемном покое на первом этаже, где ждали родственники, друзья, представители прессы и праздно шатающиеся. Привезли десять человек. К настоящему моменту четверо скончались, трое оставались в критическом положении, двое в тяжелом и только одна пришла в себя. С ней сидел доктор Хоул. Девушка четырнадцати лет не говорила. Милена Огневич, наполовину полячка, в Треверберге живет с отцом и мачехой. Оба провели в больнице ночь. Лицо мачехи было красным и отекшим от слез, отец держался. Офелия чувствовала их искреннюю боль, и думала о том, что иногда неродной человек намного ближе родных по крови. Мачеха была немного старше падчерицы, но, судя по всему, искренне ее любила. Доктор перекинулась с семьей несколькими фразами, позволила им навестить Милену при условии, что они останутся за стеклом. Девочке прострелили позвоночник, ее парализовало. Еще две пули прошили ключицу, коснувшись щитовидки, и руку, без последствий продырявив бицепс. С щитовидкой врачам пришлось повоевать, девочка обречена на гормональную терапию. Но многие живут и вовсе без этой железы. В коляске, на гормональных. Но жива. Хоул аккуратно вывести ее на диалог, пока не получалось. Она молчала, плакала и спала. При виде родных случился приступ тахикардии. Его сняли и дали седативное. Сейчас Милена спала. Хоул дремал там же в палате. Офелии тоже надо поспать. Но она не могла. Она опьянела от чужих эмоций, и нуждалась в одиночестве.
Или нет?
— Так и знал, что найду тебя здесь.
Услышав голос Дональда Астера, она отбросила сигарету и выпрямилась. Ее красивое и усталое лицо омертвело.
— Уходи.
— Так и будешь на меня дуться?
— Дуться? Если бы я стояла в операционной, то могла бы спасти еще двоих!
— Я ничего не могу сделать до решения комиссии. Они весь день разбирали операцию, завтра продолжат.
— И не найдут там ничего! — выкрикнула Офелия. — И ты это знаешь.
— Если Эверетт подаст в суд…
— Пусть твой Эверетт катится ко всем чертям. Я видела достаточно родственников, которые тяжело переживают смерть родных. И понимаю их стремление обвинить во всем врачей. Но лишать жизни моих пациентов лишь потому, что он рискует проиграть дело из-за смерти свидетеля, подло.
— Офелия…
— Дональд, не надо.
Главврач сел рядом с ней на скамейку. Лоусон подтянула колени к груди и обхватила ноги тонкими руками. Ее наспех собранные в пучок волосы рассыпались по плечам, взгляд затуманился. Странно. Она должна была чувствовать радость. Или на крайний случай — удовлетворение. Но вместо них ее поглощали боль и сострадание. Увиденное в гимназии отбросило на двадцать лет назад, в тяжелые годы мировой войны, когда она служила фронтовой сестрой. И эти воспоминания были неприятны.
Она вздрогнула, когда сильные руки мужчины обняли ее за плечи и привлекли к нему. От него пахло чистотой и дорогим парфюмом, а еще болью, раскаянием и надеждой. Она почувствовала, как слезы увлажняют щеки. Как это по-человечески. Может, она слишком молода? Еще до конца не стала Незнакомкой? Еще подвержена человеческим эмоциям?
Какое это имеет значение? Погибли дети.
Астер осторожно обнимал ее, боясь дышать. Она слушала, как мерно и глухо бьется его сердце, перехватывала его выдох и вдох. Постепенно его тепло передалось ей. Слезы высохли. Астер мягко провел рукой по ее волосам, скользнул вдоль уха по скуле, коснулся подбородка, заставив ее поднять голову. Она видела в его глазах сумасшедшее желание ее поцеловать. Но он сдержался.
— Я клянусь тебе. Максимум через сутки ты вернешься в операционную.
— Это не в твоей власти.
— Плевать.
