Слишком быстро двигается. Слишком быстро. Слишком… Я почти успел отскочить за кулисы, но черный призрак преградил мне дорогу. Фигура из черного тумана зависла передо мной. На голове твари засветились две красных щели глаз. Руки потянулись к моей шее. «Ну вот и все…» — обреченно подумал я, решительно не представляя, что я могу поделать. Но тут произошло сразу несколько вещей. Тварь вдруг замешкалась. Как будто принюхалась и кашлянула, если так вообще можно сказать про призрака. Из-за кулис на сцену метнулась невысокая фигурка в красном платье в горошек. Ростом с десятилетнюю девочку. Пальцы Соловейки бешено выплясывали какой-то дикий танец. Над ее головой кружилось десяток светящихся шариков. Она замерла на расстоянии нескольких шагов от твари и выбросила правую руку вперед.
Огоньки над ее головой стаей устремились к замершему передо мной черному туману.
Врезаясь в тело, каждый шарик рассыпался бледно-голубыми искрами. Запахло озоном, как во время грозы. Соловейка отскочила назад, продолжая плести узоры пальцами.
Черная тварь взревела и метнулась вверх. Соловейка выкрикнула несколько незнакомых слов и сделала движение, будто что-то метает. С ее пальцев сорвалось бледное сияние, которое на мгновение окутало призрака целиком. Потом погасло.
Такое впечатление, будто это сделало тварь тяжелее. Она стала медленно опускаться к полу. И как-то нервно задергалась.
Соловейка подскочила ко мне и толкнула меня в сторону. Потом снова сплела и расплела пальцы. В этот момент стало жутко холодно.
Но тут тварь, кажется, опомнилась. Глаза ее снова засветились красным. Она протянула призрачные руки к Соловейке, вокруг каждой ладони сгустилось облако черного тумана. И два темных клубка устремились в сторону Соловейки.
Она успела протараторить что-то вроде считалочки, и снаряды, запущенные тварью, размазались черными кляксами по невидимому куполу, не причинив Соловейке никакого вреда.
Тогда тварь сменила тактику и метнулась в сторону все еще не покинувшей зал толпы. Соловейка прыгнула на край сцены, и пальцы ее снова заплясали какой-то невероятный танец. Сияние соскользнуло с ее острых ногтей, но тварь уже вклинилась в толпу. Снова раздался хруст костей и мерзкое чавканье. Чья-то голова лопнула, разбрызгивая красное. Кто-то хрипел, кто-то дико орал. Кого-то сбили с ног прямо под ноги паникующим людям. Жесть…
Тонкое жемчужное сияние достигло призрака. Каждый лучик как будто зацепился за его туманную плоть. Соловейка принялась делать руками пассы, будто вытягивает из воды сеть.
Тварь завыла и принялась извиваться. Взмах призрачной руки — и чья-то грудь располосована глубокими ранами. Еще взмах — и в сторону летит оторванная кисть.
Соловейка принялась тащить интенсивнее. Взмах. Еще взмах.
Теперь тварь была на середине зала и не дотягивалась до напирвющих на выход людей.
Тварь снова завыла и затрепыхалась. И как будто опять стала меньше.
— Ну-ка стой, дрянь такая! — прошипела Соловейка. Мне ужасно хотелось ей помочь, но я совершенно не представлял, как именно. Я смотрел на кукольное личико Соловейки, искаженное нечеловеческой яростью. Видел, как на ее лбу выступили крупные капли пота, а в глазах светились и гасли отблески синего пламени.
— Нееет! — вдруг заорала она. Настолько громко, что у меня заложило уши. В этот момент тварь рванулась изо всех сил, бледносветящиеся нити лопнули и рассыпались жемчужной пыльцой. Тень уменьшилась в размерах, клубком метнулась к окну и черным росчерком вырвалась наружу. Тем же путем, что и пришла — через разбитое окно актового зала.
— Дерьмовое дерьмо! — выкрикнула Соловейка, и каблуки ее лакированных красных туфель загрохотали по лестнице со сцены.
— Сольвейг Павловна! — раздался из-за кулис голос Кащеева. — Оставьте, вы его не догоните!
— Сука-сука-сука! — кукольное лицо скривилось в гримаску, будто она сейчас заплачет. — Откуда здесь взялась сумеречная тварь?! Я думала, что в прошлый раз мы убили всех!
