Мальчишка был симпатичный, с узким лицом, длинным носом и голубыми глазами. Густые спутанные кудри тёмно-рыжего цвета отливали золотом. И весь он был тонкий и гибкий, со скрытой силой в широких плечах и длинных пальцах крепких рук. Он чем-то напоминал щенка гончей, такой же породистый, и такой же несчастный, как щенок, брошенный под дождём. Его костюм из простого сукна был сшит с претензией на элегантность, а рука сжимала потемневший эфес старинного меча с филигранной гардой и узорчатым клинком, воткнутым в землю. Мы уже пару часов вели этот трудный разговор, сидя под раскидистым дубом. Его губы кривились то ли от злости, то ли от обиды, и он изредка бросал взгляд туда, где вокруг костра сидели, поглядывая на него, его приятели, такие же беспризорники, потерявшие кров и семью, и принятые им под покровительство.
— Этот мир жесток, ангел, — быстро говорил он, глядя на меня. — Понимаешь, можно родиться в шалаше пастуха или в замке барона, но ты ни от чего не защищён! Думаешь, я был счастлив дома, когда у меня ещё был дом? Мой отец хотел, чтоб я стал жрецом в Храме Милосердия. Я! В Храме Милосердия! Он же сам всегда называл меня волчонком! Но я младший сын, и должен был обеспечить ему и братьям прощение милосердных богов, как будто такие существуют! А потом их убили! Всех! У меня на глазах! Я сам чудом остался жив, и всё что у меня есть, это вот этот меч! Он нужен мне, чтоб выживать в этом мире, хотя я не знаю, доживу ли до следующего утра.
День клонился к вечеру, и сидеть на камне мне было холодно и неудобно, но я не решалась убрать крылья, чтоб не утратить ту хрупкую связь, что установилась между мной и этим несчастным мальчиком — ровесником моих младших сыновей. Он сам начал этот разговор, ища какой-то помощи и тут же отвергая её из гордости. Он говорил, говорил, срываясь на крик, но не я вызвала его гнев. Он жаловался на мир и чего-то ждал от меня.
— Посмотри, как всё несправедливо в этой жизни, ангел, — продолжал он. — Сильные убивают и калечат слабых, богатые грабят бедных. И этому нет конца, из этого нет никакого выхода. И что я могу сделать? Разве могу я в этом грязном лесу надеть белые одежды Милосердия? Я же вынужден убивать и красть, чтоб прокормить своих друзей. И я буду это делать, потому что выжить и добиться чего-то в этом мире можно только одним способом — стать сильным.
— По-твоему, сила всегда предполагает несправедливость? — поинтересовалась я.
— Я не видел другой, — ответил он, взглянув мне в глаза.
— Ты говоришь о несправедливости, Эдам, но скажи, кто творит её? Разве боги?
— Люди, но боги закрывают на это глаза.
— Ты хочешь, чтоб тебя вели за руку по твоему пути? Твой отец пытался вывести тебя на путь Милосердия, пусть по своим эгоистичным причинам, но ты противился этому. Ты хочешь сам руководить своей жизнью, и тут же говоришь, что поступаешь как все, потому что так принято. Что изменилось? Воля твоего отца сменилась правилами поведения других, и всего-то.
Его взгляд стал настороженным.
— О чём ты, ангел?
— Я о том, что справедливость и несправедливость — это не воля богов, а деяния людей. Подумай сам, ваш сосед напал на ваш замок и убил твою семью. Разве это была воля богов? Или воля одного человека, свершившего зло и изменившего тем самым твою жизнь. А сегодня ты не дал своим друзьям убить этих бедных крестьян на дороге, позволив им пройти дальше, и даже не стал забирать у них их жалкие гроши, потому что увидел на руках у женщины больного ребёнка. Ты не совершил зла, эти люди будут жить, и тот мальчик, может, поправится, и его мать расскажет ему о том, как молодой разбойник подарил им жизнь. Это — не воля богов, Эдам, это твой поступок. На одно мгновение ты остановил в этом лесу поток несправедливости. Именно так всё и делается. Каждый человек делает свой выбор в каждый текущий момент и множит тем самым добро или зло.
— Мой поступок — капля в море, — возразил он.
— Из капель состоит река, Эдам. Ливень состоит из капель, как и водопад. Слабость и сила определяется не тем, какой груз может поднять человек, а тем, может ли он сам управлять своей жизнью. Ни ты, ни я не можем изменить этот мир в одночасье, но мы можем сделать свой выбор и следовать ему. Однако всё дело в том, что при этом нам приходится принимать на себя ответственность за этот мир, а это — самое сложное. Либо мы помогаем ему катиться в пропасть, либо из последних сил держимся, не давая ему окончательно погрузиться во тьму.
— Тебе легко говорить, — заметил он. — Ты ангел, там, где ты живёшь, нет зла и горя. У тебя есть крылья и твой огненный меч. А что изменится, если я своими слабыми силами попытаюсь противостоять этому миру?
— Мне трудно возражать, мой мальчик, разве что, сказать, что и у меня не всегда были крылья, да и свой меч я нашла не так что б очень давно. Но за всё время моих скитаний я поняла одну вещь: нам, действительно, не дано изменить весь мир, но изменить судьбу одного человека нам по силам. Как ты сегодня изменил судьбу нескольких человек, просто позволив им жить дальше. И для них это значит очень много. Скоро они устроятся на ночлег, а потом они встретят светлое утро, услышат щебет птиц, голоса своих близких. Ты не просто сохранил их для мира, ты сохранил весь этот мир для них. Лишь одним актом милосердия.
Он задумался, а потом вздохнул и поднял на меня глаза.
— Понимаешь, ангел, мне всегда казалось, что в моей груди идёт смертельная битва. Там бьётся белый лебедь Девы Лардес с чёрным орлом Тьмы, и я с ужасом думаю, что будет, если однажды орёл победит? Я опущусь в бездну, которая меня и манит, и пугает. Я словно стою на её пороге и чувствую то могущество, которое она мне обещает, но при этом я знаю, что мне придётся заплатить за него своим живым сердцем. А без него, чтоб я ни получил взамен, я никогда не узнаю счастья.
— Просто реши для себя, какую сторону ты хочешь избрать, и следуй своему решению. Поддержи ту птицу, которая понесёт тебя туда, куда тебе надо.
— Я полагал, что ты скажешь, что я должен следовать за лебедем.
— Я не могу навязывать тебе своё решение, чужие решения редко исполняются до конца. Я давно сделала свой выбор, но, уверяю, он вёл меня по не таким уж гладким дорогам. Хотя, если честно, другого выбора у меня и не было. А что ты будешь делать со своей жизнью, решать тебе.
— Ты странный ангел! — воскликнул он, откинув голову. — Мне всегда казалось, что духи указывают путь и поучают, а ты советуешь мне сделать выбор самостоятельно. А если он тебе не понравится?
— И что? Отвечать за него тебе, а не мне. И ты, а не я, будешь пожинать его плоды. Так что, сам понимаешь, навязывать тебе что-то с моей стороны было бы неправильно. Я чувствую в тебе силу, Эдам, силу духовную, но ты на распутье. К сожалению, я не могу помочь тебе выбрать дорогу. Рано или поздно ты сделаешь это сам.
— Я уже сделал, — заявил он, усмехнувшись. — И ты мне помогла. Ты объяснила мне, что главное в этой жизни не то, что делают другие, а то, что считаю нужным делать я. Тебе не придётся раскаиваться в том, что ты оказала мне эту помощь. Ты не спросишь, что я выбрал? Ты уже знаешь, да? Ты же ангел! И ты права. Мне понравилось, как смотрели на меня эти крестьяне, когда я отпустил их. Не думаю, что убить их было бы приятнее.
Я смотрела на него и думала, что было бы хорошо, если б принятое им сейчас решение вело его дальше всю его жизнь, но, увы, этот мир был, действительно, слишком жесток, чтоб так просто было придерживаться своего пути, особенно, если он идёт против всех.
Так странно протекала теперь моя жизнь, словно забрав из сейфа на «Пилигриме» свой лучевой клинок, я подписала контракт на исполнение обязанностей ангела. Постоянно случалось что-то такое, что требовало от меня проявления моей новой сущности. Я то и дело сквозь шелест далёких молитв слышала голоса, звавшие меня, и бросалась на помощь. И мне удавалось помочь. Всегда, не важно, пришлось ли мне выводить из болота путников, подсказывать селянам, где искать заблудившуюся в лесу корову, мирить поссорившихся влюблённых или лечить умирающего ребёнка паломников, нёсших его в луар для исцеления у алтаря Девы Милосердия. И чем больше мне приходилось вмешиваться в эти дела, тем яснее я понимала, что нет в моей новой работе никаких мелочей, потому что каждый мой «вылет на задание» что-то менял в судьбах людей, просивших меня о помощи, возвращал им надежду и наполнял верой в себя. Мне немало пришлось потрудиться, чтоб уговорить одинокую престарелую матрону, живущую в небольшом городке, взять под опеку двух голодных сирот, но залетев к ним через день, я увидела, как принаряженные малыши играют в её маленьком садике, а она сидит в плетёном кресле и на её вечно недовольном лице светится мягкая улыбка.
Помогать крестьянам, попавшим в засаду, устроенную шайкой беспризорников, мне даже не пришлось. К тому времени, как я появилась, предводитель мальчишек Эдам уже сам всё решил и, несмотря на ворчание своих друзей, отпустил перепуганных путешественников дальше. Я задержалась только лишь потому, что они увидели меня и оказались так впечатлены моими крыльями, что едва не попадали ниц, и только Эдам стоял твёрдо, как скала, и смотрел на меня исподлобья. И вскоре я поняла, что это «задание» состояло не в спасении беззащитных путников от злых лесных разбойников, а в том, чтоб выслушать этого мальчика и помочь ему оформить в своём сознании то, что он итак уже знал в своей душе. Мы расстались с некоторым сожалением, и он ещё какое-то время махал мне рукой, когда я поднималась над кронами деревьев. Я простилась с юным атаманом разбойников, и он отправился к своим друзьям, которые всё ближе жались к огню в подступающих прохладных сумерках. А мне пора было возвращаться в замок Повелителя Теней. И, по крайней мере, этот день был прожит тоже не зря, хоть он и не приблизил меня к моей самой главной цели.