Непривычно было видеть его таким серьезным и сосредоточенным. И так близко. Офелия выпрямилась. Посмотрела на его губы. Рефлекторно облизнула свои и отстранилась. Если в чем и была права Мередит, так это в том, что у нее давно не было мужчины.
— Больше никаких операций по знакомству, — сказала она, отстраняясь настолько, что он опустил руки.
Дональд грустно улыбнулся. В его глазах еще горел огонь неутоленного желания, но он понимал, что с ней не стоит спешить. Офелия слышала отголоски его мыслей, сомнений и надежд. И не видела смысла рушить их так жестоко. Для нее в нем было недостаточно загадки, недостаточно внутренней мощи. В нем было недостаточно темного существа. Просто человек. Но Незнакомцы часто связывают свои судьбы с людьми. На год или два. Ради хорошего секса и эмоций.
— И никакого изменения твоего расписания, — проговорил Астер. — Кто мог подумать, что все это случится в такое время…
— Понятие своевременности устарело. Мне нужно идти. Узнать новости. Сказать родным.
— Тебе нужно поспать.
— Я не могу спать.
Астер протянул руку и убрал выбившуюся прядку волос с ее щеки.
— Я не гоню тебя домой. Закройся в моем кабинете, там есть диван. И поспи пару часов.
— А ты? — этот вопрос вырвался невольно.
— Я проведу операцию и поеду домой. Обещаю, что побеспокою тебя только утром.
Она согласно кивнула и позволила ему себя увести. Родственники действительно расположились на ночь в приемном покое. Кто-то прямо в креслах, кто-то — на лавках. Кто-то привез раскладушки. Если что-то случится, медсестры ее найдут. Сон — это то, что позволит ей восстановить душевное равновесие. И если завтра действительно решится вопрос с этой дурацкой комиссией, лучше поспать и приблизить момент.
Дональд проводил ее до кабинета, мягко поддерживая под локоть. На них косился персонал, но обоим было все равно. Он успел передохнуть между сменами, а она не ложилась с того дня, когда все планы нарушила дурацкая операция дурацкого свидетеля. Офелия ненавидела, когда все шло не так, как она решила. Она чувствовала себя беспомощной. Слабой. А Незнакомка не может быть слабой. Незнакомкой, впрочем, она себя тоже не чувствовала. Скорее, человеком.
Она остановилась у двери и посмотрела ему в глаза.
— Ты мне ничего не должен.
Дональд Астер мягко улыбнулся. И в этой улыбке не было киношного налета или фальши. За маской успешного и знаменитого врача проступило его истинное лицо. Лицо сорокалетнего мужчины, который был женат и развелся, который возвращается в пустой дом и старается все время проводить на работе. Фаната своего дела, лишенного корней и семьи. В нем был столь желанный Незнакомцам излом. Маленький изгиб души, за который можно намертво вцепиться. И выпить его до дна. Офелии претил подобный сценарий. Скорее, она стремилась к теплу. К утешению. Все равно, кто это утешение ей предоставит. Он или Ли. Или кто-нибудь еще.
Впрочем, темный эльф всегда интереснее человека.
— Пострадала ты по моей вине. Я займусь комиссией и все решу. Подгоню. Запру в кабинете. Соберу консилиум. Они опросили почти всех участников операции. Завтра займутся наблюдателями. Я в их числе. Тебя не в чем упрекнуть. Операция прошла блестяще, как всегда. Но… Я позвоню Рамону. Думаю, он извинится.
Она покачала головой, прижавшись щекой к двери.
— Доброй ночи, доктор Астер.
— До завтра, доктор Лоусон.
