Это какое-то дежа вю… Темнота. Голоса в соседней комнате и тихий шепот на ухо.
— Тссс! Сделай вид, что ты еще не пришел в себя!
Чья-то горячая ладошка нашла мою руку и сжала. Я осторожно приоткрыл один глаз. Я опять был в лазарете. За стеклянной стеной в свете одинокой тусклой лампочки препирались два человека — кругленький Кащеев и изящный Ларошев.
— …моей девочки, — вполголоса увещевал Ярослав Львович. — Так что прежде чем спускать собак, надо очень внимательно во всем разобраться.
— Ваша так называемая девочка чуть не погубила Лебовского посреди университетского парка, а вам этого недостаточно?! — слышно, что Ларошеву с трудом удается сдерживаться и не повышать голос.
— Владимир Гаевич, я прошу вас лишь не поднимать шум прямо сейчас, — сказал Ярослав Львович. — А сначала расспросить Феодору, в чем дело. Я не верю, что она напала без повода. Она умная девочка, и не просто не могла…
— Вы повторяетесь, Ярослав Львович, — скрипнул стул, видимо, Ларошев поднялся. — Я так и не услышал хоть какого-то вменяемого аргумента, почему я прямо сейчас не должен идти к Гезехусу с требованием, чтобы вашу умную девочку немедленно не отправили в тюрьму.
— Прежде всего, ваш обожаемый Лебовский жив, — Кащеев тоже встал. — Просто подождите, когда Феодору приведут сюда.
— И что тогда будет? — в голосе Ларошева появились язвительные нотки. — Что ей помешает наброситься на нас с вами?
— Здравый смысл, — ответил Ярослав Львович.
— В наличии которого у нее я лично сомневаюсь, — Ларошев усмехнулся.
— Вы сомневаетесь, что у меня хватит сил ее остановить в случае чего? — холодно заметил Кащеев.
Ларошев промолчал. Лизонька крепче сжала мою руку, поняв, что я собираюсь пошевелиться. Я замер. В коридоре раздались шаги. Дверь скрипнула. На несколько секунд воцарилось молчание. Я снова приоткрыл один глаз, чтобы подсмотреть, что там происходит.
В дверях стояла Феодора. Даже опухшие от слез глаза не портили ее миловидное личико. Но вот выражение… Оно было смесью решительности, упрямства, боли и чего-то еще. У меня особо не было времени обдумать произошедшее. Все, что я помнил после того, как в глазах Феодоры засветилось багровое пламя, это дикую всепоглощающую боль и темноту. А потом я снова очнулся здесь.
— Ярослав Львовчи, я должна вам что-то сказать, — Феодора бросила короткий взгляд на Ларошева. — Наедине.
— Нет-нет, Владимир Гаевич, не спешите высказываться, — Кащеев придержал Ларошева за плечо. — Дайте нам всего один час. Обещаю, если вам потом все еще будет хотеться непременно посвятить в это дело Гезехуса, я никоим образом не буду вам мешать.
— Только если с Лебовским все в порядке, — твердо сказал Ларошев.
— Вы можете в этом убедиться прямо сейчас, — Ярослав Львович усмехнулся. — Как я понимаю, последние несколько минут он в сознании и подслушивает наш разговор. Верно, Лизонька?
— Да, Ярослав Львович, — ответила Лизонька и отпустила мою руку. А я открыл глаза и сел. Как-то скрываться больше не было смысла.
— Вот видите, Владимир Гаевич, — Кащеев положил руку на плечо Феодоры. — Побудьте здесь. Мы поговорим и вернемся. Я уверен, что мы сможем разобраться во всем как цивилизованные люди, верно, Феодора?
Но она ничего не ответила. И вообще не пошевелилась. Она смотрела на меня, а в ее глазах я снова увидел те самые отблески багрового пламени. Впрочем, не уверен, что мне не показалось. Уже через секунду ее глаза стали обычными, а лицо стало упрямым и непроницаемым.
— Мы скоро вернемся и сможем все обсудить, — сказал Ярослав Львович, подталкивая Феодору к двери. Мы остались в палате втроем. Ларошев подошел к кровати и сел на краешек.
— Я думал, что вы умерли, Лебовский, — сказал он. — Это было ужасно. Ужасно.
— Честно говоря, я не очень хорошо помню, что случилось, — сказал я. — Я увидел Феодору, потом она подошла ближе, а потом я оказался здесь.