А в этом деле всё выглядело совершенно безнадёжно. Моя надежда, что со временем Бен привыкнет ко мне, слегка расслабится и, став чуть более откровенным, даст мне хоть какую-то зацепку, которая выведет меня на догадку, как можно оживить звездолёты, так и не оправдалась. Всё было зря. Встречались мы редко, и, как мне казалось, именно потому, что он опасался, что я незаметно вызову его на откровенность и что-то выведаю. Иногда он от скуки или из любопытства приглашал меня на ужин и пытался выяснить, где я постоянно пропадаю и что делаю, а я в отместку делала таинственный вид и дразнила его полуправдой, которая выглядела загадочно и непонятно. Иногда я расспрашивала его о реалиях этого мира, и он начинал отвечать с удовольствием, а потом вдруг бросал на меня подозрительный взгляд и сворачивал разговор, замыкаясь в своём гордом молчании.
Куда более информативным оказалось для меня общение с Элом. Он был человек простой, я б даже сказала недалёкий, и в какой-то момент я вдруг поняла, что он что-то недоговаривает об обстоятельствах смерти Азарова. Очень осторожно я начала расспрашивать его, но он понял, что проговорился, и пытался выкручиваться, запутываясь всё больше, а потом растерялся и поспешил ретироваться. И после этого случая он не давал мне больше возможности поговорить с ним наедине, ограничиваясь только формальным исполнением обязанностей мажордома при Бене.
Я раздумывала о том разговоре, о тех невинных темах, что вдруг настораживали Бена и заставляли его замыкаться, и при этом чувствовала, что разгадка находится где-то рядом. Она понятна и настолько очевидна, что оба они пребывают в крайнем беспокойстве, что я вдруг взгляну на это дело под каким-то другим углом и всё пойму. Но как раз этого нужного угла я найти и не могла, подходя к этой истории то с одной стороны, то с другой. С какой не посмотри, а очевидным было то, что Азаров нашёл способ оживить двигательные системы «Паладина», Бен его убил, и с его смертью всё прекратилось, а баркентина снова превратилась в странное и изысканное украшение в глубине южных лесов континента.
Когда я вернулась в замок, на восточные горы уже опустились синие сумерки, но было в них что-то необычное, холодное и безжизненное, словно я смотрела не на привычный уже ландшафт, а вдруг оказалась на далёкой мёртвой планете, где нет атмосферы, а её поверхность покрыта пиками скал, иссохших от неумолимого дневного жара и вымороженных ночной стужей. Из-за этого странного ощущения, и вечно клубящиеся вокруг Грозовой горы чёрные тучи казались ещё более чёрными и зловещими. Пролетев сквозь них, я поразилась грохоту нескончаемого грома и ярким мертвенным вспышкам белых молний, которые раз за разом били в башни замка, будто стремились их разрушить.
На террасах башен в этот раз никого не было. Торчавшие здесь обычно караульные попрятались за стенами и с трепетом наблюдали за разгулявшейся стихией. Я, как обычно, прошла по длинному коридору, который вёл в мою комнату, и вошла в неё. Было странно, что на этот раз камин оказался холодным, а осветительные панели потолка стали тусклыми и нервно мигали. Мне это совсем не понравилось, и я тут же отправилась на поиски кого-нибудь, кто объяснил бы мне, что здесь, чёрт возьми, происходит.
Бена и его разномастную армию я нашла в трапезном зале, где они все сидели за длинным столом, поедая очередного неудачливого оленя и запивая его потоками эля и вина. Ничего необычного в этом не было, разве что то, что на этот раз не чувствовалось оживления, царившего за столом, так раздражавшего Бена и злившего Эла. Сидевшие за столом бродяги и рыцари были молчаливы и мрачны, как на поминках. Эл расстроено рассматривал куски мяса на своей тарелке, а Бен, откинувшись на высокую спинку стула, нервно постукивал пальцами по столу, глядя куда-то в угол. Проследив за его взглядом, я увидела бледную женщину в белой рубашке, горло которой представляло собой сплошную рану, а грудь была залита кровью. Зрелище было ужасным, а девица к тому же мрачно взирала на Бена, словно что-то требуя от него. Подходя к столу, я подумала, как повезло бедному Элу в том, что он не наделён столь острой чувствительностью и не видит эту странную гостью, присутствие которой точно отбило бы у него остатки аппетита.
Впрочем, Элу итак было не до еды. Он был чем-то обеспокоен и даже не сразу увидел меня рядом с собой, а, заметив, какое-то время взирал с таким испугом, будто я сама была призраком.
— Эл, подай даме стул, — раздался глубокий баритон Бена, и он вскочил, поспешно исполняя это распоряжение.
Я села за стол, стараясь не смотреть в угол. Честно говоря, я проголодалась. Эдам предлагал мне присоединиться к трапезе его друзей, но тот кролик, что им удалось подстрелить в лесной чаще, был слишком мал для их растущих организмов. Потому я наплела что-то про то, что не ем человеческую пищу и питаюсь энергией ветра. Это их порадовало, а я осталась голодной. Потому сейчас я с удовлетворением восприняла возникновение передо мной большой тарелки с куском жареной оленины, двух печёных картошек и вороха политой уксусным соусом зелени. Взявшись за двузубую вилку, я принялась за еду, размышляя, почему Бен до сих пор не обзавёлся нормальными столовыми приборами и вынужден так же, как я, пользоваться этим неудобным предметом, сильно напоминающим орудие пытки.
— Как прогулка? — спросил Бен, переведя взгляд с призрака на меня.
— Хорошо, познакомилась с очень интересной компанией. Малолетние разбойники, которые держат в страхе всю округу.
— Вы их спасли? — в его голосе послышалась ирония.
— Нет, я убедилась, что они сегодня не натворили глупостей, и улетела. Всех спасти нельзя, вы же знаете. А как у вас дела?
— Как обычно.
— Правда? — я взглянула на Эла, смотревшего на меня как-то странно. — А мне показалось, что сегодня в замке что-то случилось. Шторм наверху, перебои с освещением в моей комнате. И призрак в том углу.
Эл испуганно обернулся туда, куда я ткнула вилкой, и повернулся к Бену.
— Вы тоже её видите? — поинтересовался Бен.
— Ну, да… Так что происходит?
— Недобрая ночь. Иногда такие случаются.
— Кто-то умер? — я окинула взглядом мрачную компанию, сидевшую за столом.
По причине молчания мой вопрос был услышан всеми, и на меня посмотрели со сдержанным неодобрением.
— Пока нет, — ответил Зикур, который не слишком тушевался при мне. — Но, как и сказал повелитель, ночь недобрая и может закончиться очень плохо. В прошлый раз это была поножовщина, а до этого обрушилась левая башня и два человека погибли под обломками.
— Значит, такие ночи уже случались? — уточнила я. — И с чем это связано? Какие-то природные явления или неудачная астрологическая обстановка?
— Понятия не имею, — проговорил Бен. — Но именно в такие ночи появляется этот призрак и требует отмщения.
— Отмщения за что? — спросила я, не отрываясь от процесса еды. — И кому?
— За ритуальное убийство, я полагаю, тем, кто убил.
— Может, не будем говорить об этом, — нервно попросил Эл, но я мотнула головой.
— Это прекрасная тема для подобного застолья в такую ночь. Придаёт происходящему налёт готичности. Бен, вы знаете, кто эта девица и что с ней произошло?
— Я пойду к себе! — заявил Эл и, взяв свою тарелку, поднялся из-за стола, но, подумав, снова сел и мрачно взглянул на меня.
— Её звали Генриеттой, — ответил Бен, не обратив внимания на метания своего приятеля. — Она была горничной у баронессы де Витри, которая живёт в своём замке неподалёку от городка Бренне, что расположен чуть севернее Магдебурга и славится своими лечебными источниками. Девицу убили во время какого-то магического ритуала, с тем, чтоб получить её кровь. На свою беду, она слишком берегла девственность, и потому оказалась единственной подходящей жертвой в замке. Такие ритуалы проводятся её хозяйкой именно в подобные недобрые ночи. То есть в такие ночи эту ведьму можно застать на месте проведения ритуала.
— Занятно, — кивнула я, по-прежнему не глядя на привидение. — И что, сегодня тоже будет такой ритуал?
— Сегодня будет особый ритуал, и меня он сильно тревожит, потому что приведёт в беспокойное состояние неопределённое количество почивших душ. Я опасаюсь, как бы они не явились сюда вслед за этой девицей.
— Даже так, — я отложила вилку и повернулась к Бену. — А что там будет происходить?
— Это всё последствия неких давних событий, когда в замке жила другая баронесса де Витри, которую звали Греона. Она была ведьмой и, как говорит эта несчастная тень, с помощью приворотного зелья околдовала барона де Витри, вышла за него замуж, а затем убила его. Она занималась колдовством, изводила врагов и ненужных мужей своих подруг и клиенток ядом и насылаемыми проклятьями, пила кровь младенцев, чтоб сохранить молодость. В конце концов, у магистрата Бренне лопнуло терпение, они наняли какого-то специалиста в Магдебурге, он организовал карательную экспедицию в замок, Греону поймали и повесили. Теперешняя владелица замка баронесса Жеанна — её дочь, занимается тем же, но колдовской силы не имеет, потому раз в год проводит ритуал на кладбище. Вызывает дух матери и даёт ей младенца, чтоб та выпила его кровь и сохранила красоту в могиле, а та в благодарность на целый год передаёт ей свою силу.