***
Утро 8го марта 1967 года, среда
Серые глаза пытали ее и мучили. Знакомый и чужой образ приближался и отдалялся. Что-то билось в глубине ее бессознательного, просясь наружу, но воля не позволяла ему обрести достаточную силу, чтобы все разрушить. Ей снова снился сон, в котором был он. Он и его серые глаза, длинные волосы и древнее могущество, которого давно не видели миры. Офелия не знала его имени, не знала, что их связывает и не понимала, что означают его слова о подарке в семьдесят лет. Ей почти семьдесят. Она молодая Незнакомка, перед ней должны быть открыты все дороги, но ночь за ночью она видела его. Эти сны начались не так давно. И никогда раньше не беспокоили ее. Но теперь, проснувшись, она сидела на диване в кабинете Дональда Астера, обхватив колени руками и глядя в окно. Какая-то истина должна была открыться. Что-то, о чем она пока не догадывается. И что грядет за этим? Мгла? Пустота? Может, она еще слишком человек, и сон — это просто сон? Но что за мужчина? Впрочем, она не могла назвать его мужчиной, он был слишком… волшебным. Так изображали древних богов. Обнаженный по пояс, мощный и оторванный от реальности. Мглистый взгляд и недостижимые мысли. В прошлом сне он говорил ей что-то. Ей? Той, кем она была на самом деле?
Офелия разозлилась на себя.
Занимался рассвет. Она поспала несколько часов и почти восстановилась, но странный сон, в который снова пришел этот мужчина, вырвал ее из блаженной неги и швырнул в непонимание. Она чувствовала себя подбитым истребителем. Еще мгновение назад всесильна и готова шагнуть в пропасть, а сейчас стремительно приближается к земле, разбиваясь на мириады осколков. Не останется даже воспоминания.
Доктор Лоусон потянулась. Память услужливо подбросила ей сцены последних дней. Школу. Расстрел. Погибших детей и учительницу. Ли не появлялся. Нужно ему позвонить. Узнать новости. Узнать, что удалось установить относительно мальчика. Стрелка. Можно поговорить с Хоулом. Он здесь специалист, как-никак.
Голова пришла в норму. Мысли о работе всегда помогали ей в кризисных ситуациях. Это же человеческая черта? Она спустила ноги с дивана, нащупала пальцами мягкие рабочие кроссовки и скользнула в них. Посмотрела на часы. Шесть тридцать восемь утра. Комиссия начнет работу не раньше девяти. Нужно сходить в душ, позавтракать, разобрать карты и обойти пациентов. Встретить Гекату, которая заступает на смену в девять и найти Астера. Извиниться за свою вчерашнюю вспышку и поблагодарить за кабинет.
В дверь постучали. Она вздрогнула.
— Да?
Дональд заглянул внутрь и удовлетворенно улыбнулся, увидев, что она проснулась. Он выглядел свежим и полностью восстановившимся. На лицо вернулось выражение голливудского актера на красной ковровой дороже.
— Доброе утро. Я принес тебе кофе.
Он протянул напиток в картонном стаканчике. Офелия встала с дивана, на ходу обула второй кроссовок и протянула руку за кофе. Дональд вошел в кабинет. Улыбка не сходила с его лица.
— Спасибо. Я хотела извиниться и поблагодарить тебя за…
— Не стоит. А я рад, что мы наконец-то перешли на «ты».
Лоусон сделала маленький глоток, удовлетворенно кивнула. Кофе с двойным молоком без сахара. То, что нужно в рассветный час, чтобы прийти в себя.
— Дональд…
Она не закончила. Он закрыл за собой дверь, приблизился. Отобрал от нее кофе и, стерев улыбку с лица, взял за плечи. Наклонился, чтобы заглянуть в глаза.
— Ты знаешь, как я к тебе отношусь, Офелия. Я повел себя неправильно по отношению к тебе. Я должен был тебя защитить. А если не смог защитить, то поддержать. Даже полицейский додумался, что в этой ситуации ты нуждалась в надежном плече рядом. Прости меня.
Она пошевелила плечами, ненавязчиво пытаясь вырваться, но он держал крепко. Почему-то от мысли, что вот сейчас он точно попытается ее поцеловать стало нехорошо. Но она не отвела взгляда.