— Значит не всех, — буркнул Кащеев и тоже поспешил вниз. За ним следом безмолвной тенью шагала Лизонька. Волосы снова убраны под мужскую кепку, бесформенная одежда не позволяет понять, какого она пола, и что у нее за фигура. — Остановитесь! Без паники, пожалуйста!
— Лебовский… — Соловейка остановилась перед сценой напротив меня.
— Сп… Спасибо, — проговорил я, когда смог разлепить пересохшие губы.
— Так, шагай отсюда! — заявила она. — Только под ногами мешаешься. Чтобы завтра в восемь был в моем кабинете!
— Да, Сольвейг Павловна, — я послушно кивнул.
Мне удалось просочиться наружу довольно легко. Когда тварь сбежала, а Кащеев принялся унимать панику, толпа быстро распалась на мелкие группы, давка в дверях прекратилась. На выходе я столкнулся с Феодорой. Она была в монашеской одежде, на плече — здоровенная сумка, а на лице — сосредоточенность и тревога. Я хотел с ней поздороваться, но она проскочила мимо меня в зал. Логично. Страшно представить, сколько им там предстоит работы. Только на моих глазах тварь дотянулась своими черными лапами примерно до десятка человек. И умерли из них далеко не все. Зато раны она наносила просто чудовищные.
— Я думал, ты не выживешь, — раздался над самым ухом голос Стаса Демидова. — Перед тем, как сбежать, я видел, как призрак налетел на тебя.
— Почти налетел, — сказал я. — Мне помогли.
— Второй день рождения, считай, — Демидов кивнул головой в сторону крыльца. — Покурим?
Я заметил нервно топчущегося в холле Ларошева. Было заметно, что он собирался подойти ко мне, но заметив рядом со мной Демидова, передумал и остался на месте. И даже сделал вид, что смотрит совсем в другую сторону.
Мы со Стасом вышли на крыльцо. Он извлек из кармана массивный портсигар с гербом и тяжелую золотую зажигалку. Щелкнул крышкой, протянул мне. Я сначала засомневался. Я же бросил, может не надо начинать? Потом подумал, что пофиг. Тот самый случай, когда закурить — вполне нормально. Кроме того, здесь нет на каждом шагу ларьков, в которых продаются сигареты, так что можно не опасаться, что курение снова войдет в привычку.
Стас щелкнул зажигалкой, затянулся и выпустил струю дыма. А я еще раз присмотрелся к нему. Он реально молодой еще. Совсем пацан, младше меня лет на пять. Но выглядит не по годам серьезным. Элегантный костюм носит ловко и уверенно, вовсе не выглядит в нем неуклюжим старшеклассником.
— Не знаю, почему я к тебе прицепился, — сказал Демидов и посмотрел на меня. — У тебя бывает так, что видишь человека и понимаешь, что просто обязан с ним пообщаться. Он точно свой. Понимаешь, о чем я?
— Да, вполне, — я кивнул и тоже закурил. В голове зашумело от первой же затяжки.
— На всякий случай уточню — я не из этих, не из содомитов, — Демидов, кажется, слегка смутился. — Просто чтобы ты не думал ничего такого. Кстати, я же так и не спросил. А ты на каком факультете?
— Исторический, — сказал я. Очень вовремя он спросил. Я как раз ломал голову над тем, как бы свернуть разговор в сторону кладов, реликвий и поисков сокровищ.
— Странно, — хмыкнул Стас. — Я думал, его распустили несколько лет назад.
— Формально да, — я кивнул. — Но сейчас мы с деканом пытаемся реабилитировать историю в глазах, так сказать, общества. Кстати… — я многозначительно посмотрел на Демидова. Тот нахмурился. — Вот какое дело. У твоей семьи же довольно богатая история, верно?
— Ну да, есть такое, — Демидов снова затянулся. Так глубоко, что даже закашлялся. Похоже, не так уж часто он и курит… Так, скорее понтуется.
— Наверняка у вас есть какие-нибудь потерянные реликвии, — сказал я. — Или легенды о спрятанных сокровищах. Или что-то, что вам хотелось бы заполучить в коллекцию, но…
— Этого добра — сколько угодно, — Стас засмеялся. — Я про последнее. Мой дядя — страстный коллекционер. Он даже в Барнауле открыл музей имени себя. Скупает всякую чушь за баснословные деньги. Кажется, что всякие ушлые ребята уже прочухали эту тему и подсовывают ему разный мусор, выдавая его то за курительную трубку телеутского вождя, то за шнурки от онучей скифской принцессы. А что до наших семейных баек… Ну да, есть история про клад Прохора. Он сразу после баниции потек крышей, сколотил банду и несколько лет терроризировал южный тракт. Потом его поймали и повесили, но вот награбленное… А почему ты об этом заговорил вообще?