— Это легенда? — недоверчиво спросила я.
— Вспомните, в каком мире мы живём, командор. Я не могу поручиться, что всё это правда, но кое-что вполне может ею быть. Тень Генриетты утверждает, что несколько раз участвовала в этом ритуале, в составе шести ведьм, призывавших седьмую. Она сама видела, как баронесса де Витри с помощью какого-то амулета поднимала тело матери из могилы и та выглядела как живая. И это тело действительно пило кровь младенца, которого приносила каждый раз некая знахарка-травница по имени Бригитта.
— Так, вот с этого места поподробнее, — остановила я его. — То есть вы вот так спокойно мне говорите о том, что скоро где-то не так чтоб очень далеко отсюда произойдёт убийство ребёнка, и сами спокойно сидите за этим столом?
— А что я могу сделать? — поинтересовался он. — Смерть ребёнка меня тревожит, но ещё больше тревожит то, что, по мнению этого призрака, под действием ритуала не только старая ведьма поднимается из могилы, но вместе с ней и другие похороненные там. Ритуал происходит на кладбище, где построен склеп Греоны де Витри. И все, кто там лежит, встают из могил и до утра слоняются по округе, стеная и внушая ужас мирному населению. Не исключено, что это приводит к очередным жертвам. Суеверные люди слишком болезненно реагируют на восставших мертвецов. Я уж не говорю о том, что последнее время все неупокоенные души так и тянутся сюда. Их тут слишком много. И далеко не всем им я могу помочь. Ещё пару часов назад я понятия не имел, что эта ночь настаёт, пока перед самым ужином не увидел несчастную Генриетту. Я при всём желании не смог бы добраться до Бренне за оставшееся время, да и не знаю где он. Потому я бессилен!
— А помощи попросить не судьба? — уточнила я, сурово глядя на него.
— А что вы можете сделать?
— Я могу добраться туда вовремя, разогнать шабаш, сжечь ведьму и спасти младенца. Но мне нужна дополнительная информация. Я могу поговорить с этой… Генриеттой?
— Нет, она не может говорить. Она делится со мной образами, и поверьте, это страшно.
— Полагаю, не страшнее современных фильмов ужасов в формате 6D из наших англосаксонских колоний. Если она не может поделиться образами со мной, то делитесь вы полученной от неё информацией. Итак?
— Судя по всему, ритуал проходит на кладбище за городом, — пожал плечами он. — В самое тёмное время ночи, то есть у вас ещё около пятнадцати часов в запасе. Участницы шабаша… Хотя нет, это неправильное определение, и оно может ввести в вас в заблуждение. Шабаш придумали инквизиторы, как злую пародию на католическое богослужение, а здесь всё иначе. Итак, шесть ведьм съезжаются на кладбище, баронесса де Витри привозит с собой музыканта с волынкой. Травница Бригитта приносит ребёнка. С ней какая-то девчонка, которая приглядывает за ребёнком, пока он не понадобится. Все ведьмы верхом, в доспехах и вооружены, как рыцари.
— Зачем?
— Не знаю, но, возможно, они хорошо помнят, что случилось с их покровительницей Греоной, и готовы дать отпор недоброжелателям. Они зажигают костёр, бросают в него какие-то травы и кристаллы серы, бьют мечами в щиты и под волынку поют гимны. Потом идут в склеп, вскрывают надгробие и кладут на грудь тела Греоны амулет. Баронесса произносит заклинание и её мамаша просыпается. Под звуки волынки ей приносят младенца, она прокусывает ему артерию, выпивает кровь, касается лба дочери, передаёт ей силу и падает обратно в могилу. Надгробие закрывают и все едут в замок баронессы праздновать успешное завершение колдовства.
— Какая мерзость, — прокомментировала я.
— А вы хотели бы, чтоб такой ритуал выглядел, как открытие Дельфийских игр?
— Я хотела бы. Впрочем, если чего-то хочется, то нужно что-то делать. Что б вы сделали, окажись вы там в нужное время?
Он задумался.
— Я бы уничтожил тело ведьмы. Нет тела — нет ритуала.
— А бесплотный дух?
— Вряд ли он может быть носителем колдовской силы, нужно что-то более осязаемое. К тому же бесплотный дух никому не сможет прокусить артерию.
— Логично, — согласилась я. — А как его уничтожить, это тело?
— Это не сложно. Это обычный кадавр, то есть мёртвое тело, в который на какое-то время возвращается дух. Он же, этот дух, возможно, поддерживает тело нетленным. Значит, здесь сработают любые методы, применяемые против живых мертвецов, то есть зомби.
— Соль и огонь?
— Да.
— Что после этого?
Он изобразил улыбку.
— У меня вряд ли возникло бы желание связываться с шестью вооружёнными ведьмами. Для этого нужна не только отвага, но и немалый запас глупости.
— А амулет? Он вас не заинтересовал?
— Заинтересовал, ещё как… — согласился Бен. — Но я не уверен, что смог бы отнять его у ведьмы, не убивая её. Вы ещё не забыли, что у нас действует запрет на убийство?
— Как приятно слышать это от вас! — съехидничала я.
— Я — другое дело.
— Но ребёнка-то надо спасти! — напомнила я. — Благополучие мёртвых — это, скорее, по вашей части, а вот меня интересуют живые. Потому мне придётся отнять у них младенца и доставить его в безопасное место. Как вы думаете, на кухне есть соль?
— Там есть даже масло, которое очень хорошо горит. Могу также одолжить зажигалку.
— У меня есть… — пробормотала я и, наконец, заставила себя взглянуть на окровавленную девицу в углу, которая прислушивалась к нашему разговору.
Это была едва ли не самая неприятная часть подготовки к моей вылазке, но делать было нечего. Я встала из-за стола, подошла к ней и поднесла пальцы к её лбу. Он был ледяной. Я закрыла глаза и увидела несущиеся подо мной вершины гор, потом тёмные леса и, наконец, синеватую равнину, заполненную клочковатым туманом, из которого поднимались покосившиеся надгробия. А над всем этим — серое здание усыпальницы с квадратными колоннами и лежащим на них тяжёлым портиком. Оно было таким громоздким и монолитным, будто строители хотели придавить то, что в нём скрывалось, запечатав под тоннами камня.
— Я знаю, где это, — кивнула я, открывая глаза, и встряхнула рукой.
На пальцах ощущалось неприятное покалывание. Я поняла, что Генриетта сама была ещё той штучкой, и в рай она вряд ли попадёт, а значит, её спасение не по моей части. Меня саму удивило, как просто я пришла к такому выводу и, не испытывая к ней жалости, отправилась на кухню искать то, что мне так необходимо для моей очередной миссии.
Перед моим мысленным взором всё ещё стояла мрачная картина заброшенного кладбища, и я уже пожалела, что упомянула о жутких фильмах ужасов, которые запрещены на Земле из-за губительного воздействия на человеческую психику. Они используются только в специализированных центрах по подготовке десантников и агентов безопасности, которые могут столкнуться с подобными обстоятельствами. Наше подразделение тоже включили в программу такой подготовки, и честно признаюсь, лучше десять раз пройти по полигону для подготовки спецназа, сквозь силовые поля, гравитационные ловушки и огненные галереи, чем один раз погрузиться в этот фантасмагорический кошмар. Хорошо ещё, что нас к этому готовили и сопровождали проход профессиональные психологи, занимающиеся проблемами страха. Но, с другой стороны, каждый проход становился всё легче, а после казалось, что ничто мистическое уже напугать не может. И всё же я рада была победно завершить подготовку по этой программе и постаралась выбросить всё увиденное из головы, надеясь, что мне не придётся столкнуться с этим наяву. И вот, посмотри ж ты! Я собираюсь лететь на самое настоящее кладбище, где скоро из могил восстанут мертвецы, а кругом под волынку будут плясать ведьмы и бить мечами в щиты. И почему я не пошла учиться на кондитера?
Соль и масло действительно нашлись на кухне в достаточном количестве. Соль мне щедрой рукой отсыпала из большого мешка в маленький мешочек Миси, а кухарка вручила горшок с маслом, которое по её словам, в блюдо не годилось, а для лампы — в самый раз. Меня это устроило. Сложив мешочек и горшок в котомку, я проверила экипировку и покинула замок.
Ночь действительно была какая-то странная, небеса светились изнутри бледноватым светом, который ложился на землю леденящей изморозью. Казалось, что проплывающие внизу кроны деревьев нарисованы на листе бумаги голубовато-серой краской. Воздух был влажным и прохладным. Порой налетал ветер, но вместо того, чтоб подхватить меня и нести дальше, он только топорщил перья крыльев и нагонял неприятный озноб. К счастью, полёт был недолгим. Я пролетела над городом Бренне, с удивлением увидев на его узких улицах необычное оживление. Там было много людей, много факелов, свет которых отражался от доспехов и оружия. Я слышала гул голосов и ржание лошадей, а потом увидела на утопающей в мутном тумане равниневозле города ровные ряды белых шатров и костры между ними. Этот лагерь был велик и сильно озадачил меня. Я даже сделала над ним круг, но потом вспомнила, что у меня полно других дел и полетела дальше. За равниной располагалась небольшая гряда низких гор, в расщелинах которых бледно светились подёрнутые паром озерца, вокруг них были построены бедные хижины, навесы и красивые домики, низкие, окружённые террасами и украшенные узорчатыми бордюрами на крышах. Видимо это были знаменитые купальни. Кстати, устойчивый запах сероводорода, поднимавшийся от озёр, подтверждал это.
Миновав горную гряду с купальнями, я пролетела над тёмной массой густого непролазного леса, вдалеке появился обрывистый утёс с высоким замком на вершине, стены которого были слабо освещены факелами, а внизу, наконец, показалось то самое кладбище.