— Ты главврач. Я — заведующий отделением. Всякое бывает. Мне нужно работать.
Он отстранился, несколько разочарованный.
— В десять у меня совещание с комиссией.
— Успею обойти пациентов.
— Ли прислал запрос о состоянии пациентов.
— Он здесь?
Она спросила это таким тоном, что Астер помрачнел. Что он услышал? Интерес? Надежду?
— Нет, но обещал заехать перед сменой, значит, скоро будет. Ты можешь предоставить ему информацию?
Офелия улыбнулась. Взяла кофе, и проскользнула мимо главврача в коридор.
— С удовольствием. Спасибо за кофе.
Ответа Дональда она не услышала. Слишком много стало напряженных моментов с этим человеком. Его будто сорвало с цепи, будто что-то послужило катализатором. Но что? Появление других мужчин рядом с ней? Они работают вместе столько лет! Он проявлял свое расположение, но никогда не переходил черты. А за минувшие два дня дважды ставил ее в неудобное положение. Наверное, она смогла бы его зачаровать и навсегда отвратить от своей персоны. Видимо, не хотела?
Офелия отправилась в душ. Настроение медленно поднималось. Она надеялась вернуть себе привычный распорядок и контроль над временем. И была готова войти в этот день с высоко поднятой головой.
***
Капитан Андреас Ли ждал ее на невзрачной лавочке возле реанимационного отделения кардиологии. Он был в темных джинсах и кожаной куртке, чуть удлиненные волосы падали на лицо непокорными волнами. Он то и дело поправлял их, убирая ото лба. Темно-карие глаза вспыхнули улыбкой при виде Офелии, но до губ эта улыбка не дошла. Губы остались строгими. Ей нравилась эта форма. Не пухлые, но чувственные, тонко очерченные и аккуратные. Он будто чуть поджимал их в надменной усмешке, но в ней не было ничего оскорбительного. Темные эльфы отличались от людей удивительно тонкой внешностью. Вопреки человеческим сказкам уши и прочие части тела у них были совершенно такой же формы, но вот черты лица казались совершенством. Они пользовались сумасшедшим успехом у противоположного пола, да и у своего тоже, хотя многие относились к традиционным семьям и налево не смотрели. А кто-то, как Ли, вырвался из семейных уз. Он полностью влился в социум Треверберга, стал своим и для людей, которые понятия не имели, кто он, и для темных существ, кто к темному эльфу относился с пониманием и определенным уважением. Офелия ничего не знала про древние семьи эльфов, не знала их мифов, да и не стремилась к этому знанию. Ее занимало другое. Их эмоциональный запах. Та же надломленность, что и в людях, но на другом уровне. Это как немое кино и живые актеры. Люди были лишь карикатурой. Темные существа чувствовали глубже и острее. Их эмоции были ярче. И это делало их опасными. И притягательными.
Когда он пригласил ее на ужин, Офелия удивилась. Она была так раздавлена, что не успела осмыслить это предложение и сразу дала ответ. Потом случилась трагедия. И это их объединило и разбросало одновременно. Интересно, она напросилась с бригадой скорой только потому, что в гимназии был нужен врач?
— Доброе утро, доктор Лоусон, — поздоровался Ли мягким голосом.
— Доброе утро, — ответила она. — Вы пришли за информацией о пациентах?
— Да, у нас пресс-конференция в девять утра. Я пообещал шефу, что получу достоверную информацию от вас. И по поводу убийцы тоже. И свидетеля! Нам до сих пор не прислали отчет.
— Я позвоню Кэтти, но не уверена, что мое влияние и ваша пресс-конференция как-то повлияют на нее и ее сотрудников, — улыбнулась Лоусон. — Вскрытие — дело тонкое. Особенно, в больнице. Особенно, если тело принадлежит убийце. Да даже если свидетелю. К тому же ваши криминалисты не отходят от нее ни на минуту.