— Это к вопросу об историческом факультете, — сказал я. — Я предложил перевести историю из чисто теоретической дисциплины в практическое русло. Заняться всем вот этим — находить вожделенные реликвии, искать потерянные клады, ну и все такое прочее.
— Хм, а звучит интересно, — Демидов посмотрел на меня. Интересный такой взгляд. Не азарт романтика, сделавшего стойку на очередное приключение. А как будто циферки запрыгали. — Можешь считать, что я в деле. Надо что-то подписать?
— Да нет, — я подмигнул. — Я пока просто… почву прощупываю, что ли.
— Я тебя услышал, — Стас серьезно кивнул. — Ты мне идею рассказал, и теперь в дело вступают и мои интересы тоже. Я хочу в этом участвовать. И хочу гарантий, что ты не соскочишь. С подписанными документами это превратится из просто трепа в рабочий проект. Понимаешь, о чем я?
— Ты говоришь прямо как Бюрократ, — сказал я и, оценив недоумение на его лице, поспешил объяснить. — Бюрократ — это прозвище одного парня из моей команды. Клауса Витте. О! Кстати, у меня есть идея. Раз уж речь зашла про подписи и печати, то мне имеет смысл поговорить с моим деканом, чтобы все сформулировать. А тебе — покопаться в памяти и составить список задач, которыми мы могли бы заняться. Ну, там, коллекционные ценности, клады и вот это вот все.
— По рукам, — Демидов протянул мне узкую холеную ладошку. Я, разумеется, ее пожал. И мысленно возликовал. Кажется, все складывается как надо! — Вот моя карточка. Я остановился в «Метрополе», портье знает, в каком номере. До завтра вы управитесь с документами?
— Конечно! — самоуверенно заявил я.
— Тогда как насчет встретиться за завтраком и все подписать? — спросил Демидов.
— Отличная идея… — тут я вспомнил про Соловейку. — А, стоп! У меня с утра учебные дела. Обед?
— Договорились! — Демидов еще раз протянул мне руку, на этот раз уже прощаясь. Потом сбежал по ступенькам и уверенной походкой зашагал прочь от университета.
Я затушил все еще тлеющую сигарету. Ну да, курильщик я тот еще — разок затянулся, а все остальное время просто размахивал ей, как дирижерской палочкой.
Зашел в холл, огляделся. Выцепил взглядом Ларошева, который, активно жестикулируя, разговаривал с Синильгой Азаматовной. Радужное настроение снова сменилось на тревожное — в холле уже лежало несколько тел, прикрытых тканью. Двое парней-студентов несли кого-то на носилках в сторону лестницы.
Я шагнул в сторону Ларошева, но тут кто-то тронул меня за плечо. Я повернулся. Незнакомый парень. Темные волосы, темные глаза. Кажется, мой ровестник. Одет в обычный черный костюм, вроде моего. И темно-синюю рубашку.
— Прошу прощения, — он вежливо улыбнулся. — Я случайно услышал ваш разговор сегодня.
— Ммм? — я изобразил интерес и насторожился.
— Насчет легенды про императора Сибири, — нейтральным тоном продолжил парень. — Кстати, меня зовут Павел. А вас?
— Богдан, — сказал я. Что-то было неправильное в этом незнакомце. Как будто я его видел раньше, только вот не мог вспомнить лицо.
— Ваш собеседник не проявил к истории должного интереса, — сказал Павел. — А вот я бы хотел узнать подробности…
— Я бы не сказал, что у этой легенды есть серьезные основания, — начал импровизировать я, мучительно пытаясь вспомнить, кто же это такой, и почему его лицо кажется мне знакомым. — Вы слышали про Золотые Соболя?
— Сибирская денежная единица? — спросил он. — Я считал, что это просто соболя, без золота.