Я опустилась ниже и пролетела над ним. Да, оно выглядело именно так, как в видениях Генриетты, тонущее в тумане, над которым поднимались покосившиеся, выщербленные непогодой и временем надгробные камни. Над ними в самом центре стоял куб усыпальницы, складывающийся из массивных колонн и возложенной на них громоздкой плиты. Опустившись ниже, я встала на землю, покрытую мхом, и осмотрелась. Что-то подобное я уже видела и не в фильме ужасов. Это было когда-то очень давно, на далёкой планете под названием Кронвер. Она была погружена в вечную магическую ночь и по ней тоже ходили мертвецы. При этом воспоминании я невольно передёрнула плечами и осмотрелась. Нет, здесь пока никаких зомби не наблюдалось. Только было очень тихо, и иногда сквозь туман вспыхивали на могилах блуждающие огоньки. Может, это были светлячки, или так выглядели из-за струящегося синеватого тумана гнилушки.
У меня не было ни малейшего желания проверять, что это. «Я здесь по делу», — напомнила я себе и решительно направилась к склепу. Дверь в него была ниже уровня земли, к ней вели скользкие, покрытые слизью и мхом ступени. Спустившись к высокой широкой двери, в которую мог въехать всадник, я попыталась открыть её. Ручки на двери не было, зато была замочная скважина. За неимением ключа, я достала свой лучевой меч и, выпустив немного клинок, вставила его в скважину. Заструился лёгкий белёсый дымок, что-то внутри щёлкнуло, и дверь приоткрылась.
Фонаря у меня при себе не было, но на стене были установлены два просмолённых факела. Я зажгла их и подошла к каменному саркофагу, на крышке которого лежала статуя юной красавицы с вьющимися волосами, облачённой в тончайшую тунику, сквозь которую виднелось прекрасное тело. Из-за игры света, падающего от факелов, казалось, что статуя дышит, и веки её чуть вздрагивают, словно она находится на грани сна и бодрствования и вот-вот проснётся.
Статуя была хороша, но долго разглядывать её резона не было. Я без особого труда сдвинула крышку, которая, как оказалось, была закреплена на механизме, позволяющем легко открыть её, и замерла от неожиданности. Внутри саркофага лежала молодая женщина, с которой и была скопирована эта необыкновенная статуя. Она была юна и красива, на белом лице играл розовый румянец, рыжие волосы мерцали золотистыми завитками, и ресницы чуть вздрагивали, словно она, и правда, готова была вот-вот проснуться. Она была прекрасна, но всё же от одного взгляда на неё у меня по спине пробежал табун крупнокалиберных мурашек. Любоваться этим кадавром я не могла, напротив, захотелось задвинуть крышку и идти куда-нибудь подальше по своим, без сомнения, очень важным и срочным делам.
Конечно, я никуда не пошла. Я достала из котомки мешочек с солью и щедро посыпала тело в гробу. Реакция была, как обычно у зомби, правда без истошного визга и прыжков на стену. Там, где упали песчинки соли, плоть начинала чернеть и съёживаться, и вскоре то, что лежало передо мной, перестало походить не только на статую, но и вообще на что-то человекоподобное. После этого я уже спокойно полила это нечто дурно пахнущим маслом и, достав зажигалку, подожгла. Огонь вспыхнул так ярко, что я отшатнулась. Где-то на улице раздался странный рёв, хотя, может, это был порыв ветра, пробившийся сквозь деревья ближайшего леса, или какой-то зверь в чаще.
Я стояла над горящей могилой, глядя, как очищающий огонь выжигает всё внутри. И когда он, наконец, опал и погас, там ничего не было, только толстый слой чёрной неприятной копоти, покрывшей внутренность каменного ящика. Ведьма сгорела быстро и без следа. Я где-то слышала, что так горят только ведьмы, не оставляя после себя никаких останков кроме грязной копоти. Я закрыла крышку и, потушив факелы, вышла из усыпальницы. Первая часть моего плана была выполнена безупречно. Теперь оставалось только ждать.
Осмотревшись, я решила, что лучшим местом для этого будет крыша склепа и, взлетев туда, присела на каменную плиту. Вокруг было тихо, на могилах покачивались обрывки тумана, медленно закручиваясь в смерчи и принимая самые странные очертания. Те бледные огоньки, что я заметила раньше, медленно парили от одного памятника к другому и иногда, собравшись в группки, устраивали странный неторопливый танец. Их движение завораживало, наполняя душу каким-то странным покоем. Потом они разлетались в стороны и продолжали своё путешествие над могилами. Где-то очень далеко залаяла собака, и по кронам деревьев чернеющего вдали леса прошёлся ветер, вызвав унылое гудение и треск веток.
Мне уже не было страшно. Может, потому, что ведьма Греона окончательно убралась отсюда, и жуткая атмосфера, которую она создавала вокруг себя, рассеялась. Теперь тут царило умиротворение и лёгкая грусть. Синеватый покров, лежащий на предметах, делал унылый пейзаж немного романтичным, подобным иллюстрации из томика готической поэзии. Запустение и тишина, как в забытом мирке в глубинах Тьмы, где уже давно нет живых душ, да им там и нечего делать. Только тишина, забвение и вечный покой.
Я сидела на холодной плите, любуясь необычной картиной, и всё больше погружаясь в печальную меланхолию этого места. По светящемуся внутренней синевой небу пробегали тёмные тени лёгких облаков, и странно было не видеть на нём обычную спутницу таких видений, бледную задумчивую луну. Со временем я поддалась этому настроению, ощущая себя этаким печальным ангелом среди пустоты и разбитых надежд. Не то, чтоб я думала о чём-то конкретном, просто магия места и момента повлияла на меня, и я окунулась в эту призрачную голубую пустоту, внимая далёким звукам и окружающей меня тишине. Может, именно поэтому я сначала просто отметила про себя раздавшийся где-то неподалёку от меня медленный стук копыт и звон упряжи. Лишь когда совсем рядом раздалось тихое ржание, я встрепенулась, поняв, что артисты начинают подтягиваться к месту своего мрачного спектакля, а расстилающийся передо мной ландшафт вполне соответствует декорациям какого-нибудь готического спектакля. Ну, или что-нибудь из Шекспира, например сцены с тремя ведьмами из «Макбета».
Словно в ответ на эти мысли из тумана выехало что-то странное, некая пародия на эту трагедию, потому что в этом образе соединились и ведьма, и Макбет. Ну, и его леди, вероятно, тоже. На площадку перед склепом медленно вышел высокий конь чёрной масти, в седле которого сидела крупная мускулистая женщина с тёмными густыми волосами и круглым лицом. Самым интересным было то, что на ней были только доспехи, то есть под ними, похоже, ничего не было. Наручи и поножи были надеты на мощные руки и ноги, отделанный чернёным узором панцирь имитировал форму женской груди, а юбку заменяла длинная кольчуга, доходившая до середины бёдер. Эта суровая амазонка остановила коня и легко спрыгнула на землю. Ширине её плеч позавидовал бы иной мужчина, а висящие на поясе кинжал и длинный меч выглядели на ней, как лёгкие погремушки. В бледном голубоватом свете на её груди поблёскивала цепь со странным медальоном. Цепь и сама была необычной, составленной из тонких филигранных цилиндров, а медальон чем-то напоминал старинный навигационный прибор с подвижными кольцами по краю, покрытыми какими-то знаками, и жёлтым, медово светящимся камнем в центре.
Оглядевшись, амазонка свистнула, и тут же из кустов появился худой носатый человек в тёмном костюме с волынкой, а потом из леса вышла ещё одна женщина в доспехах, за которой плелась сонная измождённая девица со спелёнутым младенцем на руках. Эта вторая ведьма, а в том, что это ведьма, не было никаких сомнений, выглядела, как пародия на первую. Она была низенькой и сутулой, с длинными волосами серого цвета, кое-как заправленными под холщёвый чепец. На ней тоже ничего кроме доспехов не было, но доспехи эти были бутафорскими, склёпанными из тонкой жести, которую не то что мечом, даже кинжалом пробить было бы совсем несложно. Подойдя к первой, эта поклонилась и подобострастно что-то забормотала, указывая на девицу позади себя. Я могла только разобрать многократно повторяющееся обращение «ваша светлость», из чего сделала вывод, что эта амазонка и есть баронесса Жеанна де Витри.
Следом за этими персонажами появились ещё четыре дамы. Они также прибыли верхом в доспехах, надетых на голое тело, с распущенными волосами. Их доспехи были скорее нарядными, чем надёжными, к тому же из-под металлических пластин виднелись мягкие прокладки из бархата. Впереди ехала высокая худая дама со светлыми волосами. Её лицо было аскетично худым, но при этом не лишено некоторой странной красоты, наводящей на мысль о её аристократическом происхождении. Её шея, руки и ноги были бледными и тонкими и совсем не подходили к воинственному облачению. Вторая была рыжей красавицей с весьма аппетитными формами. Она единственная с радостным возбуждением осматривалась по сторонам, словно въезжала не на кладбище, а в город, наполненный толпой, ликующей по поводу её прибытия. За ней следовала юная девица, явно скрывающая свой страх за высокомерием. Наверно она впервые попала на подобное мероприятие, заменив собой почившую Генриетту. Она стеснялась своей едва прикрытой наготы, и то и дело поправляла на груди светлые локоны длинных волос, видимо, пытаясь прикрыться ими. И последней оказалась некая особа, которая на коне выглядела сущим недоразумением: пухленькая, коротконогая, с круто завитыми кудряшками. Её латы были украшены позолотой, но выглядели скорее дорогими, чем красивыми. Подъехав вслед за своими спутницами к баронессе, она кое-как сползла с седла и поклонилась ниже других. Видимо её достоинством было богатство, а не родовитость.
— Вы чуть не опоздали, — низким грудным голосом упрекнула их баронесса.
— Что поделаешь, Жеанна, — пожала плечами худая дама. — В городе заночевал король Ричард со своими приближёнными. Бренне окружён военным лагерем, а лагерь — постами. Это чудо, что нам удалось выбраться незамеченными, да и то, только благодаря Аманде… — она обернулась к пухлой коротышке, но баронесса отмахнулась.