Ли развел руками.
— Хорошо, я согласен взять только то, что вы готовы мне дать.
Офелия поманила его за собой и подошла к стойке медсестер. Две девушки дружно поздоровались, протянули ей папки с личными делами пострадавших и сделали вид, что совсем не раздевают глазами полицейского. Впрочем, Андреас не обращал на них внимания. Как любой темный эльф, он явно привык к повышенному вниманию женщин к своей персоне. Он облокотился о стойку и посмотрел на нее, ожидая, пока она начнет рассказ. Офелия невольно залюбовалась чертами его лица и линиями тела, скрытого под одеждой. Он был высок, строен и силен. А на лице — печать печали и вековечной мудрости. Кажется, темные эльфы с нею рождались.
— За ночь мы потеряли еще одного, — помрачнев, проговорила Офелия. — Остальные стабильны. Милена не заговорила, Хоул с ней. Хотите с ним поздороваться?
— Нет. Пусть делает свою работу. Не думаю, что ее показания позволят нам приблизиться к мотиву.
— Думаете, тут есть мотив?
— Он готовился к этому дню тщательно, — понизив голос, сказал полицейский. — И у нас есть основания полагать, что ему либо кто-то помогал, либо кто-то его направлял.
— То есть, в психиатрическое заключение вы не верите?
— Невозможно поставить диагноз задним числом. И что это такое «морально-нравственная дегенерация»? Хоул говорит, что психиатрией этот термин не принят, но утверждает, что дело именно в ней. Он никак не объяснил себя. Пока что.
— Я не психиатр, — будто извиняясь, сказала женщина. — Но, насколько понимаю, он вполне мог действовать исходя из внутреннего мотива. Впрочем, слово «мотив» здесь не подходит.
— Доктор Лоусон. Пятнадцатилетний парень на черном рынке покупает калаш и пистолет. Идет в свою школу. И убивает весь класс. Это длилось не пятнадцать секунд. И это не состояние аффекта, ведь он не начал палить на входе. Он спокойно поднялся на третий этаж, даже здоровался с кем-то. Зашел в класс. Сел на свое место. Стрельба началась посередине урока. Не в начале. В середине! Если связать свидетельства очевидцев, он проверил оружие перед тем, как зайти в кабинет, спрятал его в сумку. И дальше минимум пятнадцать минут никак не проявлял себя. Как вы можете это объяснить?
— Расчет?
— Именно. Расчет. Планирование. Не аффект. Он либо отбитый на всю голову социопат, который не способен отличить реальность от вымысла, либо просто выполняет чью-то волю.
— Простите меня, Андреас, — она положила ладонь ему на плечо и не без удовольствия отметила, как его тело пронзила дрожь. И от прикосновения, и от того, что она впервые назвала его по имени. — Я понимаю, что вы хотите списать его действия на чью-то чужую волю. Не нужно стелить соломку и пытаться смягчить удар.
— Вы думаете, он сам?
— Я допускаю все, что угодно. Любой психолог вам скажет, в психологии нет правил. Психика человека формируется множеством факторов. Что-то могло сломаться. И мы получили… стрелка.
— Если вы правы, доктор Лоусон, — глухо проговорил эльф. — Мир становится страшнее.
Она отняла руку, пожала плечами и взяла со стойки свой кофе.
— Пойдемте, я расскажу вам о пострадавших.