— Почти сразу после баниции Анатолий Пепеляев собрал всех крупных сибирских промышленников и торговцев, — я облокотился на колонну, — чтобы учредить сибирское государство. И на этом соборе было отчеканено тысяча золотых монет. Их разделили между магнатами в знак того, что каждый из них так или иначе причастен к управлению. Вот только он забыл пригласить, так сказать, аборигенов. И телеутский шаман тогда произнес не то пророчество, не то проклятие. Точную формулировку я не знаю, но суть была в том, что пока все эти монеты находятся в разных руках, никакого объединения не будет. Зато если найдется кто-то, кто соберет всю тысячу, то он и сможет взять над сибирской землей власть. Вот, собственно, и вся легенда.
— А что за предмет вы показывали? — Павел слушал очень внимательно. Даже слишком, на мой взгляд. Особенно с учетом того, что эту легенду я сочинил на ходу. И шамана этого тоже просто придумал. Я сунул руку в карман и достал глиняную монетку. Протянул Павлу.
— У того, кто сделал эту копию, должен быть и оригинал… — задумчиво проговорил он. — Сколько вы хотите за них? И сколько штук у вас есть?
— А я разве сказал, что они у меня есть? — я взял из его пальцев монету и опустил обратно в карман.
— Хорошо, — он пристально уставился на мое лицо. — Сформулирую предложение иначе. Я готов купить у вас Золотые Соболя. В любом количестве. И готов предложить больше, чем любой другой покупатель.
— Хорошо, я буду иметь это в виду, — сказал я и бросил взгляд в сторону Ларошева. Тот все еще общался с Синильгой Азаматовной.
— Нет, вы меня не поняли! — Павел придержал меня за плечо. — Я дам на тысячу соболей больше, чем любой другой покупатель. За каждую монету. И не смотрите на мой наряд, внешность бывает обманчива. Вот моя карточка. Если меня не будет на месте, оставьте сообщение у метрдотеля, и я найду вас сам очень быстро.
Я взял кусочек тисненого картона.
Павел Изместьев.
Гостиница «Метрополь», номер 312.
— Я вас услышал, — сказал я.
— По рукам? — он протянул мне ладонь. — Вы обещаете, что свяжетесь со мной после любого разговора с покупателями?
— Хорошо, я обещаю, — сказал я и пожал ему руку. Показалось, или в его правом глазу сверкнуло что-то синее?
— Отлично! — он широко улыбнулся. — Тогда не смею вас больше задерживать!
Павел быстрым шагом направился к выходу. А я, уже в третий раз, попытался подойти, наконец, к Ларошеву.
И с третьего раза у меня это получилось.
— А, Лебовский, вот и ты! — Ларошев отечески приобнял меня за плечи. — У меня отличные новости. Идем! Кстати, я забыл спросить? Ты же умеешь водить машину?
— Умею, — я кивнул. Я все еще был в некотором ступоре от недавнего разговора.
— Еще лучше, значит не придется выпрашивать еще и шофера! — Ларошев стремительно свернул в правый коридор, увлекая меня за собой.
Мы вышли во внутренний двор университета и повернули в сторону стены деревьев, которая закрывала ворота университетского автопарка. Ларошев подошел к воротам и принялся нетерпеливо в них колотить.
— Гриша! Ты там опять спишь? Открывай немедленно!
— Да иду я, иду… — раздался голос с той стороны. — Не терпится им…
Ворот скрипнули и открылись. Слегка опухшее лицо Гриши как бы намекало, что вчерашний вечер он провел весело. А вот утро как-то не задалось.
— Что вам, Владимир Гаевич? — спросил он, глядя исподлобья.
— Распоряжение Гезехуса! — Ларошев жестом фокусника извлек из кармана бумагу и сунул Грише под сизый нос. Тот пошевелил губами. Потом бровями. Потом глянул на меня. Хмынул и махнул рукой следовать за ним.
Мы прошли в самую дальнюю часть стоянки, мимо нескольких грузовых машин и парочки автобусов.
— Вот она, можете забирать, — Гриша сунул мне в руку ключ.
Я замер, не веря своим глазам. Это был обшарпанный тупоносый фургон на трех мостах. Правая фара треснула, на двери — пятно черной краски. Я полез в карман и достал бляху-брелок с силуэтом машины, очень похожей на «шишигу». Ту самую, которую мне всучил незнакомец с лицом Гезехуса на незапланированной остановке поезда где-то в уральских горах. И которую я теперь таскал с собой везде, как талисман.
А теперь та самая машина стояла передо мной в натуральную величину.