— Ох… — Ларошев запустил пятерню в свои кудрявые волосы. — Она толкнула вас в грудь, и вы упали. Ваше тело окутало темное пламя. Вас страшно трясло, как будто в припадке. Изо рта, ушей и носом шла кровь. А она скрылась точно так же быстро, как и появилась. Если бы не эта девушка… — Ларошев посмотрел на притихшую Лизоньку. — Я хотел сразу идти к ректору. Правилами строжайше запрещены такие выходки. Но Ярослав Львович… Лебовский, с вами точно все в порядке?
— Сейчас да, — я помахал руками и покрутил головой в доказательство. — Но вообще… не уверен.
— Что вы имеете в виду? — брови Ларошева сошлись на переносице.
— Подождите… — я потер виски. — Я пока не уверен…
Вчера я проснулся в особняке Егорова. Я отчетливо помнил свой бег по темным улицам Томска, взволнованное лицо Натахи за стеклом… И как Гиена меня разбудил. А потом мы встретили Леннона и Кортеса, убежденных, что ночь я провел в другом месте. В том, которое снилось мне во сне. Тогда я счел это идиотским розыгрышем и не стал разбираться. Потом я уснул над книжкой, а разбудил меня Витек. А потом разъяренная Феодора чуть не убила меня прямо посреди парка. И на розыгрыш это было уже совсем не похоже. Я был уверен, что мне приснился кошмар. А она? Я почувствовал, как кровь бросилась мне в голову. За что она меня атаковала? За то, что я не подрался с Йованом, как она хотела? Или? Или?… Я крепко зажмурился и сжал виски. Перед моим мысленным взором всплыло мутное зеркало с темными пятнами. И мое отражение в нем. Зло ухмылявшееся, кривляющееся. Я видел его и прошлой ночью, в холле университета, и вчера, в мызе. Могло ли это быть как-то связанным с тем, что произошло? В тот раз в Владой, в этот раз — с Феодорой?
Я открыл глаза. Ларошев и Лизонька смотрели на меня одинаково встревоженными взглядами. Но молчали, не прерывая моих раздумий.
Скрипнула дверь. На пороге стоял Кащеев, Феодоры рядом с ним было не видно.
— Лебовский, я задам тебе только один вопрос… — начал Ярослав Львович. Лицо его было недобрым, голос звучал угрожающе.
— Нет… Подождите… — я убрал руки от головы. — Я, кажется, начал понимать, что произошло…
— Тогда потрудитесь объясниться, потому что я склоняюсь к мысли, что господин Ларошев прав, и нам немедленно нужно отправиться к ректору, — мрачно проговорил Кащеев.
— Где Феодора? — спросил я.
— Не твое дело, Лебовский, — сказал Кащеев. — Я все еще жду твоих объяснений.
— Хорошо… Я попробую… — я шумно выдохнул и снова потер пальцами виски. — Не знаю, как это прозвучит, но…
Я рассказал ему про отражение, про дикую оргию в мызе мародеров. Про сон с участием Феодоры. Про разбудившего меня Витька.
— Я понимаю, что это сейчас звучит как-то неправдоподобно, — закончил я. — Но, боюсь, мне больше нечего пока рассказать…
— Сейчас я позову сюда Феодору, и ты повторишь свой рассказ слово в слово, Лебовский, — сказал Кащеев. Выражение его лица я не смог интерпретировать. Но, кажется, сдерживаемый гнев, с которым он вошел в палату, его покинул. Он вышел за дверь, и меньше, чем через минуту втолкнул в комнату Феодору. Ее лицо снова было опухшим от слез.
— Ну? — сказал он и посмотрел на меня. Я послушно повторил свой рассказ. Тот посмотрел на Феодору. — Что думаешь, милая?
— Доппельгангер? — сказала она. — Но я думала, что это бабкины сказки…
— Доппельгангер? — переспросил я. — Что это? Злой двойник? Типа мистера Хайда?
— Увы, не сказки, — сказал Ярослав Львович и придвинул к моей кровати стул. — Только с основания университета описано по меньшей мере три таких случая. И еще насчет двух были подозрения.
— Светлана Корнеева, в тридцать втором, Мирослав Бедный, в семьдесят четвертом и Валерий Крафт в девяностом, — перечислил Ларошев. — Темный двойник Светланы успел погубить сорок два человека. Остальных остановили быстрее.
— Но я… никого не убивал… кажется… — сказал я.
