Эту маленькую повесть о любви, автор посвящает всем тем мужчинам, в душе которых изумрудным пламенем горит память о том, что они были мальчишками...
Я ошарашено кладу телефонную трубку. Ни фига себе! Двадцать лет... Ёлки, а ведь юбилей! Да, сегодня ровно, день в день, двадцать лет. Правда, погода сегодня совсем другая, - снег тогда валил, будто хотел отыграться за всю бесснежную зиму. За каких-то три часа навалило почти по колено. Грязный, раскисший город тогда превратился в сияющую внутренним, не ярким светом декорацию к новогодней сказке. Двадцать лет назад, день в день, с неба медленно, неохотно как-то, кружась в неспешном танце падали и падали огромные, - в пол ладони! - пушистые хлопья. Такого бы снегу на Новый Год, но нет, - праздник в том году прошёл в какой-то слякотной грязной тоске. Очередной причудливый каприз прихотливой Уральской погоды, всегда щедрой на такие каверзы, - и вот, наконец-то в тот день пошёл снег!
Да, двадцать лет! Я машинально тянусь рукой к груди, нащупываю под галстуком, под тонкой тканью сорочки Зуб, висящий на кожаном ремешке. А ведь если бы Мишка не позвонил, я бы и не вспомнил. Обалдеть можно тут, с этой работой... Впрочем, действительно навалилось, - приходится столько разгребать после двухнедельных новогодних каникул. Все-таки, какие головы у нас в правительстве! Додумались, блин... Тут ещё морозы эти, гадские! И Вадька прихворал, как назло. Говорил ведь я ему, - простынешь, не снимай куртку и шапку, - как же! Такой случай, - сфоткаться с самим Президентом! А вообще-то хорошо получилось, сыну будет, чем похвастать в гимназии после неожиданных каникул, объявленных по случаю небывалых морозов. Я, улыбаясь, смотрю на фотографию, прикрепленную на самом видном месте в моём кабинете, - прямо над плазменной настенной панелью Loewe, которая подключёна к сети RBC. Над бегущими строчками фондовых новостей и котировок красуется большой, - А2 формата, - снимок, сделанный три дня назад на горнолыжном курорте в Абзаково, в горах неподалёку от нашего Магнитогорска. На фотографии мой сын стоит без куртки, в комбинезоне и огромных горнолыжных ботинках, пепельную волнистую чёлку трепет ветерок, на плече у него лежит рука нашего Президента, Вадька смотрит прямо в объектив. Он смотрит, как обычно, когда его фотографируют, серьёзно, без улыбки, правда лицо его сейчас очень гордое, но ни подобострастия, ни растерянности не чувствуется. В. В. П. улыбаясь, смотрит чуть в сторону. Это он отгонял тогда охрану, чтобы в кадр не влезли, - те хотя и на лыжах, но со своим выражением вечной озабоченности за судьбу России, воплощённую для них в лице Президента, эти ребятки явно здесь не в тему. Да, удачно вышло. А всё потому, что Путин на горных лыжах... как бы это сказать... Ну, в общем, катается он несколько слабее, чем борется на татами. Вот потому-то он и рассекал на трассе для новичков и малолеток. Впрочем, я думаю, ему об этой особенности трассы не доложили...
А всё-таки Мишка зараза! Мог бы, гад, заранее сказать, наверняка ведь знал, что забуду. "Ты, что же, Илья, не помнишь?! Ну, Ил, как же ты так! Ведь день в день двадцать лет!". Вот какой в детстве был, зараза, такой и остался. Сюрпризы вечные. Я вспоминаю, как он дарил мне подарки на день рождения или на Новый Год, - все нервы вымотает: "А что бы ты хотел на днюху? А может лучше шарик тебе надувной? Нет? Ну, не знаю, не знаю... Куда, куда мне пойти?" Я улыбаюсь, прихлёбываю кофе, встаю из-за стола и подхожу к огромному, во всю стену, панорамному окну. Я смотрю на залитую морозным зимним солнцем, сверкающую снежными кварцевыми гранями мою Магнитку. Это мой город, здесь я родился, здесь я встретил Мишку, здесь я из-за него чуть не умер в тот день, двадцать лет назад... Здесь родился мой сын, - Вадька. Здесь, в этой земле лежит моя погибшая жена... Здесь... Что это? Ну, уж нет, плакать я не хочу! Тогда, в тот день, ровно двадцать лет назад, я наревелся на всю жизнь. Тот День... Как он хорошо начинался! И разве мог я предположить, что он так закончится! Разве мог я представить себе, что произойдёт? И вообще, разве могут происходить такие вещи с мальчишками двенадцати с половиной лет от роду? Я прижимаюсь лбом к прохладному толстому стеклу и закрываю глаза. Как мне в ту зиму хотелось снега...