— Меня не интересуют подробности. Главное, что вы здесь, и мы не упустим эту бесценную ночь. Вы готовы? Все помнят свои заклинания? Карлотта, ты выучила свою часть? — она сурово взглянула на девушку.
— Зазубрила наизусть, — проворчала та, озираясь.
— В таком случае, не будем терять времени.
Баронесса отошла чуть дальше, и я увидела, что там навалена куча веток, видимо валежник, который ещё засветло собрали в лесу и сложили здесь. Пока её подруги доставали из седельных сумок какие-то мешочки и коробочки, она опустилась на одно колено и с помощью кресала и кремня подожгла трут. Вскоре всё вокруг озарил весёлый огонь большого костра, разгоняющий всё больше сгущающуюся тьму и обрывки бледного тумана.
Дамы подошли к костру и встали вокруг него. В руках у них появились небольшие щиты, видимо, тоже ранее прикрепленные к сёдлам. Только у баронессы был настоящий метровый щит с изображением дракона. Они принялись ритмично бить вынутыми из ножен мечами по щитам, а следом начал свою партию волынщик. Звук этот был на удивление резким и неприятным, как блеяние козла, а следом раздался мощный густой бас баронессы де Витри. К нему вскоре присоединился тонкий голосок её белокурой тощей подруги, а следом и довольно приятный голос весёлой красавицы. Это был гимн, умело разложенный на голоса и повествующий о нелёгкой жизни красавицы Греоны, которая родилась в хижине пастуха, но обрела тайную силу и смогла охомутать барона, который был очень плохим человеком, всячески её обижал и даже запрещал колдовать и травить соседей. Дальше шло перечисление подвигов Греоны, начиная с убийства мужа и кончая открытием волшебного эликсира молодости, текущего в жилах младенцев. Заканчивалось всё на печальной ноте о злых жителях Бренне, которые не поняли мятущейся души прекрасной баронессы и не нашли ничего лучше, как изловить её и повесить на воротах её собственного замка.
Я почему-то не прониклась сочувствием к несчастной, но наблюдать за этим концертом самодеятельного фольклорного коллектива мне было интересно, потому я улеглась на крыше склепа жертвы человеческой несправедливости и, подперев щеку кулаком, слушала продолжающиеся песнопения. А репертуар у этих дам был богатый. Закончив историю жизни Греоны, они исполнили пламенный гимн, содержащий широкий спектр проклятий, адресованных её губителям, причём некоторые из них были столь изощрёнными, что мне оставалось лишь позавидовать воображению автора. Потом исполнялись другие песни и гимны, в которых дамы призывали тёмные силы на помощь и молили наделить их магической силой, а также безыскусные песенки, что-то про зелёный куст, склонившийся над рекой, и юную деву, в этой реке утопившуюся. Каким образом это относилось к ритуалу, я так и не поняла, но сама песенка мне понравилась, жаль, что она была такой грустной.
Вслед за песнями начались танцы, дамы побросали мечи и щиты и пустились в пляс вокруг костра, повизгивая и хохоча от удовольствия, и бросая в огонь клочки трав и камушки серы, которые, не останавливая движения, доставали из припасённых мешочков. Мелодия, исполняемая невозмутимым и даже немного скучным волынщиком, теперь напоминала ирландскую музыку, под которую так красиво танцуют на Земле девочки в коротких юбочках с длинными распущенными волосами. К сожалению, эти пляски выглядели совсем не так красиво, потому что дамы явно не брали уроки танцев, да и спортом из них занималась разве что баронесса, если считать спортом подъём тяжестей. Потому они скакали, прыгали и извивались, кто как мог, и насколько им позволяли их железные наряды. К тому же они довольно скоро выдохлись. Первой рухнула мокрая, как мышь, упитанная Аманда, за ней — белокурая ведьма, следом — девица Карлотта, и, наконец, травница Бригитта в своих доспехах из консервных банок. Только весёлая красавица и закалённая на ниве злодеяний баронесса Жеанна де Витри продолжали свои пляски, распаляясь всё больше, в явном стремлении дойти до экстаза.
Дым костра стал гуще, и в огне замелькали странные зеленоватые блики. Порыв ветра донёс до меня густой запах горящих смолистых трав и серы. Музыка всё ускорялась, а небо темнело, крики и визг двух ведьм становились всё более истошными и резкими, и в какой-то момент мне показалось, что к ним присоединилась ещё одна полупрозрачная тёмная фигура. Впрочем, наверно, это показалось не только мне, но и баронессе, потому что она вдруг замерла с расширившимися от возбуждения глазами.
— Она здесь, Флора! — прорычала она, указывая туда, где было что-то похожее на тёмный смерч. — Она здесь! Мать услышала нас, она присоединилась к нам. Эй, вы, Беатриса, Карлотта, Аманда, и ты, старая крыса Бригитта! Вставайте! Греона здесь!
Она тут же дополнила свой приказ действием, совершенно бесцеремонно пиная своих товарок ногами, от чего их латы жалобно звенели под ударами её сапога, а они сами начали со стонами подниматься на ноги.
Едва не пошатываясь, они выстроились в шеренгу и, повернувшись, пошли вслед за шествующей впереди баронессой. Волынка теперь уныло плакала, раздирая уши надсадными печальными звуками. Процессия направлялась к склепу, и вскоре я уже не могла её видеть, потому что дамы спустились по ступеням к двери. Я слышала, как в замок был вставлен ключ, он скрипнул, не выдав того, что замок испорчен лучевым кленком, и вскоре ведьмы переместились внутрь склепа. Оттуда приглушённо слышалось стройное пение.
Я перевернулась на спину и прислушивалась, ожидая реакции на то, что они увидят в каменном гробу Греоны. Потом стало тихо, а следом раздался разъярённый и полный отчаяния рёв самки тираннозавра рекс. Баронесса вылетела из склепа, дико вращая глазами, рыча и озираясь по сторонам в поисках врага. Это я уже видела, повернувшись обратно на живот. Честно говоря, я не знала, что буду делать дальше, но в этот миг что-то невидимое подхватило меня и швырнуло вниз, прямо к этой разгневанной амазонке.
Ещё в воздухе я сгруппировалась и, кувырнувшись по мягкой, покрытой мхом земле, встала на ноги. Жеанна де Витри смотрела на меня, оскалившись, как зверь, и шарила рукой у пояса в поисках меча. Я заняла позицию так, чтоб видеть её спутниц, которые растерянным стадом выбирались из склепа. Взглянув на них, я поняла, что вряд ли кто-то из них решится напасть на меня с оружием, особенно если учесть, что я была в своей тульской кольчуге и мои руки и лицо слегка светились.
Ведьмы, увидев меня, опасливо попятились к ближайшему кустарнику, а баронесса вдруг сделала решительный бросок к костру и, схватив с земли свой меч, обернулась ко мне, принимая боевую стойку. Она готова была в следующий момент броситься на меня и порубить в лапшу, но я отстегнула от пояса Налорант и, сдвинув выключатель, подбросила его вверх. Эфес из инопланетного зеленоватого металла тускло блеснул в свете огня и упал мне в руку, когда из него уже выдвинулся звенящий от напряжения белый лучевой клинок. Я тоже встала в стойку и замерла, глядя на свою соперницу. Теперь я видела её совсем близко. Она была молода и довольно красива, с синими глазами, к тому же, без сомнения умна, потому что, увидев мой меч, сообразила, что её клинок против моего не устоит. Потому она выпрямилась, мрачно глядя на меня и ища выход из сложившейся ситуации.
Я слишком увлеклась наблюдением за ней, и не заметила, как красавица Флора прокралась мимо меня и встала на одной линии со мной и входом в склеп. Дверь была открыта. И она просто выкрикнула какое-то заклинание и выбросила руку вперёд. Я получила мощный удар, который забросил меня внутрь усыпальницы. Я скатилась вниз по ступеням и ударилась о стенку саркофага, успев увидеть, как с грохотом захлопнулась за мной тяжёлая дверь.
— Тайм-аут, — проворчала я, поднимаясь.
Я не слишком расстроилась, оказавшись взаперти, потому что в этом был и плюс. Каменные стены и дверь скрыли меня от агрессивных ведьм, и у меня было время подумать, что делать дальше. Я осмотрелась. Факелы на стенах снова горели, а гроб был открыт и в нём что-то неярко блестело. Подойдя, я увидела на чёрном от копоти дне тот самый медальон с жёлтым камнем. Взяв его, я размышляла, как он там оказался. Наверно баронесса сняла его, собираясь сдвинуть крышку, чтоб сразу же опустить на грудь Греоны, а увидев, что внутри, выронила из рук. И теперь он был у меня.
Я рассматривала загадочные символы на подвижных гранях медальона, когда почувствовала слабую вибрацию вокруг. Откуда-то снаружи до меня доносилось гневное пение ведьм. Похоже, они выводили какое-то мощное заклятие, и стены склепа начали дрожать под его воздействием. Потолок тоже дрожал, и вскоре с него посыпался мелкий песок. Я поняла, что ещё немного и эта плита обрушится мне на голову. Не думаю, что я сразу умру, но телесные повреждения мне будут обеспечены, не говоря уж о том, что помощи мне ждать неоткуда.
Сунув медальон в подсумок, я снова осмотрелась, соображая, что делать. Выход был только один: через дверь, которую нужно открыть и вырваться наружу. Это было реально. Я подошла к ней и тут же почувствовала сильный жар, исходящий от металла. Дверь начала стремительно нагреваться, раскаляясь всё больше, и в узком тесном помещении, где и до этого было не так много кислорода, стало душно.
«Итак, мне нужна помощь», — решила я и обратилась к тому, кто всегда спасал меня, каким-то чудом успевая за секунды до гибели.
— Джулиан! — крикнула я, посмотрев на потолок, по которому уже змеились тонкие трещины.