— Это пока, — хмыкнул Ярослав Львович. — С каждым появлением твоему двойнику будет требоваться все большая мерзость.
Все замолчали и уставились в разные точки, избегая смотреть на меня. Ларошев сверлил глазами пол. Кащеев смотрел в стену. Феодора разглядывала свои руки. Лизонька снова взяла меня за руку. Мне совсем не понравилось повисшее в комнате настроение.
— Что такое? — спросил я.
— Видишь ли, Лебовский… — начал Ярослав Львович.
— Все прежние случаи заканчивались смертью оригинала, — быстро сказал Ларошев. — Теоретический способ остановить доппельгангера есть, но на практике никому так и не удалось его воспроизвести.
Никто не успел мне ответить, потому что в коридоре раздался торопливый стук каблуков. Дверь в палату распахнулась. На пороге стояла Соловейка, глаза ее почти в буквальном смысле метали молнии.
— Я так и знала! — ее кукольный голос подрагивал от гнева. — Лебовский, что именно в моих распоряжениях показалось тебе недостойной внимания шуткой?!
— Сольвейг Павловна, я же почти все сделал… — пробормотал я.
— Садыкей Леонидовна сказала, что ты не только к ней не подходил, но она даже и не слышала о тебе ничего! — Соловейка подошла к моей кровати, бесцеремонно оттерев в сторону Феодору. — Немедленно поднимайся! Я же сказала, что это срочно!
— Сольвейг Павловна, но с ним произошел несчастный случай, — сказал Кащеев.
— Я знать не хочу, что вы тут затеваете, — отчеканила Соловейка. — Зато знаю, что если он не пройдет курс, то скоро ему понадобится новый пробой. А потом вы опять будете тыкать мне в лицо, что я не умею обращаться со студентами. Раз ты в сознании, Лебовский, значит тебе здесь нечего делать! Поднимайся и за мной!
Я бросил взгляд на Кащеева, тот незаметно кивнул. Я выбрался из-под одеяла. Абсолютно голый, разумеется. Почти все деликатно отвели взгляды в сторону. Кроме Лизоньки, которая продолжала пожирать меня взглядом из-под прозрачных стекол очков.
— Ступай, Лебовский, — сказал Ларошев. — Мы подумаем, что можно сделать. И будь повежливее с Садыкей Леонидовной.
— Вашего совета не спрашивали, Ларошев, — резко сказала Соловейка.
— И все же будьте повежливее, Сольвейг Павловна, — Ларошев укоризненно покачал головой. — Никто не может знать, как все обернется…
— Лебовский, ты готов? — Соловейка осмотрела меня с ног до головы, не обратив на слова Ларошева никакого внимания. — Тогда следуй за мной!
Путь до кабинета по контролю над эмоциями пошел в полном молчании. Раздражение и злость Соловейки как будто висели в воздухе. А я, честно говоря, думал совершенно о другом. Будущее занятие, чем бы оно ни было, меня практически не волновало. Мне хотелось поговорить наедине с Феодорой и попросить у нее прощения. Ведь если для нее мой сон был реальным, то это… это…
— Мы пришли, — бросила Соловейка, остановившись рядом с одной из многочисленных непронумерованных дверей. — Вперед. И надеюсь, больше мне не придется выполнять за тебя твои обязанности, Лебовский!
Она резко развернулась на каблуках и поцокала прочь. А я осторожно постучал в дверь. Молчание.
— Садыкей Леонидовна? — я приоткрыл дверь. Внутри было темно и тихо. Я открыл дверь пошире, но свет из коридора почему-то отказывался проходить внутрь. Будто на дверной проем была наброшена пелена густой тени. Какие-то очередные странности? Или так и положено? Я посмотрел вслед стремительно покинувшей меня Соловейки, пожал плечами и вошел.
Ощущение комнаты вокруг исчезло сразу же, как только я переступил порог. Я словно оказался где-то в диком лесу или джунглях. Темной ночью, наполненной шепотками, шорохами и скрытым от глаз движением. Я попытался коснуться стены, но пальцы мои натыкались только на пустоту.
— Садыкей Леонидовна? — снова позвал я и сделал еще шаг вперед. Инстинктивно уклонился в сторону от чего-то большого, верещащего и с кожистыми крыльями, метившего мне в голову. Под ногами противно захрустело. Будто каждым шагом я давил десяток крупных тараканов. Я присел и опустил руку на пол. Немедленно отдернул ее, почувствовав множество шевелящихся усиков. Шагнул вперед. Замахал руками, пытаясь восстановить равновесие. Опоры под ногой не оказалось, впереди была пустота.