Как в эту зиму мне хочется, чтобы наконец-то пошёл настоящий снег! Не эта пакостная крупа, а настоящий снег. Такой, что бы УХ!!! И вот он пошёл. УХ, и даже ещё больше. Я, радостно вывалившись из тесного от народа трамвая, стою на остановке, подставив лицо под неторопливые, тяжёлые и ленивые хлопья. Вот это да! Нет, ну здорово всё-таки как! Я сдвигаю на затылок вязаную шапочку, открываю рот, ловлю и ловлю этих белых мохнатых бабочек. Спортивная моя сумка валяется под ногами, люди толкаясь, огибают меня, но никто не возмущается тем, что я загораживаю им дорогу. Многие даже оглядываются на меня и одобрительно улыбаются, - все рады этому снегу. Но им, - взрослым, - конечно же, не понять, что эти хлопья значат для двенадцатилетнего пацана, который больше чем половину зимы не становился на лыжи, не играл в крепость, царя горы и даже просто не лепил крепеньких гладких снежков, которыми так здорово запустить соседке по парте по портфелю!
- Простынешь, парень! Беги домой, за санками!
Я спохватываюсь, ёлки, точно домой пора, полы сегодня надо помыть, и домашка ещё. Ну, сочинение-то я и завтра накатаю, всё равно сдавать в среду, но вообще-то с математикой надо посидеть поплотнее, если я хочу новую клюшку. Мама мне ее, конечно, купит и так, она же видит, во что превратилась старая, но я обещал разобраться с математикой. Да и Портос сегодня сказал, что с тройками не видать нам областных как своих ушей. А на область я очень хочу попасть, - это уже взрослый разряд светит, хотя тут уж как повезёт, конечно...
Так, пройти мимо этой девятиэтажки и за углом мой дом.
- Эй, пацан!
Меня, что ли? Возле последнего подъезда стоят трое парней, лет по четырнадцать, может по пятнадцать, - старше меня будут. Незнакомые, какие-то. Ну, это как раз не удивительно, у нас новый район, - я сам переехал сюда пол года назад. А эту девятку вообще ещё только заселяют. Чего им надо-то?
- Вы меня, что ли?
- Иди сюда, дело к тебе есть.
Я спокойно подхожу к этим пацанам, - вроде бы нормальные парни, один даже как-то смутно мне знаком, в школе я его видел, что ли? Школа у нас тоже новая, всех не упомнишь. Двоих других точно вижу в первый раз.
- Ну, чего? Давайте короче, мне домой пора.
- Успеешь, ты сейчас всё успеешь, - шипит один из незнакомых пацанов, крепко схватив меня за рукав. - А ну-ка, давай в подъезд двигай, да по-тихому, заорёшь, руку оторву!
Во, блин! Влип, похоже... Сколько у меня мелочи? Семнадцать копеек, что ли... Фигня, по морде только получать не охота.
- Вы чего, пацаны, не надо, пустите, мне, правда, домой надо, я здесь вот живу, рядом...
- Заткнись мелкий! Пошли по-хорошему лучше.
По-хорошему! Меня рывком затаскивают в подъезд, торопливо тащат за обе руки куда-то в бок, распахивается ещё не окрашенная дверь какой-то подсобки, будущий детский клуб, как окажется позже, - там мы с Мишкой будем почти жить несколько лет. Но это потом, а сейчас меня резко толкают внутрь, и дверь подпирается какой-то палкой. Я, споткнувшись о кучку строительного мусора, чуть не упав при этом, поворачиваюсь к этим козлам, стараюсь разглядеть их в полумраке комнаты. Один, по виду самый старший, как-то нервно потирает ладони и смотрит на меня, второй издаёт такой же нервный смешок, обходит меня за спину. Третий, полузнакомый, старательно отводит от меня взгляд и отходит назад, к двери.