Он не появился. Он редко откликался на мой зов последнее время, и я начала подозревать, что ему скучно, и он уходит погулять во Тьму. Не каждая женщина может похвастаться, что у её мужа такое экзотическое хобби. Кто-то ползает по подземным пещерам, кто-то карабкается на высочайшие вершины гор, кто-то плавает без акваланга с дельфинами и морскими черепахами. В моде прогулки к обоим полюсам и по склонам действующих вулканов, но мой муж предпочитает уходить в глубины Тьмы. И вот сейчас, вместо того, чтоб мчаться на помощь своей обожаемой супруге, он тоже, скорее всего, где-то там, иначе, услышал бы и пришёл.
— Кратегус! — яростно возопила я, увидев, как в паре метров от меня упал первый камень.
А в ответ — тишина, в которой падающие с потолка осколки вызывали лёгкую барабанную дробь. Я задумалась и тут вспомнила о том, что у меня есть ещё два варианта. Сунув руку в карман, я вытащила оттуда перо Ворона и визитку очаровательного инкуба Ириса. Представив в этом узком помещении Ворона, я мотнула головой. Он, конечно, со своей магией земли разрушит этот склеп, раскидав камни наружу, и они скорее поразят ведьм, чем меня, но, честно говоря, я была зла. Это были ведьмы, и они заслуживали того, к чему так стремились. Я убрала перо обратно и, поднеся визитку к губам, позвала нежным голосом:
— Ирис!
— Скучала? — тут же интимно шепнул мне на ухо приятный голос.
Обернувшись, я увидела его, присевшего на сдвинутую крышку саркофага в расслабленно-чувственной позе. На нём был всё тот же костюм с заклёпками, а на губах сладострастная улыбка фавна.
— Не то, чтоб очень, просто здесь сложилась тусовка, а мальчиков нет, — усмехнулась я.
Он настороженно осмотрелся по сторонам, прислушался и спросил:
— Кого-то хоронят?
— Меня. Они так думают. Шесть ведьм, которые хотели вызвать седьмую, но случился облом.
Он обернулся и заглянул в саркофаг.
— Ну, да… Хорошая работа, чистая, — одобрил он. — Но я понял, что тебя тут заточили и ты хочешь, чтоб я тебя спас. Но, видишь ли, благотворительность вообще не в природе инкубов. Я сразу хочу знать, что взамен?
— Ты неправильно понял. Я могу отсюда выйти в любой момент и перерезать эту толпу сумасшедших девиц.
— Своим антикварным мечом, освещённым в Иерусалимском Храме? — тонко улыбнулся он.
— Нет, вот этим, — я продемонстрировала ему клинок Налоранта, и он испуганно отодвинулся. — Ты ж понимаешь, что этот клинок разрежет камень, как масло, не говоря уж о телах ведьм. Но, видишь ли, с одной стороны, я ангел, и убивать мне вроде как не положено. С другой, я, как ангел, не люблю ведьм и считаю, что всё должно быть справедливо. Они хотят оказаться во власти тёмных сил. Они мечтают об этом, они просят. Я знаю, что это погубит их души, но спасать их не моё дело. Я хочу, чтоб они получили то, чего хотят, и то, чего заслуживают. Но при всём желании я не могу дать им тёмную силу, поскольку ею не обладаю. Я хотела позвать своего приятеля, графа Преисподней, но ты же знаешь этих древних аристократов. Он устроит здесь маленький апокалипсис, камня на камне не оставит. Ему наплевать на экологию и сохранность почвенного слоя, благополучие зверюшек в лесу и крестьян в ближайших деревнях. К тому же, реки крови и столбы пепла — это неэстетично. Другое дело ты, демон утончённый и чувственный, обладающий шармом и хорошим вкусом. Ты сможешь всё сделать изысканно и тонко, не потревожив ни живых, ни мёртвых. Я пригласила тебя на пир чувств, но если ты против, пусть будет вариант Б: я вызову графа.
Он слушал меня с загадочной улыбкой на устах, а потом кивнул.
— Ты убедила меня, ангел. Я участвую. А ты?
— В каком качестве? — уточнила я.
— Вдохнови меня поцелуем!
— Не буду, — покачала головой я. — Потому что после этого ты — не боец. Забыл о благодати? Оно тебе надо?
— Точно! — вздохнул он и спрыгнул с крышки. — Я, действительно, могу забрать этих девиц?
— Не стесняйся, — интимно шепнула я, и он томно улыбнулся в ответ.
Он подошёл к раскалённой докрасна двери и толкнул её. Она тут же вылетела наружу, а я поспешно ринулась за ним на свежий воздух. Поднявшись по ступеням, Ирис остановился и, медленно подняв руки над головой, словно танцуя тарантеллу, оглянулся туда, где вокруг склепа стояли ведьмы, изумлённо смотревшие на него. Он призывно улыбнулся и начал постепенно меняться, превращаясь во что-то иное, прекрасное и манящее. Его рокерская курточка чёрными ручейками стекла вниз, открывая смуглые мускулистые плечи и рельефный торс. Иссиня-чёрные, блестящие волосы крупными кудрями заструились вокруг лица, спускаясь на широкую спину, короткая серповидная борода очертила мужественные скулы, а глаза вспыхнули алым сиянием. Теперь на площадке перед склепом стоял высокий молодой мужчина атлетического телосложения, в каждом изгибе тренированного тела которого таилась чувственная сила, его лицо было суровым, взгляд жёстким и немного пугающим, но на алых губах плыла призывная, полная очарования улыбка. Потом кудри на голове зашевелились и из них поднялись крутые чёрные, отливающие серебром загнутые рога, а следом на лопатках лопнула кожа, и оттуда выросли блестящие, как клеёнка, перепончатые крылья.
— Хорош, бродяга! — усмехнулась я, признав его высокий профессионализм, в то время как ошалевшие ведьмы медленно двинулись к нему, протягивая руки.
Спустя минуту они уже окружили его, оглаживая трепещущими пальчиками его выпуклые мышцы, а он поворачивался то к одной, то к другой, и склонялся, целуя их в губы. Их доспехи со звоном падали на землю, его крупные сильные руки обнимали их за талии, привлекая одну за другой, а они пытались поймать его ускользающий взгляд и хоть на миг коснуться губами его алых губ. Это было похоже на странный танец, чувственный и при этом жуткий. Волынщик с выпученными глазами играл какую-то странную завораживающую мелодию, а к группе ведьм уже ползла на четвереньках, протягивая руку к демону, измождённая девица.
Мне с трудом удалось оторвать взгляд от этой околдовывающей сцены. Где-то за кустами плакал младенец. Я пошла туда, но меня словно кто-то толкнул в спину. Я обернулась и увидела, что демон с крыльями смотрит на меня обжигающим взглядом и протягивает ко мне руку, на которой серебрятся острые когти.
— Это тоже моё! — прорычал он.
— Нет, — возразила я. — Невинные души по моей части. Ты занимайся этими греховодницами.
— Младенец вкуснее, — заявил он.
— Но он под защитой.
Демон неожиданно улыбнулся, и в его лице проглянули на миг беспечные черты Ириса.
— Стоило попробовать, ангел. Не забывай меня.
— Я сохраню твою визитку, — пообещала я и ушла.
Я боролась в душе с желанием остаться и посмотреть, что будет дальше, и страхом увидеть это. Но отыскав маленький плачущий свёрток под кустом ракиты, я поняла, что медлить не стоит. Кто знает, когда малыша кормили последний раз. Взяв его, я распустила крылья и взлетела, слыша позади сумасшедшую песню волынки.
Я летела над лесами, прижимая к себе младенца, он успокоился и больше не плакал, но меня беспокоило его состояние. Наконец внизу я увидела то, что искала — небольшой хорошо укреплённый замок в окружении лугов и полей, а неподалёку в долине — деревню, состоящую из добротных домов, где всё ещё горели огни.
Я спустилась вниз, к замку и вскоре встала ногами на каменные плиты площадки на крепостной стене. Рядом со мной на зубце был укреплён факел, и я подошла ближе, чтоб посмотреть на ребёнка. Он был маленький и бледный, наверно не более трёх месяцев от роду. Он спал, причмокивая во сне и недовольно крутил головкой. Я нагнулась и поцеловала его, а, подняв голову, с удивлением увидела, как посветлела его кожа, и на округлившихся щёчках появился румянец. Я невольно улыбнулась и в этот момент услышала топот ног, который приближался с двух сторон. Подняв голову, я увидела, что ко мне бегут лучники в поблёскивающих панцирях и шлемах. Когда они приблизились, я поняла, что они уже немолоды, а их суровые лица прорезаны морщинами. Они были напуганы и растеряны, увидев перед собой женщину с крыльями, но при этом полны решимости защищать свой замок, потому подняли свои луки, нацелив на меня длинные тяжёлые стрелы.
— Позовите господина Брана, — произнесла я дружелюбным тоном. — Скажите, что его срочно хочет видеть леди Дарья.
Один из стариков нахмурился и подался вперёд, вглядываясь в моё лицо.
— Это… — пробормотал он.
— Да, это я гостила не так давно у вашего барона. Я знаю, что он сейчас в Сен-Марко, но его брат, господин Бран здесь?
— Да, леди, — кивнул лучник и опустил оружие, после чего кивнул своим друзьям, и они немного смущённо последовали его примеру.
Один из них ушёл звать управляющего, а я повернулась туда, где мерцала гостеприимными огоньками знакомая мне деревня. Вскоре Бран появился и, отвесив мне почтительный поклон, удивлённо смотрел на мои крылья.
— Я надеюсь, вы выполнили мою просьбу не выкидывать колыбель, друг мой? — спросила я, подходя к нему. — Я принесла вам ребёнка. Не знаю, мальчик это или девочка. Я спасла его от смертельной опасности, однако, не могу заботиться о нём дальше. Я знаю, что вы с вашей милой супругой Гвендой сможете вырастить его.