Ли кивнул, позволив волосам на мгновение скрыть его лицо. Потом откинул их коротким движением и пошел за Офелией. А она почувствовала лишь угасающий интерес. Красота эльфа, его затаенная печаль, излом и внутренняя сила были обесценены одной простой мыслью: он для нее легкая добыча. Прикосновение, взгляд, пара минут наедине, и он влюбится до самозабвения. Возможно, она преувеличивает, и все не так просто, но в конечном итоге получится именно так. Ли потеряется в ее мгле, а она забудет о нем. От этого стало чертовски грустно. Офелия нуждалась в мужчине рядом, думала о том, что ей нужен кто-то с кем можно проводить время, спать в обнимку, заниматься любовью и просто разговаривать не о работе. Но стоит ли удовлетворение ее желания того, чтобы ломать этому красавчику жизнь? Она обернулась. Андреас перехватил ее взгляд и ответил строгой улыбкой, при этом его красивое лицо будто вспыхнуло изнутри, выдавая принадлежность к древней семье. Благородные черты, королевская осанка. Небрежный вид не мог обмануть.
Лоусон медленно выдохнула и посмотрела на папки личных дел у нее в руках. Когда-нибудь ее забота о других доведет ее до самой настоящей депрессии.
Когда капитан получил всю необходимую к пресс-конференции информацию и уехал, Лоусон вздохнула с облегчением. Обход пациентов вернул ее с небес на землю, заставив снова взглянуть в лицо мрачной действительности, где обычный школьник сошел с ума настолько, что расстрелял своих одноклассников. Единственное, что ее обрадовало: больше никто не умрет.
Вихрь обычных дел выбросил ее из времени. Она общалась с родственниками потерпевших и своих пациентов, проверяла карты и назначения, отвечала на вопросы менее опытных коллег. Пару раз даже выслушала сочувственные речи и обещания, что комиссия быстро поймет, что в ее действиях не было ни ошибки, ни халатности. И вообще, пациенту стало хуже через шесть часов после операции. Сразу после нее он был стабилен. Никто не застрахован, особенно, если человеку за пятьдесят, у него диабет и инфаркт за плечами. Просто не выдержал. Офелия кивала, улыбалась, в какой-то момент она даже перестала благодарить. Она понимала, что дело не во врачебной ошибке, а в слишком большом влиянии одного конкретного существа, которое вышло из себя, потеряв свидетеля. Странно было другое. Сейчас, когда Астер дал слово, что скоро этот кошмар прекратится, Лоусон почти не злилась на адвоката.
Она не выходила из кардиологии несколько часов, пока кто-то из медсестер не позвал ее на обед. Обед? Хирург посмотрела на часы и улыбнулась. Перевалило за полдень. Может, что-то решилось? Конечно, Астер бы позвонил в кардиологию или поднялся сюда сам, но вдруг? Она предупредила, что отойдет, поправила прическу, которая растрепалась за утро, и спустилась в администрацию, где находился кабинет главного врача и конференц-зал. Чутье Незнакомцев сложно обмануть, вот и сейчас дверь конференц-зала распахнулась, стоило Офелии появиться в фойе перед ним. Но вместо членов комиссии она увидела Астера и Рамона Эверетта собственной персоной, которые вышли из зала. Члены комиссии остались внутри. Рамон был мрачен и замкнут. Увидев доктора, он, кажется, побледнел. Даже сделал шаг назад. Дональд, напротив, улыбнулся.
— Они подписывают бумаги о твоем немедленном восстановлении. — Ей показалось, или Эверетта передернуло на этом фамильярном «твоем»? — А мистер Эверетт хочет сказать тебе несколько слов. Не правда ли, Рамон? — Дождавшись, пока тот сдержанно кивнет, Астер протянул Офелии ключи. — Не буду вам мешать.
Офелия вздохнула. Адвокат молчал. Но ее снова охватило оцепенение в его присутствии. Кабинет Дональда Астера находился на этом же этаже чуть дальше. Радовало, что хотя бы не придется заходить вместе в лифт. Она бы не выдержала. Развернувшись, Лоусон пошла в кабинет, нервно поигрывая ключами, она не видела, двинулся ли за ней адвокат, но каждой клеточкой тела чувствовала его присутствие. Это проявлялось в электрических импульсах, покалывании в кончиках пальцев. Кажется, даже волосы наэлектризовались.