- Ну кончайте, ребята, - прошу я их, чёрт голос дрожит...
- Ага, прямо сейчас и кончим, по очереди. Вставай на колени, живо, тебе сказали!
- Зачем? Не хочу я на...
Старший вдруг молча бьёт меня в лицо, я отлетаю назад, прямо на того, что пыхтит у меня за спиной. Он не теряясь, резко толкает меня под коленки, - я бухаюсь на пол. Старший из гадов подходит совсем близко, вплотную, сдёргивает с меня шапочку. Он резко задирает мне голову за подбородок. Его взгляд в сумраке кажется каким-то тухлым и почему-то испуганным. Ему-то чего боятся, - успеваю удивиться я.
- Сейчас ты у нас отсосёшь, пидорёнок, понял? Не боись, в рот кончать не будем, больно не будет и не узнает никто. Давай по быстрому, будешь сопротивляться мы тебя тут уроем на хер. А ну-ка, открой ротик. Толян, держи его за плечи!
Задний, всё так же с напряжением пыхтя, капканом ухватывает меня за плечи. Тот, что стоит передо мной задирает свою куртку и начинает торопливо расстёгивать ширинку. Ужас, тяжкий ужас тоскливой волной накрывает меня с головой. Я пытаюсь, было, слабо вырваться, но сил у меня нет, паника охватила всё моё сознание. Я мелко трясусь, как под ледяным душем. Слёзы бессилия и страха катятся у меня по щекам.
- Открывай рот, сучонок! Ну!
Я, до боли стиснув зубы, тихонько скулю и смотрю на прямой член с полуоткрытой головкой, качающийся на взводе перед моими губами.
- Ты не понял, да? Ну, бля...
Он снова заезжает мне по лицу. На этот раз не кулаком, а ладонью, со всего маху. В голове будто что-то взрывается, я, зажмурившись, сразу глохну. Непроизвольно открыв рот, я тут же чувствую, что в нём оказывается что-то постороннее.
- Соси! А ну соси, а то ещё получишь, хуже будет!
Я, окончательно потерявшись, делаю несколько сосательных движениё. Слёзы душат меня. Тот, что засунул мне в рот свой член, обхватывает мою голову обеими ладонями, и крепко удерживая её, начинает слегка покачиваться бёдрами, чуть вытаскивая и тут же снова вводя свою штуковину в меня. Его головка трётся мне по языку. Меня же сейчас вырвет, - с ужасом проносится в моей голове. Мой мучитель вдруг перестаёт качаться и резко, хрипло выдохнув, вытаскивает член из моего рта. Он направляет его мне прямо в лицо. Из щелки на кончике начинает туго брызгать мне на щёки, на губы какая-то белая вязкая жидкость. Это же... малафья это, доходит до моего затуманенного, потрясённого сознания.
- Толик, давай ты.
Козлы! Они меняются местами и второй, с уже заранее оголённым членом встаёт передо мной.
- Ну!
Он тычет его мне в губы, надрачивая сам себя. И только чуточку лишь прикоснувшись головкой к моим губам, он тут же начинает спускать. Опять те же тягучие густые брызги бьют мне в губы, но теперь немного попадает в мой приоткрытый рот. Я машинально сплёвываю.
- Оближи! - приказывает мне второй, Толик этот козлиный.
Я резко опускаю голову. Пусть что хотят, то и делают со мной, запоздало проносится в голове, пускай хоть убивают, суки, не буду я им больше ничего делать...
- Да ладно, не надо, хер с ним. Давай, Мишка, теперь ты и валим отсюда, - первый обращается к тому, что остался у двери.
- Не буду я, - глухим, но очень твёрдым голосом отвечает тот. - Обойдусь, пошли короче.
- Ты чего это, Миха?
Но тот уже, ногой резко выбив подпорку из-под двери, выскакивает из подсобки.
- Как хочешь, - вслед ему говорит первый, пожимая плечами, потом обращается ко мне. - А ты, сопляк, если проболтаешься кому-нибудь, горя хапнешь! Убьём! Понял?