— Конечно, — радостно воскликнул он, протягивая мне руки. Он аккуратно взял младенца и с улыбкой взглянул на его личико. Малыш, словно почувствовав это, открыл глазки и посмотрел на него. — Какой он милый! Мы воспитаем его как своего, прекрасная леди! Вы вернули счастье в мою семью. Позвольте оказать вам гостеприимство! Гвенда и дядя Хенвас будут рады видеть вас.
— С радостью бы, но, к сожалению, мне пора возвращаться в замок на Грозовой горе. Если у меня будет время, я с радостью ещё раз навещу вас. Будьте счастливы, друг мой.
Я взмахнула крыльями и поднялась над замком, глядя, как Бран провожает меня взглядом, с нежностью прижимая к себе малыша. Я больше не беспокоилась за ребёнка, зная, что эти добрые люди окружат его заботой, и он вырастет хорошим человеком, как его новый отец, мать и дядя, который, как я надеялась, вернётся с войны живым и здоровым.
Мой путь лежал на восток. Честно говоря, мне не терпелось получше рассмотреть свой трофей, потому я даже не заметила промелькнувшие внизу острые скалы и вскоре, пролетев сквозь чёрную массу клубящихся туч, опустилась на террасу, заливаемую дождём и освещаемую яркими вспышками молний.
Пройдя по длинному коридору, я вошла в свою комнату. Панели всё также неровно вспыхивали, и я выключила их, после чего зажгла сложенные в камине дрова и стоящую на столике рядом свечу в красивом серебряном подсвечнике. Достав медальон баронессы де Витри, я поднесла его ближе к огню, чтоб рассмотреть.
Без сомнения, это был магический предмет, очень древний, непонятно как попавший в руки здешних ведьм. Находящийся в центре тёмно-жёлтый камень слегка светился изнутри, и, приглядевшись, я заметила, что это свечение пульсирует, словно камень был живым. А вокруг него, на двух подвижных ободах были выгравированы насечки и странные знаки, ранее мне не встречавшиеся. Скорее всего, это был прибор, который активировался путём совмещения символов и насечек, и имел много режимов действия. Ничего подобного я до сего времени не встречала и понятия не имела, как этим пользоваться. Внешний вид медальона меня заинтриговал, и я, поддавшись любопытству и забыв об опасности подобных артефактов, решила проверить, двигаются ли ободки. Я осторожно повернула один в одну сторону, второй — в другую. Совсем чуть-чуть, но тут же почувствовала, как странные энергии заструились вокруг меня. Они проникали сквозь стены и наполняли воздух тревожным напряжением. Что-то странное зашевелилось в темноте и из углов начали выступать бледные лица, смотревшие на меня. Я поспешно вернула оба обода в прежнюю позицию, и всё пропало, словно это была лишь галлюцинация. Я задумчиво посмотрела на магический прибор, и решила больше с ним не экспериментировать.
Убрав его в карман, я расстегнула пояс с Налорантом, стащила с себя кольчугу и отправилась искать Бена, чтоб выяснить последствия своего опрометчивого магического опыта. Я нашла его в кабинете за тронным залом. Он сразу откликнулся на стук и позволил войти. Вид у него был мрачный и взволнованный.
— Вы уже вернулись? — как-то нервно спросил он. — Вы сделали то, что собирались?
— Да, — кивнула я и подошла к столу, где были разложены книги и исписанные быстрым мелким почерком листы бумаги.
— Вы нашли это кладбище?
— Да.
— Вы уничтожили мёртвую ведьму?
— Да.
— И разогнали шабаш?
— Нет. Я пригласила к ним на вечеринку демона. Он им понравился.
Бен прищурился, пытаясь понять, правда это или шутка. Я невозмутимо взглянула на него и улыбнулась.
— Инкуба по имени Ирис. У меня есть его визитка. Не желаете?
— Извините, я традиционной ориентации, — пробормотал он.
— Как хотите, — я взяла в руки книгу и прочла название: — «Герметический корпус». Всегда завидовала людям, которые способны читать такие вещи. Я засыпаю на второй странице, а потом страдаю из-за комплекса неполноценности.
— Нужно иметь особый склад ума, — заметил он и, подойдя, забрал у меня книгу. — Это не значит, что ваш склад ума хуже. Просто он другой. Что с ребёнком?
— С ним всё в порядке. Я передала его бездетным друзьям. Они были счастливы.
— А амулет?
— Это Grand Grimoir? — удивилась я, увидев другую книгу. — Правда, что там написано, как управлять земными, подземными и воздушными духами?
— Амулет! — повторил он. — Вы нашли амулет?
— Интересно, — задумчиво пробормотала я, — достаточно изучить этот гримуар, чтоб делать это, или всё-таки надо обладать магическими способностями?
— Вы его нашли, — не отрывая взгляда от моего лица, обвиняющим тоном произнёс он. — И это вы запустили его недавно! Вы с ума сошли, командор? Вы можете разрушить здесь всё, играя с этим опасным предметом!
— А что случилось? — наивно спросила я.
— Призраки! На какой-то миг они все восстали, даже те, кого я успокоил. Они наводнили залы и коридоры. Я чуть не оглох от их голосов.
— Но теперь их нет?
— Нет, но я не знаю, какие ещё последствия вызвала ваша…
— Глупость? — подсказала я.
— Неосторожность, — поправил он. — Вы всколыхнули тончайшие ментальные слои, выходящие за пределы нашего измерения, и пробудили духов. Я не знаю, уснули ли они вновь, или просто покинули до времени этот мир.
— Будем беспокоиться, когда узнаем, — я пожала плечами с самым легкомысленным видом. — О Великом Гримуаре…
— Об амулете! — раздражённо перебил он. — Отдайте его мне.
Я с удивлением посмотрела на него.
— Шутите? Отдать такой предмет смертному, да ещё с криминальными наклонностями?
— У меня нет таких наклонностей! — возмутился он.
— Разве? Вы убили своего командира, не так ли? Возможно, из лучших побуждений, но мне о них ничего не известно. К тому же я подозреваю у вас отклонения психики в сторону асоциального поведения.
— Потому что я некромант?
— Потому что вас корректировали.
Он мрачно усмехнулся и указал мне на стоящее у стола кресло.
— Присядьте ненадолго, командор. Я понимаю, что мне сложно будет полностью реабилитировать себя в ваших глазах, но такая вопиющая несправедливость оскорбляет меня. Джонсон поступила неэтично, сказав вам о коррекции. Впрочем… Это уже не важно. Я расскажу, как всё было.
Я села, а он встал возле камина, опершись на полку.
— Вы знаете, кем являются мой отец и мой старший брат? Они чёрные маги высшей категории, работающие в тесном контакте с Советом духовной безопасности. Они не просто лояльны к нашему обществу, они его патриоты и всеми силами трудятся на благо человечества. Но их род занятий и призвание накладывают на них свой отпечаток. Потому ко мне они всегда относились настороженно, и воспринимали скорее как объект контроля, требующий постоянного внимания и выправления. При этом они были слишком заняты своими изысканиями и своей работой, хотя я для них тоже был частью изысканий и работы. С раннего детства я был у них под колпаком. Они наблюдали за мной, обучали и прятали ото всех. Отец получил разрешение не отправлять меня в школу для обычных детей. Официально — по состоянию здоровья, фактически, чтоб я не выдал себя, и чтоб меня не тестировали, как это делают ежегодно во всех нормальных школах. Я жил в нашем загородном доме, обучался дистанционно, и попутно отец обучал меня тому, что считал нужным. Когда мне исполнилось семнадцать, я уже умел скрывать свои дарования от окружающих и мог спокойно поступить в университет. Отец утратил ко мне всякий интерес. Так мне казалось. Брат, который тоже не проявлял нежных чувств, улетел в дальний космос, и у меня остался только Эл. Мне казалось, что я его очень любил. Но однажды…
Он на минуту замолчал, глядя в огонь камина, а потом прошёл к столу и сел в другое кресло, после чего продолжил:
— Мы ехали в Оксфорд на какой-то форум, где я должен был читать доклад. Мы ехали на раздолбанном каре Эла, и вдруг сбоку выскочила маленькая лохматая собачонка. Эл вывернул штурвал и врезался в дерево. Почему не сработала система безопасности на его месте, я не знаю, но он получил удар, от которого его грудная клетка смялась и изо рта пошла кровь. Он открыл дверь и вывалился наружу. Сбежались люди. Кто-то пытался оказать ему первую помощь, кто-то смотрел с сочувствием, кто-то истошно орал в коммуникатор, вызывая службу спасения. Девочка с той самой собачонкой на руках стояла в стороне и горько плакала, с жалостью глядя на Эла. А я… Я вдруг поймал себя на том, что злюсь. На неё, на собачонку, на Эла. Это не был шок. Я действительно был зол. Я тщательно готовил этот чёртов доклад, но теперь было ясно, что я не успею прибыть вовремя, а менять регламент форума из-за студента никто не будет. Я даже не беспокоился за Эла. Я знал, что умереть ему не дадут. Я видел, как профессионально действовали два парня в спортивных костюмах, оказавшиеся поблизости. Я знал, что через девяносто секунд после вызова прибудет флаер службы спасения. И что, в конце концов, сейчас никто не умирает… Тогда я как-то привычно проанализировал свои чувства, посмотрел на лица людей вокруг, и понял, что со мною что-то не так. Эл был в сознании и беспомощно озирался по сторонам, видимо, искал меня. На его лице было страдание. Ему было больно, а я ничего не чувствовал. Самый близкий и дорогой для меня человек, который был всегда бескорыстно добр ко мне, лежал на земле, захлёбываясь собственной кровью, а я думал, что опаздываю к началу доклада.