Отперев дверь кабинета Астера, женщина пропустила адвоката вперед и зашла следом. Замок мягко щелкнул. В кабинете горел свет. На диване еще лежал плед, которым она укрывалась несколько часов назад. Будто почувствовав, что именно она там спала, Рамон бросил на Офелию вопросительный взгляд. Будто имел на это право. Она выпрямилась, насколько вышло. Сейчас, когда они остались наедине в замкнутом пространстве, грудь сдавило. Ближе всего то, что она чувствовала, можно было отнести к страху. Рамон ничего не делал и не шевелился. Пауза, кажется, не затягивалась, прошло лишь несколько секунд, но они растянулись в сотни лет. В темно-синих, чистого, удивительного цвета глазах билась какая-то искра, какая-то мысль, но за ней — только мгла и бездна. Бездна вечности. Сколько ему лет? Тысяча? Две? Что за существо скрывается за лицом молодого адвоката? Его ли это лицо? Глаза точно его. Сама Офелия не умела менять внешность, хотя в последнее время ей казалось, что что-то просыпается внутри, рвется наружу, и вместе с этим растворяется она сама.
Она невольно прижалась спиной к двери, закупорив ее и попыталась напустить на себя вопросительный вид. Будто это не она привела его сюда.
— Здравствуйте.
Его голос звучал иначе. Не так, как она его запомнила. Он обрел глубокие обертона, стал почти бархатистым. Адвокат говорил негромко. Не играя. На отстаивая свою позицию и никого не защищая. Он просто говорил. По спине пробежали мурашки.
— Здравствуйте, мистер Эверетт.
— Рамон.
Она не ответила. Просто не хватило дыхания, чтобы ответить.
— Я должен перед вами извиниться…
— Если вы хотите это сделать, потому что настоял доктор Астер, не стоит себя утруждать, — выпалила она, не шевелясь.
Синие глаза немного потемнели.
— Вы не знаете меня. Поэтому я прощу вам такое предположение…
— Вы простите мне, — отчеканила она с горькой усмешкой.
Офелия вздернула подбородок, удивляясь тому, что страх сменился злостью. Яростью. Эверетт сделал шаг вперед, и она инстинктивно вжалась в дверь. Цепочка карманных часов поблескивала на груди, отвлекая и спасая одновременно. Можно было сосредоточиться на ней и не смотреть в глаза. Ее лицо находилось на уровне его груди. Он будто стал выше. Или просто ближе?
— Я не делаю то, что просят другие, если не хочу этого или с этим не согласен, — прохладно закончил он. Цепочка приблизилась еще на шаг. — Поэтому забудем последнюю минуту и начнем с начала. Я должен… нет. Я хочу перед вами извиниться.
Она молчала. Подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Снова. Но сейчас это не было похоже на сражение. Его лицо сохранило спокойное выражение, хотя в уголках красивых губ она заметила признак улыбки. Слабый ускользающий намек.
— Смерть этого человека уничтожила работу последних месяцев. И я был вне себя от злости. Не рассуждал здраво. Я отозвал свои претензии и убедил комиссию в том, что им не стоит продолжать.
Она хотела сказать, что из-за него погибли пациенты, потому что она могла их спасти. Но не стала. Что-то в его словах и голосе заставило ее молчать. И слушать.
— Я понимаю, что эти двое суток по моей вине стали для вас адом. И хочу загладить свою вину перед вами. Я криминальный адвокат, а вы — лучший кардиохирург этого города. Скорее всего, нам предстоит работать вместе. И не раз. Мы плохо начали знакомство. Хочу это исправить.