И он коротко, без размаха, в третий раз бьёт меня по лицу. Бьёт он хотя и не очень сильно, не то, что в первые разы, но попадает точно по носу, а он у меня не очень-то крепкий, сразу же начинает бежать кровь. Они быстро сваливают, я обессилено валюсь на бок, прямо на кучу мусора. Тут-то, кажется, я и потерял сознание. Не уверен, но все-таки, похоже, я вырубился. Не надолго, впрочем. Если я и отключился, то вынырнул я из спасительного беспамятства тут же.
Что же это? Как же мне теперь? Я ведь жить теперь не смогу! Нет, не могу! Меня подкидывает словно порывом неодолимого урагана. Будьте вы прокляты, твари, выродки блядские! Не буду я жить! Что же делать?! На крышу! Ну конечно, и оттуда уж птичкой... Слёзы хлещут без остановки, рыдания рвут мне лёгкие. Я срываюсь с места и вылетаю на лестничную площадку. Я, почти ничего не видя из-за слёз, слепо тычусь в двери лифта. Чёрт, не подключили ещё! У нас тоже не сразу заработал, мама смеялась, говорила, что полезно для здоровья, хорошо мол, что начальство у нас о нём заботится... В мерцающей пелене перед моими глазами возникает любимое лицо. Как же мне ей в глаза посмотреть теперь? Ну, нет! Я, стиснув челюсти так, что зубы скрипят, скачками несусь вверх по лестнице. Девятый этаж. Я даже не запыхался, и слёзы неожиданно перестают бежать. Меня наполняет ясная решимость и холодная острая ненависть. Я бездумно размазываю свою кровь, слёзы и малафью этих тварей по щекам. Наверх, по узким ступенькам решетчатой железной лестницы! Направо люк на чердак, налево обитая скользкой жестью дверь для обслуживания лифта, и вот, наконец, такая же жестяная дверь на крышу. Я зло усмехаюсь, - замок, конечно же, не успели повесить. Петли просто закручены толстой стальной проволокой. Это я на раз... Вот чёрт, здорово замотали! Я, раздирая пальцы и ладони в кровь, не замечая боли, пытаюсь раскрутить проклятый накрученный узел. Слёзы снова градом катятся из глаз, да и фиг с ними! Не долго уже, подаётся потихоньку гадская проволока. Я вдруг замираю, - слышно, как снизу кто-то поднимается по лестнице. Я стараюсь унять сбившееся всё-таки дыхание, - надо тихо, неслышно переждать, пока этот кто-то не зайдёт к себе в квартиру. Вот ведь некстати как, всегда у меня всё наперекосяк! Сегодня я, правда, превзошёл самого себя. Я горько, вкривь ухмыляюсь. Ну, ничего, узел уже почти раскрутился, щас пройдут и всё... Ну чего он там стоит, блин! Ключи потерял, что ли? Вот же гадство, - сюда, кажись, поднимается, нет, ну почему же мне сегодня день такой выпал?! Я смотрю вниз и сквозь новую волну ужаса, узнаю в поднимающемся ко мне третьего из этих тварей! Ноги сразу становятся ватными, и я медленно оседаю по побеленной извёсткой стене на пол. Ну да! Он! Он же со мной ничего не стал делать, вот и вернулся, передумал, значит. Захотелось и ему. Я, застонав почти в голос, прячу голову между коленками и накрываю её руками. Не буду! Пусть хоть на куски меня рвёт, тварь! Всё равно сдохну сегодня! Мама, мамочка ты моя милая, где же ты...
- Ты здесь? Ну, я так и подумал, в подсобке тебя нет, вот тут я шапку твою прихватил и сумку, что ж ты их бросил-то? Эй, пацан! Ты чего, да не бойся ты, ничего я тебе не сделаю.
Я сквозь красный туман в голове чувствую, как он присаживается передо мной на корточки, осторожно пытается разжать мои руки.
- Да ладно, брось, кончилось уже всё, ничего с тобой больше... - я резко вскидываю голову, сквозь слёзы смотрю на него.
Он, осёкшись на полуслове, раскрыв рот, потрясённо смотрит на меня. Похоже, видок у меня тот ещё.
- Что, и тебе захотелось, да?! Что ж ты там растерялся, вот дружки-то твои, - а? Посмелее они будут, ловко они со мной, вдвоём-то... - рыдания снова перехватывают мне горло. - Ни... ничего я тебе не бу... не буду я ничего, на, бей, тварь, можно!