Замер, стоя на одной ноге. Снова прислушался.
— Эй? — сказал я, пытаясь понять, где все-таки здесь стены. Впереди раздались тяжелые шаги и звук ломающихся веток. Что-то надвигалось прямо на меня.
Страшно мне не было. Почему-то я почти сразу решил, что это какая-то игра, испытание. Что никто меня всерьез в этой комнате убивать не будет. Несмотря даже на то, что место это комнатой совершенно не ощущалось. Ну, иллюзия какая-то, мало ли что…
Что-то большое приближалось. Я уже слышал его тяжелое дыхание и ощущал густой звериный запах. Оно бросилось молниеносно, я попытался увернуться, но в темноте неправильно оценил размеры твари. Меня словно накрыло тяжеленной меховой подушкой, подмяло под себя и повалило на пол.
Через мгновение включился свет. Я лежал на полу, прикрыв голову руками, а вокруг был крохотный кабинет, в который едва-едва смогли втиснуться письменный стол и два стула. На одном сидела темноволосая женщина в красном платье, а второй был пустой и одной ножкой упирался мне в бок.
— Садыкей Леонидовна? — я быстро поднялся с пола и отряхнул брюки. — Я Богдан Лебовский, меня к вам отправила…
— Не трудитесь, молодой человек, я отлично знаю, кто вы такой, — сказала женщина. — И даже еще больше. Гораздо больше.
— Тогда я готов к занятиям, — я сел на стул. — Что мне нужно делать?
— Вы уже все сделали, — хозяйка кабинета улыбнулась. — Вам можно в любой момент приступать к упражнениям.
— И все? Вот так просто? — удивился я.
— У меня только один вопрос, — лицо Садыкей Леонидовны стало озадаченным. — Что вот это такое?
Она взяла ручку и изобразила на листке что-то вроде цветочка с незамкнутыми лепестками. Точка в центре, а из нее несколько крючков в разные стороны. Когда я увидел этот рисунок, меня словно током стукнуло. Старик в палате. Жгучая метка на руке. А уже потом — зеркало в холле, странное поведение тени, а потом — все остальное-прочее. Что бы это ни было, но именно с него все и началось.
— Простите, Садукей Леонидовна, мне надо бежать! — сказал я и вскочил.
— СадЫкей Леонидовна! — поправила она, и лицо ее стало недобрым, а в глазах засветились бледно-зеленый отблески.
— Ох… — твою мать, Лебовский! Ты произнес ее имя кучу раз, и все равно исковеркал? Да блиииин! — Простите еще раз. Я должен где-то расписаться?
Она промолчала, глядя на меня тяжелым взглядом. Совершенно неожиданно стало страшно. И неуютно. Показалось, что сейчас она щелкнет пальцами, и пол под моим стулом провалится, отправив меня на веки вечные блуждать во мраке, наступая на тараканов и уворачиваясь от летучих мышей. Я вскочил. Еще раз пробормотал извинения, вырвал зачем-то листок с рисунком у нее из рук и помчался обратно к лазарету.
Кащеев и Ларошев стояли рядом с постом дежурного, явно собираясь выходить. Ни Феодоры, ни Лизоньки с ними не было.
— Ярослав Львович! — я остановился, слегка запыхавшись от волнения. — Ярослав Львович, что это за знак?
Я сунул ему в руки листок с нарисованным «цветочком». Тот посмотрел на него, потом поднял взгляд на меня. С недоумением.
— Что это? — спросил он.
— Я думал, вы знаете… — пробормотал я. — Это появилось у меня на руке, когда тот старик вдруг испугался и начал бессвязно бормотать…
— Какой еще старик? — нахмурился Кащеев.
— Вон из той палаты, — я ткнул пальцем в единственную запертую дверь во всем лазарете.
— Федор Кузьмич? — отрывисто сказал Кащеев. — Он с тобой говорил?!
— Он попросил воды, но никого не было, так что я открыл дверь и… — скороговоркой проговорил я.
— Федор Кузьмич? — глаза Ларошева превратились в узкие щелочки. — Значит это все-таки вы его прячете! Но когда я спрашивал, вы сказали…
— Оставьте, Ларошев! — Ярослав Львович повысил голос, обошел стойку дежурного, выдвинул знакомый мне ящик стола и взял связку ключей. За столом, как и в прошлый раз никого не было.