В тот же вечер я заговорил об этом с отцом, и он сказал, что для нас это нормально. Он что-то говорил об ответственности, о холодной голове, самодисциплине, самоконтроле, кодексе чести, о вреде эмоций и обманчивости сантиментов. А я понимал, что всё это не имеет ко мне никакого отношения. Всё это у меня есть, и ответственность, и холодная голова, и самодисциплина, и самоконтроль, и кодекс чести. Но что-то закрыто для меня, что-то очень важное. И что никакие кодексы не спасут меня от ошибки, когда на кону будет стоять чья-то жизнь, а я буду думать о том, что мне нужно достичь цели.
На следующий день я поехал к своему приятелю, который учился на факультете психологии и попросил провести тестирование в лаборатории. Он, увидев результаты, совершенно обалдел. В полном восторге рассказывал, глядя на экран, как зашкаливают у меня все показатели, а потом замолчал. «У тебя проблемы, парень, — сказал он, наконец, — конечно на фоне всего остального, это не так важно, но… В нашем обществе тебе лучше никому об этом не рассказывать». «В чём дело?» — настаивал я. Он как-то странно посмотрел на меня и произнёс: «Тебе наплевать на людей, Бен! Ты только делаешь вид, что тебя это волнует. Ты начисто лишен сострадания». «И что делать?» «То, что ты и делаешь. Старательно симулировать интерес к окружающим, участие, доброту. У тебя неплохо получается». В его голосе послышалась такая неприязнь…
Бен устало вздохнул и посмотрел на свои руки.
— Вот после этого я и поехал в специализированный центр психокоррекции. Меня протестировали ещё раз, я подписал согласие, и меня скорректировали. Мой брат, узнав об этом, назвал меня идиотом. А отец вроде как с сочувствием, а, может, с сожалением, заметил: «Ты сам не понимаешь, на что ты себя обрёк». Вскоре я понял, что он имел в виду, а через полгода бросил университет и поступил в спецшколу поисково-спасательного флота.
— Жалеете? — спросила я, обдумывая услышанное.
— О школе?
— О коррекции?
— Иногда, — он пожал плечами. — Теперь мне чаще приходится симулировать равнодушие, а не сострадание.
— Насколько часто?
— Последнее время я захлёбываюсь этим сожалением, как кровью, — тихо признался он.
Я нахмурилась, услышав эту метафору, сначала решив, что это воспоминания о том, что тогда случилось с Элом. Но потом я вдруг поняла, что он имел в виду совсем другое. Все эти скорбные тени вокруг, их стоны, мольбы, сожаления… Именно от этого старался оградить его отец, но он сам открыл своё сердце для сострадания. Он сам изменил свою судьбу, отказавшись от престижного статуса учёного, избрал путь спасателя. И, выходит, это не было случайностью, это было зовом души. Он просто привык скрывать свои переживания, которых слишком много за маской сдержанности и равнодушия. Но что тогда с Азаровым? На что он разменял человеческую жизнь, чем должно быть то, ради чего он выпустил в лоб своего друга разряд из бластера?
Я посмотрела на него. Он сидел, сцепив пальцы и глядя прямо перед собой. На какой-то миг я почувствовала, что между нами установилась некая тонкая связь, потому что он рассказал мне то, что наверно не рассказывал никому. Что это было? Потребность объясниться? Обида на несправедливые обвинения? Или ему так ценно было моё мнение о нём? Или он просто устал быть в одиночестве среди всего этого.
Я не стала ничего говорить и расспрашивать его. Я знала, что он тут же снова замкнётся, потому что считает это правильным, а я утрачу связь с ним. Я поднялась и направилась к двери.
— Отдайте мне амулет, — тихо проговорил он. — Или хотя бы уберите его из этого дома, где так много страдающих душ.
— Я отдам его мужу, в его коллекцию, — ответила я. — Не знаю, где он её прячет, но ни один из переданных ему артефактов Тьмы с тех пор так и не объявлялся. Даже я их больше не видела, иначе как в его руках.
— Поторопитесь. Мне неспокойно, пока он здесь.
Я ушла и вернулась в свою комнату. Там было светло, и на столике попыхивал серебряный чайник на спиртовке — красивая антикварная вещица, найденная Джулианом на блошином рынке в Париже. Пахло корицей и марципаном. Он сидел в кресле и читал какую-то книгу. Заметив меня, он поднял голову и виновато улыбнулся.
— Прости, я слишком поздно услышал твой зов.
— Главное, что ты его услышал, — проговорила я и, подойдя, нагнулась, чтоб поцеловать. — Где ты пропадаешь всё время?
— Ищу ответы на вопросы, — туманно ответил он. — Не буду тебя грузить, у тебя достаточно своих проблем.
— Не так чтоб очень. Я разбираюсь с ними по мере поступления. Сегодня моя проблема в этом.
Я выложила на стол медальон баронессы де Витри и рассказала, как он ко мне попал.
— С инкубом — это было изящное решение, — одобрил он, когда я закончила.
Он вертел медальон в руках, но даже не пытался производить с ним какие-либо манипуляции. Наконец он кивнул и сунул его в карман куртки.
— Это Око Пробуждения. Древний амулет, который использовался жрецами в Месопотамии. Он был утрачен давно, и я не думал, что он всё ещё существует. Хотя, может, это просто его копия.
— Он работает.
— Конечно. Это, скорее всего, потому что копия невероятно точная. Я уже не раз натыкался здесь на вещи и артефакты, которые, как я точно знаю, находятся в других местах. И этот мир интригует меня всё больше.
Он озабоченно замолчал, а я присела рядом на диван, и его рука тут же привычно обняла меня за плечи.
— Расскажи мне про это Око Пробуждения, — попросила я. — Что оно собой представляет и для чего его используют?
— Что собой представляет, я не знаю. Эти знания мне недоступны, но если хочешь, попытаюсь выяснить.
— Не стоит. А для чего оно?
— Ты же видела, сколько там символов и зарубок. А учитывая, что вращаются оба колеса, можно сделать вывод, что изменение позиции любого из них или обоих может привести к изменению свойств артефакта. Я знаю, что жрецы использовали его для проведения обрядов некромантии. С его помощью можно временно возвращать ушедшую душу в мёртвое тело, можно оживить труп или просто призвать душу для общения. На бытовом уровне оно использовалось для выведения из летаргии, прояснение замутнённого сознания и возвращение памяти при амнезии.
— То есть всё, что связано с телом, душой и сознанием, как элементами единой системы?
— Всё или нет, не знаю, но многое.
— Будет лучше, если ты спрячешь его в своём хранилище. Бен итак страдает из-за блуждающих душ и живых мертвецов.
— Я б отправил его прямиком в чистилище, чтоб там он наобщался с ними вдоволь, — неожиданно проворчал Джулиан. — Эта игра начинает меня раздражать. Я не вижу конца, маршрут неопределим. Не ясно, для чего всё это. Как будто кто-то просто выдумывает испытания, которые нужно пройти, не увязывая их с какой-то конечной целью. И прохождение этих уровней превращается в самоцель, отвлекая от чего-то главного. Люди попадают здесь в ловушку созданного для них масштабного аттракциона, без малейшей надежды на выход из него.
— Я надеюсь, что я смогу однажды разговорить Бена, — пробормотала я, понимая, что он прав.
— Ты уверена, что он сам не жертва этой же игры? Только глядя на всё это со стороны, понимаешь абсурдность ситуации.
— Но это так похоже на человеческую жизнь, — вздохнула я, прижавшись к нему.
— Именно, что похоже. Но у меня только что возникло странное и тревожное чувство… — он нахмурился, прислушиваясь к себе.
— Что за чувство? — насторожилась я.
— Будто что-то только что изменилось. Возникла какая-то ясность и упорядоченность… Я не знаю, как это объяснить, но что-то произошло. Совсем недавно. И это что-то изменило правила игры.
— В какую сторону?
— Не понимаю.
— Это может быть как-то связано с тем, что я сдвинула колечки на амулете? Совсем немного, ненадолго. А потом всё вернула на место.
— Не знаю, — он покачал головой. — Если только эти манипуляции подействовали на что-то или кого-то, имеющего влияние на этот мир.
— На что-то всеведущее и всемогущее?
Он внимательно посмотрел на меня.
— Не слышу иронии.
— Её нет, потому что мне кажется, я уже давно вступила в некий контакт с этим нечто и получаю отзыв, хоть и не всегда. И сильнее всего это проявляется здесь, в замке. Хотя и за его пределами я часто ощущаю некую поддержку. Это возможно?
— Ну, тебя любят даже демоны, — улыбнулся он. — Куда ж богам деваться.
— Ты опять шутишь, — я прижалась щекой к его груди. — Я хочу домой, Джулиан, к детям. Я думала, что давно приучила себя к долгим разлукам с ними, но всегда разрывалась между тем, что отчаянно скучаю, и при этом чувствую себя плохой матерью.
— Ты хорошая мать, просто бродячая, — усмехнулся он. — Я тоже скучаю. Чтоб успокоить тебя, скажу, что у них всё хорошо. Алик защитил диссертацию на степень бакалавра, Билли выдвинули на участие в конкурсе молодых исполнителей имени Чайковского, а Жуля научилась читать по-французски и целыми днями развлекает соседских малышей, читая им сказки Шарля Перро.
— Ты их видел?
— Издалека. Не хочу тревожить. Они проще относятся к нашим разлукам, потому что у них есть повод гордиться родителями. Но они тоже скучают… Только не плачь.
— Не буду, — пообещала я. — Мне тоже сейчас почему-то кажется, что мы скоро вернёмся домой. Нужно только ещё немного постараться. А пока…
— Пока? — улыбнулся он, и эта улыбка была куда более обольстительна, чем у Ириса.
— Маленькому инкубу стоит взять у тебя пару уроков, — шепнула я.
— Пусть обращается, — едва слышно прошептал он и, легко подхватив, уложил меня себе на колени. — Не каждый демон способен соблазнить ангела.
— У него не получилось, — кивнула я, обвив его шею руками. — В отличие от тебя.