Он сделал еще шаг вперед. Теперь при желании Офелия могла его коснуться. Но она прижала ладони к двери, боясь то ли его, то ли себя. То ли просто пытаясь удержаться на ногах. Взгляд затуманился, а сердце билось где-то в горле. Она забывала дышать. Магия этого существа постепенно окутывала ее в плотный кокон. В кокон, где не нужно ничего решать. Можно просто уснуть. Отдохнуть. Раствориться в чужой силе. Сумасшедшей силе древнего существа, который за каким-то чертом напялил на себя личину криминального адвоката. Она вздрогнула, почувствовав аромат. Дорогие духи, смешанные с чем-то терпким и пьянящим. Эмоциональный запах? Она никогда не находилась рядом с Незнакомцами и не знала, что они оказывают влияние на себе подобных. К этому разговору она была не готова. Совершенно. Злость улеглась. Ей на замену пришла усталость.
— Просто больше так не делайте.
С огромным трудом она отделилась от двери, проскользнула мимо него и замерла у стола Дональда, воинственно сложив руки на груди. Ей показалось — или Рамон все-таки улыбнулся?
— Этого недостаточно, — покачал головой он.
У него были чудесные волосы. Не иссиня-черные, как у Ли. А мягкого каштанового цвета. Цвета шоколада или чая.
— Для меня достаточно. Вы должны понимать, как много для меня значит возможность оперировать.
Он удивился.
— Я не врач, миледи. Могу лишь предположить, чего лишил вас. Вы добьете меня отказом.
— Отказом от чего?
— Я хочу полностью изгладить этот инцидент.
— Господин Эверетт. Если вы считаете, что этот разговор или разговор с моим начальником или какие-то знаки внимания заставят меня забыть о том, что из-за ваших действий мои квалификация, опыт и профессионализм были подставлены под сомнение, то вы ошибаетесь. Лучшее, что вы можете сделать, — это уйти. Оставить меня в покое и дать слово, что больше никогда не вмешаетесь в мою работу.
Улыбка исчезла с его лица, в взгляд снова потемнел. Совсем как тогда, когда он орал на нее в коридоре, приехав в больницу через час после смерти пациента. Она не помнила сейчас, что именно он говорил, но в тот момент она его не боялась. И не было этой магической ауры, которая засасывала ее будто в болото. Монолог дался нелегко. Она инстинктивно хотела отгородиться от него. Избавиться от него. Потому что… что?
— Справедливо, — наконец произнес Рамон глухо. — И все же я буду надеяться, что когда-нибудь вы примете мое приглашение на ужин и позволите доказать вам, что я не так уж плох. И совершенно не опасен. По крайней мере для вас.
Неожиданно для себя самой Офелия сделала шаг вперед и протянула ему руку. Адвокат отреагировал с небольшой паузой. Он пожал узкую ладонь доктора и разорвал контакт прежде, чем она успела сообразить, что почувствовала.
— Я верю вам на слово, — проговорила Лоусон. — Вы не враг. И не друг. Я могу идти?
— Еще минуту.
Рамон подошел к ней. Он смотрел ей в лицо так внимательно, будто увидел там что-то необычное. Звуки мира исчезли. Она слышала только стук собственного сердца. Загипнотизированная его взглядом, она не могла отвести глаз, и теперь рассматривала это красивое лицо с четкими благородными чертами, тонким носом и высоким лбом. Опушенные темные ресницами глаза чуть сощурены. Он изучал ее, буквально ощупывал взглядом, снимая слой за слоем и докапываясь до такой глубины, о существовании которой, наверное, она и не задумывалась.
— Вы очень красивая женщина, — наконец сказал он чуть слышно. — И мне искренне жаль, что я причинил вам боль. Я исправил это на бумаге. Если о чем и могу мечтать, то только о том, чтобы вы не воспринимали этот разговор как необходимость. Сейчас я исчезну, как вы просите. И буду надеяться, что когда-нибудь вы сможете меня простить.
Он сделал шаг назад, и магия рассеялась. Грустно улыбнувшись, Рамон наклонил голову в знак прощания, и вышел из кабинета.
Офелия медленно опустилась на диван.